Еще года полтора назад путешественники из России упорно отказывались ехать в Иорданию. То ли считали, что в этой арабской стране может быть неспокойно, то ли просто не знали, что там можно увидеть, кроме пустыни. Многое изменил визит Владимира Путина в апреле прошлого года. После него российский турпоток в Иорданию удвоился.
Есть одна группа туристов, за которую в Иордании намерены биться и биться,—христианские паломники. Как-то неохотно они едут сюда, привычно ассоциируя реку Иордан с Израилем. Министр туризма Маха Аль-Хатиб прям расстраивается. Ведь недавно же удалось официально доказать, что Иисус крестился именно на восточной, «нашей стороне» реки Иордан, хотя израильтяне—как не стыдно!—продолжают почему-то продавать туры на свое место крещения. Ну ладно, а гора Небо, на которую взошел Моисей? Она-то уж точно в Иордании. А места, ставшие убежищем для Руфи, Илии, Давида? А соляной столп, в который превратилась жена Лота? Не исключено также, что Содом и Гоморра тоже где-то тут находятся—чем не место для паломников, спрашивается? В общем, желая доказать, что в Иордании христианам тоже есть что посмотреть, на «правильный берег» пригласили епископа Антиохийской православной церкви владыку Нифона. А чтобы владыке было не так скучно—и обозревателя журнала «Огонек» заодно.
«НАЦИОНАЛИЗМ КЫШ-КЫШ!»
О владыке Нифоне наш журнал писал еще в советское время—«это единственное духовное лицо, которое можно встретить в Большом зале консерватории». Владыка действительно часто посещал консерваторию—«и всегда сидел в шестом ряду, потому что у меня ноги длинные». Сейчас живую классическую музыку он слушает реже: «Пробки. Да и обязанностей больше стало».
Одна из обязанностей—визиты. Вот, например, в Иорданию. «Мы расскажем в Москве об этих местах,—обещает владыка официальным иорданским лицам, еще ничего не увидев.—Мы приедем сюда еще раз, но уже с многомиллионной паствой паломников!» Официальные лица довольны. Лица улыбаются и говорят по-русски «Да-да».
Когда в феврале король Иордании приезжал в Россию, он несколько раз повторил в интервью: «У нас в стране 20 тысяч русскоговорящих!» Видимо, намекал, что туристам будет о чем поговорить с местными. И это оказалось правдой. Почти все гиды, работающие с нашими группами,—бывшие студенты украинских и российских вузов. Проводник Хусам, приставленный к «отцу и журналистке», и вовсе имеет российское гражданство—когда-то он был женат на русской девушке и жил в Москве, но из-за постоянных стычек со скинхедами вынужден был уехать. «Ты где живешь?—жадно выспрашивает он у москвичей.—Какое метро? Зеленая ветка? О! Зеленая, любовь моя!» Хусам надеется, что года через два все успокоится и он снова сможет вернуться в Россию: «Медведев порядок наведет? Национализм кыш-кыш?»
Помимо гидов русский, как водится, уже стали подучивать и все остальные: работники пятизвездочных отелей вежливо улыбаются: «Спасибо! Твою мать! Чурка!» Продавцы сувениров каким-то невероятным чутьем вычисляют русских в толпе и кричат: «Сирибро! Нидорага! Подарок теще!» А пограничник возле реки Иордан подбирается к православным, окунающимся в воду, и дает рекомендации: «Три раза!» Когда православные от неожиданности начинают хохотать, разрушая пафос момента, пограничник, поправив автомат, сурово добавляет: «С головой!»
Место крещения, кстати, владыке Нифону не очень понравилось. Главным образом потому, что вода мутная. «Не могло так быть при Иисусе,—решил владыка, глядя на желтовато-коричневую жижу.—Наверняка в то время вода была очень чистой». Может быть, и так, хотя глинистая местность вряд ли в состоянии предложить другие варианты. Жирные, блестящие воды Иордана похожи на жидкую глину—бери в ладони и свистульки лепи. Или кувшины какие-нибудь. Но у владыки Нифона появился другой план. Он предложил поставить на реке очистные сооружения: «Наш православный человек так устроен, что ему обязательно надо умыться святой водой и выпить пару глотков. А как можно пить это?»
Зейдун Ал Джамол—его нам рекомендуют как «главного инженера места крещения Иисуса Христа»—задумался: городок для паломников возле Иордана уже есть, коммуникации провели, купель для католиков выстроили, даже клиника почти готова. Может, действительно воду начать очищать? Кто ж знал, что православным ее пить полагается… Хотя дорого, конечно. «Разве что небольшую плотинку сделать»,—почесал затылок Зайдун. Очень уж он хотел угодить владыке—жена-то у Зайдуна русская, Валентина.
Хусам тоже выдвинул дизайнерское предложение: замостить тропинку к реке красным кирпичом. «Как думаете, Наталья?»—обернулся он ко мне, ища поддержки. Я хотела ответить: «Ага. И вниз пустить эскалатор», но промолчала—вдруг действительно пустят. С них станется. И так уже долину реки превратили в Крещение-сити: тут и какие-то здания от греческой православной церкви, и от католической, и церковь с позолоченными куполами («Русский денег дал! Бизнесмен!»), беседки и прочие причалы. С израильской стороны тоже шуруют—у них свои церкви, свои флаги и свои специально оборудованные спуски к реке. Русской православной церкви король Иордании недавно подарил гектар земли на берегу, так что скоро строительство начнется и там.
В первозданном виде тут, похоже, сохранилась только грязная, непрезентабельная иорданская вода, так резко контрастирующая со всеми этими парадными сооружениями. Вода, в которую входил самый чистый из людей. И, хотя владыка Нифон убежден, что потоки Иордана две тысячи лет назад были прозрачны, аки горные источники, я все-таки подозреваю, что парню, который родился в хлеву, совсем не обязательна была для крещения дистиллированная вода. Не говоря уже про купола из золота.
— А очищенную можно продавать!—выдвинул напоследок Нифон коммерческое предложение.—Берете чуть-чуть иорданской, хоть пару капель, и разбавляете ее цистерной обычной воды. И все, можно разливать по бутылкам—это уже святая вода. Разве вы не знали, что капля море освящает? Очень выгодно финансово. Особенно когда наши паломники поедут.
«ВОТ ТАКИЕ У НАС КОТЫ!»
«Кота найди мне»,—напутствовал меня в эту поездку коллега Васильев. Васильев собирает фигурки котов, и без иорданской ему ну никак не обойтись. Так что все свободное время в Иордании я тратила на поиски кота. Сложная, надо заметить, задача для мусульманской страны, где домашних животных особо не жалуют. Кое-какие беспризорные кошки и собаки ошиваются, конечно, на улицах, но мало кому приходит в голову, что их можно рисовать, вырезать из дерева или из камня. Фигурки верблюдов продают, продают слонов, черепах и даже ослов. Но кошек я найти не могла. В одной лавочке продавец так хотел мне что-нибудь уже продать, что стал тыкать под нос глиняной совой: «Это кошка! Посмотри, какие у нее лапки пушистые! Мышек она любит! Ну и что, что клюв острый? Вот такие у нас в Иордании коты». Если бы не парень, высунувшийся из склада: «Русский? А то я смотрю—блондынк! Я сам с Гомеля!», спасти меня от покупки совы уже ничто бы не смогло.
Знающие люди убедили меня, что нужный товар я уж точно найду в городе, вырубленном из скал,—Петре. Там все продают. Министр туризма Иордании очень гордится Петрой—в прошлом году этому городу удалось путем голосования выиграть конкурс ЮНЕСКО «Семь новых чудес света». Шестимиллионная Иордания умудрилась собрать за Петру 22 миллиона голосов, и теперь это место приносит в казну стабильный доход. (Россияне, к примеру, отдали за Красную площадь и храм Василия Блаженного меньше 10 тысяч голосов.) Уметь надо.
Правда, благодаря новому статусу, туристов в Петре оказалось так много, что за ними не было видно уже ни знаменитых пещер, ни бедуинов на лошадях: «Подвезу нидорага! Такси!», ни собственно каких-либо котов. Зато у одного из торговцев удалось выяснить, как он определяет, что перед ним туристы именно из России. Разгадка оказалась на удивление проста: «А я всегда на двух языках покупателей зазываю: на английском и на русском. Потому что туристы делятся на две группы: русские, которые ни слова по-английски не понимают, и все остальные».
Гораздо спокойнее обстановка была в Деббине—первом православном монастыре в Иордании. И мы совсем уже не удивились, когда одна из послушниц, арабка Рене, тихо с нами заговорила: «У меня брат на украинке женился, я понимаю говорить немного». В общем, наш человек в Иордании точно не пропадет, если даже в монастыре есть понимающие собеседники. Хотя в Управлении по туризму уверяют, что Иордания в отличие от Турции и Египта делает ставку на более денежного российского туриста, так как почти все отели здесь отличаются роскошью. «У нас Абра’мович был!»—с гордостью заявили нам в одной из гостиниц.
«ОСТАТЬСЯ В ЖИВЫХ»
«Наталья, вперед!»—каждый день восклицал владыка, отправляясь то на встречу с ливанским послом, то с послом российским, то и вовсе с принцем иорданским. Как мудрый пастырь, он следил за тем, чтобы Наталья, временно исполняющая роль овцы в его стаде, хорошо питалась—а где можно поесть лучше, чем на званом ужине? Но моя журналистская душа рвалась на свободу. Трудно было смирно сидеть и в тысячный раз слушать речи о том, какие хорошие отношения связывают наши страны. Поэтому время от времени я сбегала. В городке Анджар, пока владыка Нифон под праздничный звон колоколов совершал визит в очередную церковь, я рванула вниз по улице и остановилась, только когда увидела маленький полуразрушенный домик с огромным портретом короля на стене.
Надо заметить, что иорданцы в своей любви к правителям очень похожи на россиян. В стране с безработицей в 17 процентов и с гражданами, большинство из которых живут за чертой бедности, королевскую семью просто-таки боготворят. Одна крестьянка с жаром доказывала мне, какая мудрая и добрая у них королева, как много она делает для бедных: «А какие у нее платья! Одно длинное такое, все в брильянтах. А туфли—из золота». И крестьянка не преувеличивала—одна из самых модных женщин мира, королева Рания любит носить туфли из чистого золота, украшенные бриллиантами и топазами.
Так вот. Пока я пыталась сфотографировать портрет короля на фоне разрухи—из домика выглянула хозяйка. «Мархаба!—помахала я рукой.—Здравствуйте!» Женщина расплылась в улыбке и жестами показала—входи, мол, гостем будешь. Так я оказалась у Зайнаб, маленькой анджарской женщины. Она говорила по-арабски, но почему-то я ее отлично понимала. Выяснилось, что муж ее, дурень такой, ушел из семьи, живет теперь на окраине поселка один. Что за муха его укусила, непонятно. Старший сын умер. Младший, Хазэм, подрабатывает иногда в оливковых рощах. Внук Ахмет ходит в школу. Все спят в одной комнате, тут же находится и все богатство семьи: десять одеял, три матраса, печка-буржуйка и древний советский телевизор, по которому, если хорошенько присмотреться, можно увидеть сериал «Остаться в живых».
Зайнаб наливает кофе, и я интересуюсь: «А что король Абдалла? Хороший?» Женщина кивает так, что кажется—голова оторвется. Очень хороший король. Он ведь две недели назад ездил в Россию, к Путину. Мы друзья, знаешь? Абдалла хороший, Путин хороший. Жизнь только плохая.
Через полчаса за мной заезжает машина, чтобы отвезти назад, в пятизвездочный отель. Я даю Зайнаб немного денег для внука и соглашаюсь—«Нан! Нан!»—с ее предложением рассказать в России про чудесную страну Иорданию. Или, как написано в моем путеводителе, про «страну контрастов». Гид Хусам тоже берет слово: «Наши народы очень похож. Напиши, что похож. Ты ведь видела».
На выезде из городка мы обнаруживаем маленькую сувенирную лавочку. Ее хозяин на вопрос: «А у вас есть фигурки котов иорданского производства?»—радостно протягивает мне странное существо из дерева, гибрид льва и волка. Я уже не спорю—есть усы, и ладно. Только уточняю: «Точно иорданский?» А в гостинице конечно же обнаруживаю на своей покупке надпись: Made in China. Приходится утешаться тем, что в качестве подарка лавочник положил мне в пакет маленькую бутылочку с иорданской водой—бизнес-проект владыки Нифона, оказывается, уже успешно осуществлен местным населением.
В общем, нормальная страна. Свои люди. Можно ехать.
Фото: АНЯ ШОЛОХОВА; СЕРГЕЙ КАПТИЛКИН