НОВОСТИ
Я в желтый автобус сажусь на ходу
Желтый автобус в России — такой же символ знаний, как раскрытая книга. Ведь именно он собирает ребят из отдаленных районов и сел и везет в школу. И цикл телепередач, организованных совместно Министерством образования и науки РФ и ВГТРК, тоже называется «Желтый автобус». Цель этого проекта — рассказать, как выполняется национальный проект «Образование», подтолкнуть общество к его обсуждению.
На желтом автобусе журналисты ВГТРК вместе со школьниками проехали по городам и селам регионов России. Кстати, за последние два года сельские школы получили более 7 тысяч школьных автобусов. Ведь самостоятельно купить автобус не могли ни школы, ни сельские власти.
Съемочные группы побывали в школах Калининградской, Тамбовской, Воронежской, Московской областей, Краснодарского и Красноярского краев, Республики Саха (Якутия). Журналисты встретились с учениками и их родителями, педагогами, рассказавшими о тех переменах, которые происходят сейчас в школах.
Выпуски рубрики «Желтый автобус» уже на экране на канале «Россия» в программе «Доброе утро, Россия» и на российском информационном канале «Вести 24».
На олимпиаде в Китае мы уже победили
На 4-й Международной естественно-научной олимпиаде в Китае наши школьники заняли первое место и получили четыре золотые и две серебряные медали. Соревноваться по физике, химии и биологии собрались ребята из 33 стран мира. По каждому из предметов предлагалось три вида заданий — тест, теоретическая задача и проведение эксперимента. Конечно, школьной программы для этого было мало, но ведь на олимпиаду и поехали те, кому программа тоже мала. В нашей команде были шестеро ребят из Москвы, Вологды, Ростова-на-Дону, Белорецка и Ханты-Мансийского автономного округа. Перед поездкой на олимпиаду их «тренировали» доценты МФТИ и преподаватели московской школы № 192. Наш рекорд прошлых олимпиад — три золотые медали.
ВУЗ
Битва при Сорбонне
«Свобода, неравенство, конкуренция» — вот новые лозунги, которыми Саркози пытается увлечь университетскую молодежь. Пока не получается
Площадь перед Сорбонной почти пуста: две-три группки студентов с сэндвичами, скучающий консьерж. Но прилегающие улицы до сих пор уставлены полицейскими фургонами. Еще несколько дней назад студенты перекрывали входы в университеты, били стекла. Демонстрации с лозунгами «Нет реформе» схлестывались с колоннами, скандирующими: «Хватит бастовать, не мешайте нам учиться». В левоанархистском университете Париж-8 руководство заменило лекции и семинары вольными дебатами на тему гражданского неповиновения. Что это за реформа, которая расколола студентов и университеты?
Самое поразительное: проблемы высшего образования во Франции очень похожи на то, чем «болеют» наши вузы. Да и реформы там и у нас похожи, только общество на них реагирует по-разному.
Так же как и в России, во Франции вуз вузу рознь. Есть университеты, а есть так называемые Ecoles — школы, академии. Последние, будь они государственные или частные, финансируются лучше и котируются выше. Самыми престижными считаются около 200 высших школ, в том числе культовые ENA, Ecole Polytechnique, Ecole des Mines и др. Поступить туда можно только после подготовительных курсов и выдержав строжайший конкурс. В университет же просто записываются (школьного выпускного экзамена bac (аналог нашего ЕГЭ) достаточно), заплатив вступительный взнос 300 — 400 евро.
Эта система — «о двух скоростях», как неодобрительно отзываются о ней левые, отражает основополагающий парадокс французского образования. С одной стороны, оно должно быть эгалитарным, то есть доступным всем на основании личных дарований. С другой — действует принцип элитарности. Все в курсе, что цвет нации готовят именно высшие школы, но за неимением соответствующего диплома сгодится и попроще. Есть, конечно, исключения: диплом Сорбонны и еще одного-двух университетов. Но в целом расслоение вузов на элитные и все остальные — как в России.
Другой важный момент: специализация. У всех школ она узкая и конкретная: готовят инженеров, коммерсантов, журналистов, дизайнеров — словом, все профессии, но прицельно. Университеты учат «примерно всему». Особенно на гуманитарных факультетах, где альфа и омега — самостоятельная работа и критическое мышление. Поэтому среди работодателей за большинством университетов закрепилась репутация халтурщиков, а выпускникам университета, особенно «неприкладного» профиля, катастрофически трудно найти работу по специальности (так же как после многих наших вузов, обучающих всему — от менеджмента до дизайна).
Наконец, хромает управление. Вузам не хватает средств, финансирование-то государственное. Кадровой политики как таковой до реформы не существовало: преподаватель во Франции — чиновник, его назначают из министерства по итогам квалификации. Уволить его нельзя, равно как и пригласить на работу иностранного профессора или эксперта.
Вуз — не храм, а мастерская
Вот этот клубок проблем и принялся распутывать новый президент. Саркози и так не любят за излишний либерализм и заигрывание с крупным бизнесом. А тут новый закон, который фактически призван вписать образование в рынок труда.
Управление вуза будет теперь напоминать устройство фирмы с президентом в роли гендиректора. Новые полномочия президента ничем не ограничены, а его голос будет стоить двух. Он будет лично распоряжаться бюджетом и кадрами. То есть теперь вуз сможет сам решать: сделать ремонт, подкупить микроскопов или вообще пригласить на год профессора из Гарварда.
Компании получат возможность финансировать университеты: оплачивать оборудование, новые помещения, стипендии и даже специальные образовательные «модули», заточенные под нужды спонсора (например, магистратура узкого профиля). В принципе, в рамках благотворительности они и сейчас могут это делать. Но эти акции — точечные: Microsoft с Лионским университетом, Coca-Cola с Сержи, Total и Sanofi с Пари-Орсэ. (Собственно, тем же занимаются и российские работодатели — они поддерживают профильные вузы, спонсируют нужные им направления и исследования, а иногда и вообще открывают собственные вузы.)
За счет того, что создается стандартизированная структура — партнерский фонд, механизм поддержки значительно упрощается. А благодаря серьезным налоговым послаблениям — поощряется. Предполагается, что после реформы вуз будет больше соориентирован на рынок труда, а для предприятий станет более понятным и вменяемым партнером.
Вся недвижимость вуза после реформы становится его собственностью. На это, правда, многие резонно возражают, что одно дело здание Сорбонны, а другое — Перпиньянского университета, где перекрытия погрызли крысы и все только чудом еще не обрушилось. О льготных кредитах на ремонт закон умалчивает.
Наконец, университеты смогут объединяться с другими вузами. Образовавшиеся «полюса научно-исследовательской работы и преподавания» будут богаче и на виду. К 2009 году уже планируется слияние трех университетов в Страсбурге и трех в Марселе. В России этот процесс называется «укрупнением вузов» и уже идет полным ходом.
Все эти меры отвечают главному принципу политики Саркози: поощрение индивидуальной инициативы. «Это американская модель, — объясняет социолог Кристоф Шарль. — Президент наделен широкими полномочиями, он посредник между вузом и обществом. Но между нами и США есть одно коренное различие. Американским вузам надо раскручивать капитал. У французских денег нет».
Войти в двадцатку
Главные претензии к реформе: антисоциальная, антидемократичная, не решает материальных проблем. Она приведет только к дальнейшему расслоению в университетской среде. А значит, тот, кто по тем или иным причинам, например по месту жительства, не может себе позволить учебу в престижном вузе, будет дискредитирован.
«Если государство навязывает нам самофинансирование, это все равно что задолжать человеку и у него же требовать денег», — негодует Паскаль Бензак, президент Парижа-8. Хотя государство и пообещало выделить на нужды вузов лишние 5 миллиардов евро в течение 5 лет, этого явно недостаточно.
Среди противников нового закона — преподаватели, президенты и студенческие профсоюзы, крупнейший из которых UNEF. Они тревожатся: а если президент будет назначать «своих» бизнесменов в администрацию? Давить на преподавателей с помощью премий? Возмущает и идея набирать контрактников вместо госслужащих. «EDF (крупнейшая госкорпорация по производству энергии, аналог российского РАО ЕЭС. — «О») же не будет оплачивать исследования о рисках ядерной промышленности. Независимость исследователю обеспечивает только государственная зарплата», — считают в UNEF. Другое постоянное опасение — как бы университеты не задрали вступительные взносы до 3 — 4 тысяч евро. Хотя под давлением профсоюзов в законе специально оговорили, что размер взноса по-прежнему фиксируется государством.
Все «за» и «против» реформы сводятся к двум противоположным установкам. Логика «за» — рыночная: нравится нам это или нет, международный статус вузов уже определяется Шанхайским рейтингом, где французы не попадают в первую двадцатку (нам бы их печали, Московский и Санкт-Петербургский университеты гордятся попаданием в сотню лучших). Конечно, брать всех без экзаменов благородно, но 60% студентов отсеиваются после первого курса, а половина выпускников сидит без работы. Да, частные инвесторы не про всех. Но давайте дадим реальные шансы хотя бы тем, кто может ими воспользоваться. «Всем известно, что и так есть университеты посильнее и послабее, — говорит Жан-Робер Питт, президент Сорбонны. — Может, мелким вузам и хотелось бы иметь десяток факультетов, но везде не поспеешь. Новый закон как раз требует сделать четкий выбор».
Логика «против» — социальная. Университет — общий храм науки, утилитаризм к нему неприменим. «У университета много миссий: передача знаний, формирование независимого мышления, повышение уровня образования в стране. А не только производство рабсилы, готовой к эксплуатации», — рассуждает Пьер Байяр, историк психоанализа в Париже-8. По мнению противников реформы, открыть доступ вузов к частному капиталу значит создать нездоровую конкуренцию. Ах, если бы эгалитарность и элитарность и впрямь не противоречили друг другу!
Пока же преподаватели пишут в «Монд», студенты блокируют университеты. Для этого достаточно, чтобы центральные и местные профсоюзы провели разъяснительную работу и была созвана «генеральная ассамблея» студентов. Она-то и принимает решение перекрыть входы на факультет. Правда, если в первую неделю эти акции были массовыми, то к исходу второй энтузиазм спал. «Достали своими баррикадами! — жалуется Алексия, студентка истфака Сорбонны. — Ну, я понимаю, обсудить, договориться, но зачем же стулья ломать?» А на демонстрацию, спрашиваю, ходила? «Хотела... Но я на них посмотрела — они там все лыка не вязали». В UNEF соглашаются: да, в каких-то университетах, вроде буржуазного Парижа-2, сытенькие тинейджеры просто использовали забастовку, чтобы выпустить пар. Но это меньшинство. Остальные же бастовали сколько нужно, чтобы правительство пошло на переговоры. И вообще, для UNEF баррикады — «не цель, а одно из средств». Поэтому не прошло и недели, как профсоюз призвал их разобрать. Правительство оказалось упрямее. Какие плоды принесет это упрямство, покажут ближайшие 5 лет.
ИРИНА КНЕЛЛЕР, Париж
Распределяй это
Забытое слово «распределение» опять входит в оборот. Через 20 лет после отмены обязательного трудоустройства по направлению ректоры все чаще просят его вернуть. Их поддерживают и некоторые высокопоставленные чиновники, которые прямо говорят: выпускники бюджетных отделений вузов должны отработать несколько лет по специальности
Я оканчивал институт еще в советское время. По распределению 3 года отработал в Ивановской области. Сбежать, конечно, можно было, но в отделе кадров хранился талон, который в случае моего бегства отправлялся в alma mater, а оттуда в прокуратуру, и диплом мой приказывал долго жить. Нынешние студенты, что такое распределение, даже не знают. А получив разъяснения, возмущенно заявляют: «Ну уж нет!»
Ольга, студентка шестого курса «СТАНКИНа», пожимает плечами: «Я уже себе нашла хорошую работу, не хочу, чтобы меня куда-то отправляли». А первокурсник Алексей сказал: «Я хочу получить высшее образование. А будущая работа — дело второе».
Вот именно. Высшее образование — ценность вполне самодостаточная. Доступ к нему гарантируется законом о высшем образовании. И ни слова о том, что выпускники вузов обязаны отрабатывать свой диплом.
Интересно, что и работодателям обязательное распределение не нужно. На заводе «Прожектор» говорят так: «Специалиста по распределению мы не имеем права уволить. Как их в вузах сейчас готовят — нет слов. Лучше, когда мы сами направляем человека на учебу и платим за это». Так же рассуждают и на московском трубном заводе «Филит»: «Кадры по обязательному распределению будут ставить нас в худшие конкурентные условия. Всех подряд нам не нужно, нужны лучшие».
Кому же нужно обязательное распределение? Ректорам. Они, как люди государственные, дружно говорят: неправильно, что государство платит за обучение, а выпускники не идут работать на предприятия по специальности. Юрий Подураев, проректор по учебной и методической работе Московского государственного технологического университета «СТАНКИН», категоричен: «Если государство вложило деньги, оно и должно воспользоваться результатом своих инвестиций. Плохо, если выпускник идет работать в негосударственные компании. Учится за счет одних, работает на других. Частные фирмы ведь платят за электроэнергию, за материалы. Пусть платят и за специалистов».
Ректор Московского государственного индустриального университета Виктор Демин считает, что проблема эта очень сложна: «Дело в том, что государство физически не может трудоустроить всех выпускников. Оно находится в более сложном положении, чем частный работодатель, который если и направляет студентов к нам на учебу, то подписывает с ними контракт».
Первый проректор Московского государственного университета связи и информатики Евгений Титов говорит: «Мы постоянно готовим кадры для МГТС по контракту. Выпускники должны 3 года отработать. Но этот контракт юридической силы не имеет. Адвокат в суде легко разобьет любые доводы. Максимум, что может суд, — обязать выпускника вернуть деньги в той части, которую оплатило предприятие».
Вернуть советскую систему распределения выпускников невозможно, считает первый проректор Московского энергетического института Анатолий Попов. «У нас многие ребята предпочитают устраиваться самостоятельно, их не интересуют заявки предприятий. Почему? Да потому что деньги предлагают маленькие, 10 тысяч рублей. А молодой специалист может устроиться, например, инженером-теплотехником в банке тысяч на 30, плюс соцпакет. Прежде чем говорить об обязательном распределении, нужно обеспечить молодым специалистам достойную зарплату».
Разные позиции ректоров объясняются спросом на выпускников. Чем он ниже — тем сильнее желание навязать своих выпускников предприятиям, даже сославшись на государственные интересы.
Это — с одной стороны. С другой — становящийся все более популярным в чиновничьей среде взгляд на образование как на бизнес. Пока невыгодный — деньги вкладывают-вкладывают, а быстрой прибыли нет. Хуже того, «мозги» утекают за границу. Подсчитано: США, получая выпускников российских вузов, экономят каждый год 50 миллиардов долларов. В подтексте несложных арифметических вычислений вопль души: верните деньги!
Со своих брать проще. И есть что. Средняя стоимость одного бюджетного места в год около 40 тысяч рублей. За 5 лет — 200 тысяч. За 3 года работы молодой специалист принесет доход предприятию примерно на 500 тысяч рублей. Цифра эта не произвольная. Наши военные подсчитали, что ровно столько должен им выпускник военного вуза, если откажется ехать к месту службы. Средняя зарплата молодого инженера на госпредприятии (ФГУП или МУП) около 10 тысяч рублей в месяц. (В Южном федеральном округе и того меньше — около 6 тысяч рублей.) За 3 года предприятие заплатит молодому специалисту 360 тысяч рублей. 500 тысяч, которые заработает на молодом специалисте предприятие, минус 360 затрат — 140 тысяч рублей чистой прибыли. Умножаем на 500 тысяч человек (столько ребят оканчивают каждое бюджетное отделение в вузах), получается 70 миллиардов рублей. А если выпускник найдет работу в частной фирме — с нее сразу можно брать денег больше, уже намекают ректоры.
При этом забывается, что за высшее образование для наших детей все мы, налогоплательщики, уже заплатили. Но оказывается, выпускник вуза еще и должен государству.
Вот главный вопрос, который стоит сегодня перед вузами: выпускать востребованных специалистов, которым предприятия будут платить высокие зарплаты, и так повышать свой рейтинг или торговать студентами, законодательно введя распределение?
АЛЕКСАНДР ПАНОВ
ЭКСПЕРТ
АЛЕКСАНДР МИРАКОВ, председатель правления банка «Образование»:
«У государства должна быть сформирована четкая программа развития образования. И если говорить о дивидендах, то они могут выражаться в качестве подготовки специалистов, которые пойдут работать на предприятия, государственные и коммерческие. Я в свое время оканчивал МФТИ, факультет аэромеханики и летательной техники. У нас была так называемая «система Физтеха», которая давала студенту возможность выбора будущей специальности. На 3-м курсе мы уже начинали работать в научных институтах. Разумеется, можно говорить об обязательном распределении выпускников применительно к государственным предприятиям. Но наш банк — предприятие коммерческое, мы не можем брать на себя затраты по содержанию бестолкового молодого специалиста. Мы готовы брать выпускников любого вуза. Очень хорошие кадры готовит сейчас Университет нефти и газа имени Губкина. Несмотря на его сырьевую направленность, выпускники экономического факультета этого вуза проходят у нас практику, и многие остаются работать в банке «Образование».
ШКОЛА
Узники Азкабана
Наши дети разучились читать. Они разучились этого хотеть. Телевизор и компьютер вытеснили желание провести вечер с книгой. Мы, взрослые, сами сделали за них выбор, сами загнали их в рамки псевдожизни, существующей на экране
Я не изобрету велосипед, если еще раз скажу об этом: то, что можно посмотреть по телику детям, лично у меня вызывает ужас, за редкими исключениями. Новый детский канал — для детей с 3 до 8, а если старше? Наличие кабельного телевидения дает большое преимущество перед одноклассниками, не оторваться сутки напролет. Гнусные мультики — Бивис и Батхед могут повеситься в туалете от зависти. Включаем — зеленые черепастые человечки прокручивают друг друга в мясорубке. Многосерийный бред, жуткий по содержанию и форме. Уродливые детки с двумя зубами в раззявленном рте. Жестокие герои. Просто прикольная Розовая Пантера смотрится на этом фоне, как отдушина. Несомненным завоеванием являются каналы о животных, «Дискавери», спорт. Лучше уж «Формула-1» на французском языке, чем летучие японские демоны, говорящие одинаковыми писклявыми голосами. И хочется посмотреть в глаза создателю черепашек-ниндзя. Комиксы становятся мультиками, мультики — компьютерными играми и игрушками. Все это существует в детском сознании, замещая настоящую жизнь.
Более старшие от нарисованных героев могут перейти к застекленным. «Дом-2» - это, типа, любовь. «Наша Раша» — это, типа, юмор, чем ниже пояса шутка, тем смешнее. Пусть многое непонятно, но они уже взрослые, Булгакова и Достоевского уже смотрели. У шестиклассников принято цитировать «Комеди club», иначе будешь лохом и тебя выгонят с проекта. В школе лохом быть никак нельзя. Доказать мальчику 11 лет, что у него может быть личное мнение, еще труднее. Нужно быть таким, как все. Школа, где учится мой старший сын, — физико-математический лицей, полный маленьких гениев и вундеркиндов. Может быть, это пока позволяет сохранять там уважение к знаниям, а не только к модели сотового телефона.
У нас сильные предметники. Учительница литературы на родительском собрании много раз повторяет, что дети должны вдумчиво читать, учиться формулировать мысли. Приходим в книжный магазин — «100 сочинений», уже все сформулировано. Подарили «Большую школьную хрестоматию». Тысяча страниц мелкого текста. Поэзия — Анненский, Блок, Фет, Цветаева, Некрасов. Проза — «Война и мир», «Анна Каренина», Чехов, «Повести Белкина». На первой странице читаем: «Хрестоматия составлена по специальной методике, в пересказе с сохранением оригинального текста и ключевых глав». В бешенстве отнимаю вечером у сына эту книгу, им задали «Дубровского». Я, конечно, благодарна составителям, что они сохранили у Пушкина «ключевые главы» и даже «оригинальный текст», но как доказать ребенку, что это уже не Пушкин? Одна моя знакомая заставляла сына читать за деньги, покупала ему такие вот книжки, в пересказе: «Старуха Изергиль», адаптированный вариант. Экранная версия. Чтобы был экшн, а рассуждения зануды-Горького все опустить.
Это, конечно, проблема семьи, а не школы. Читают-то дома. И сочинения пишут дома. Проще купить готовые тексты, чем со слезами и скандалом в последнюю ночь перед сдачей насильно заставлять ребенка формулировать мысли. Весь образовательный процесс идет по пути упрощения, наименьшего сопротивления, а в книгах по психологии детей пишут как раз обратное. Нужно ставить задачи, заведомо более высокие, чем те, которые ребенок может выполнить с легкостью. Почему мы так плохо думаем о наших собственных детях, считаем их не в состоянии прочитать оригинальный текст на русском языке(!) и высказать свое мнение?
В этом году на писательском семинаре разбирали не очень, к сожалению, удачный текст. Повесть из школьной жизни. Одна из участниц в защиту автора предположила, что повесть хотя и не может быть названа настоящей прозой, но вполне имеет право быть напечатанной. Сейчас издается такая серия «Книги для девочек», вот туда подойдет. Что это за девочки такие? Что они должны читать? Плохие повести? Журналы «Барби» и «Братц» — адаптированный вариант женских глянцевых журналов? Мне попался недавно один такой, октябрьский. Тема номера — подготовиться к Дню всех святых. Каких святых? Спросите у девочек.
У меня, слава богу, мальчики. По крайней мере, не нужно бороться с Барби. И старшему, и младшему я с годовалого возраста каждый день читала вслух перед сном. Обязательно, чтобы появилась привычка к чтению. И она появилась, только теперь проблема другая. Что читать? По-моему, чтобы говорить с ребенком на одном языке, важно иметь возможность цитировать одни и те же книжки. Книжки моего детства быстро кончились, дальше — пустота.
Младшему шесть, с ним легче, потому что много еще впереди. Он пока еще с удовольствием осваивает Винни-Пуха, Незнайку, Алису и Карлсона. Еще не брались за «Волшебника Изумрудного города», Муми-Троллей и хоббитов. Старший же мучает меня просьбами найти что-нибудь интересненькое. Беляева читал, Жюля Верна читал все подряд. Дюма, про «Трех мушкетеров» в рецензии учительнице литературы написал, что это «очень познавательная книга по истории Франции». Индейцы и пираты закончились, Булычев и Толкиен закончились, Стругацкие, Лем, Брэдбери пока тоже закончились, до более взрослых времен. Книги о животных — Даррелл и Сетон-Томпсон — закончились тоже. Алексин был, «Кондуит и Швамбрания» была, Том Сойер был. Был период детских детективов, так себе, надоело. Года два назад принесла ему Рыбакова, помня, как сама читала взахлеб «Кортик» и «Бронзовую птицу». Не пошло: «Мам, там одни пионеры, речовки, советы отряда. Скучно!» Перечитала сама — действительно одни пионеры. А раньше мне так не казалось. А Гайдара прочитал с удовольствием, несмотря на пионеров. Что дальше? Только Гарри Поттер остался.
В книжных магазинах целые залы детской литературы, а купить нечего. Для малышей — русские сказки, прочитанные года в три, в четыре. Современные сказочки, яркие и дорогие, с приключенческим сюжетом или детективным (звери ищут клад или спасают кого-нибудь) — редко попадаются удачные. Разве что только «Зоки и Бада», на мой взгляд, веселая и добрая книжка, с хорошим юмором. Попытки привести старых героев в новые условия чаще всего неудачные. «Бизнес Крокодила Гены». Гена не должен заниматься бизнесом (каким, не захотелось читать, может быть, показывать Чебурашку за деньги?), он еще во времена моего детства работал в зоопарке крокодилом. Пусть бы там и оставался.
Полки для детей постарше: это читали, это тоже, это давно. Остаются бесконечные ряды фэнтези сомнительного качества. Пародии и переделки Поттера. Дмитрий Емец. Зеленые монстры на обложках, младшие братья Волкодава, драконы, магические шары и призмы. Альтернативная история в фантастической обработке. Штудировать монстров, чтобы говорить с ребенком на одном языке, почему-то не хочется. Все они похожи друг на друга, написаны довольно убогим, я бы сказала, плоским языком. Это для девочек или для мальчиков?
«Если б, мама, все книги были такими же интересными, как Гарри Поттер, я бы все книги мира прочитал!» — говорит мне сын. Поттер, конечно, да. Я сама — по книге за ночь, когда все спят. Первые три, или четыре, понравились больше. Там и школа, и дружба, и разные узнаваемые проблемы. Главные герои-волшебники наделены чертами, которые подвергаются обычно насмешкам в классе: очкарик, рыжий и девочка с торчащими зубами. Кто уже к седьмому тому об этом вспоминает? Книга ушла далеко в сторону от людей, ближе к дементорам, оборотням и заклятиям. Война добра со злом приобрела вид «Дозоров»: где-то вне человеческой жизни и разума. Как факт — бились и бьются, но никто пока не победил. Это хорошо или плохо? Для Поттера плохо, когда зло погибнет, Джоан Роулинг перестанет писать.
Вообще, писать книги для детей очень сложно. Ответственно. Наверное, Льюис Кэрролл мучился той же проблемой, когда решил придумать своей маленькой воспитаннице историю про Страну Чудес и Зазеркалье. Но ведь написал же. Много было книг, и не только про приключения. Про жизнь, про отношения в классе, про любовь и дружбу, про то, что происходит внутри тебя, про взросление, про войну. Разве сейчас нет войны? Война есть, мало дружбы. Дети разучились дружить. В их представлении дружба — это вместе тусоваться, а позвонить больному мальчику из их же компании — редкость. Если ты влюблен в девочку, это значит, что надо слать ей эсэмэски: «С добрым утром, любимая», а донести портфель до остановки, проводить домой не приходит в голову.
Не надо понимать буквально, что, если ребенок прочитает правильную хорошую книжку, сразу научится дружить. Нет. Но мне кажется, это единое направление современного общества. Разобщение, расслоение, одиночество. Что может быть страшнее одиночества ребенка? Страх перед реальной жизнью, ее фальшивость, жестокость. Дети и подростки в любимых книгах моего детства и юности сталкивались с этими же проблемами наверняка. Они мучились, искали выход. Думали. Сейчас для того, чтобы оторваться от реальности и принять ее несправедливость, можно спрятаться за толпой зеленых уродцев, потеряться в ней. Нажать кнопку компьютера и замочить пару монстров. Расслабиться. Монстры, правда, дохнут плохо, прячутся, отстреливаются, у каждого по нескольку жизней. Опять кнопкой щелк, щелк другой — телевизор. Бэтмен спешит на помощь, спасает мир. Может, фантастическая новая реальность к лучшему? Лучше разыгрывать сражение хоббитов с гоблинами на свежем воздухе и учить эльфийские танцы, чем шляться по улицам с сигаретой и пивом, воровать, колоться.
Я пытаюсь добиться от старшего сына, что бы он хотел все-таки прочитать. Какую книгу? Про сверстников? Историческую? Фантастику? Он долго думает, потом говорит: «Знаешь, мам, я б любую книжку прочитал, только чтобы она была хорошо написана, интересно».
АННА АНДРОНОВА, писатель
«Мы идем к западному образованию»
В декабре стали известны итоги двух международных исследований — PIRLS («Изучение качества чтения и понимания текста») и PISA («Программа по оценке образовательных достижений учащихся»). Первое проводилось в начальной школе, и здесь мы стали лидерами. Второе — среди 15-летних школьников, которые показали результаты ниже среднего. Чем объяснить такой парадокс, «Огонек» спросил у заместителя директора Федерального института педагогических измерений Галины КОВАЛЕВОЙ, которая курировала «российскую» часть исследования
Значит ли первое место по чтению, что наши четвероклассники читают больше всех?
Да, причем дело даже не в том, что читают. Исследование PIRLS проверяет не столько то, как дети читают, сколько то, как они понимают текст и могут использовать полученную информацию. К тому же нужно смотреть на динамику. В 2001 году, когда в нашей стране впервые провели это исследование, наши школьники заняли 12-е место из 35, хотя и показывали тогда результаты выше среднего. Если сравнивать результаты 2001 года и текущие, то видно, что у наших школьников самый большой прирост среднего балла — 37 (мы поднялись с 528 баллов в 2001 году до 565 баллов в 2007-м). Дети стали лучше понимать текст и находить в нем информацию: по этой группе прирост в 33 балла (с 529 до 562). Наконец, четвероклассники стали лучше интерпретировать, обобщать и анализировать информацию: здесь прирост в 37 баллов (с 525 до 563). Так что у нашей страны самая существенная динамика в результатах. Кроме того, исследование PIRLS показывает различные уровни понимания текста. Их пять: самый низкий, низкий, средний, повышенный и высокий. Так, если в 2001 году только 5 процентов российских четвероклассников демонстрировали высокий уровень понимания текста, то в 2006 году эта цифра выросла до 19 процентов. Больше стало и ребят, демонстрирующих повышенный уровень: с 34 процентов до 40. А количество детей с самым низким уровнем понимания снизилось с 4 до 2 процентов.
Почему мы демонстрируем такие высокие результаты?
Во-первых, произошли структурные изменения в нашей начальной школе. Так, в 2001 году вся начальная школа в нашей стране стала четырехлетней. До этого параллельно существовали две системы обучения: трехлетняя и четырехлетняя. Дополнительный год обучения не мог не дать результатов. Кроме того, надо учитывать, что увеличился средний возраст детей, окончивших начальную школу. В 2001 году средний возраст российских детей, принимавших участие в исследовании PIRLS, составлял 10,3 года, в 2006-м — уже 10,8 года.
То есть детей в школу стали отдавать позже?
Да, и в итоге в школу дети приходят более подготовленными: они уже в большинстве своем научились читать, писать, считать. И это хорошо. Есть и статистика: за 6 лет количество детей, хорошо готовых к учебе в школе, по мнению директоров, увеличилось на 10 процентов. Изменения коснулись не только срока обучения, но и методик преподавания, учебных материалов. Скажем так, детей вообще стали по-другому учить. Все помнят, как раньше проходили уроки чтения: ребенок читает текст, а учитель рядом с секундомером засекает, сколько слов ученик успеет прочитать. И никому не важно, понял ли ученик смысл текста. Теперь учителя стараются не вкладывать в ребенка необходимый набор знаний, а делать так, чтобы он пришел к этому самостоятельно. Эту же задачу решают новые учебники, которые разработали еще в середине 90-х, затем долго тестировали, а вот теперь ввели. И сейчас видим, что они дают результат.
Можно ли назвать причиной рост благосостояния?
Конечно, потому что рост благосостояния ведет и к увеличению затрат на образование. Родители живут лучше — а значит, у ребенка появляются новые книги, учебники, компьютер, отдельное рабочее место и так далее.
Если все так хорошо в нашей начальной школе, что же происходит с этими детьми, когда они переходят в среднюю школу? По результатам исследования PISA и по чтению, и по математике, и по естественно-научным дисциплинам мы показываем результаты ниже среднего.
Это вопрос, на который вряд ли сейчас я смогу дать ответ. Действительно, данные PISA показывают, что результаты российских 15-летних школьников хуже, чем средние международные результаты. Причем если мы взглянем на итоги исследований прошлых лет (PISA проводится трехлетними циклами), то увидим, что по математике не произошло существенных изменений, а вот результаты по чтению стали ощутимо хуже. Стоит обратить внимание вот на какой момент. В исследовании PIRLS принимают участие учащиеся четвертых классов, а в исследовании PISA — 15-летние школьники. В 15 лет российский школьник может учиться в 8, 9-м или 10-м классе, а может вообще окончить 9-летнее образование и пойти в профессиональное училище. Взгляните, например, на статистику. 33,5 процента выборки составили школьники, обучавшиеся по программе основного общего образования (7 — 9-е классы), 50,5 процента — учащиеся старшей средней школы, наконец, 6 процентов — студенты профессиональных училищ и 9 процентов — студенты техникумов и колледжей. Судите сами, насколько может различаться уровень образования у этих учащихся. Результаты учеников 10-го и 11-го классов, конечно, были выше общероссийских, но даже они не дотягивали до среднего общемирового уровня.
Дети в средней школе просто перестают читать?
Не совсем. Они стали читать по-другому. В основной школе на них обрушивается лавина знаний — в итоге ребенок приспосабливается решать типовые задачки. Для PISA важно не то, как школьник усвоил полученный материал, а то, как он может его применять в жизненных ситуациях. В тестах PISA нет типичных для нашей школы задач по математике, физике и химии, зато есть близкие к реальности проблемные ситуации. Эти задания, конечно, непривычны для российских школьников.
То есть наши школьники могут выучить, но не умеют применять знания на практике?
В целом это так. Вообще это исследование показало очень важную тенденцию: то, как развивается наша система образования, во многом не совпадает с общемировым направлением. Дело здесь, конечно, в академической направленности нашей школы, которой мы всегда по праву гордились. Учителя стараются дать ребенку как можно больше знаний, но при этом сами не задумываются о том, как он будет эти знания применять. Да и школьникам, которые сильно перегружены, проще выучить, вызубрить, сдать — и что дальше, уже не важно. В итоге наши школьники часто не умеют выходить за пределы стандартных учебных заданий. А ведь это как раз то, что проверяло исследование. Если мы взглянем на другие исследования образования, например TIMSS, то увидим, что уровень предметных, академических знаний российских школьников существенно не отличается от уровня детей из других стран: Финляндии, Канады, Нидерландов. При этом школьники этих стран продемонстрировали очень высокие результаты в умении применять знания на практике, а наши — наоборот. Конечно, такую ситуацию надо менять. И повторю, сейчас у нас очень много вопросов, что делать со средним образованием, а ответов на них пока нет.
Можем ли мы позаимствовать опыт стран, занимающих первые места в исследовании PISA, например Финляндии и Канады?
В этих странах учителя получают хорошие зарплаты, эта профессия престижна. Цель учителя — не вложить в голову ребенка как можно больше знаний, а заинтересовать его в предмете, научить использовать знания в жизни. Эту же задачу решают и учебные материалы. В общем, мы постепенно должны прийти к западному способу образования.
Фото: МАРИНА ГУСИНА; ВЛАДИМИР СМИРНОВ/ИТАР-ТАСС; АЛЕКСЕЙ БОРИСОВ