НОВОСТИ
Учебная тревога
На минувшей неделе правительство РФ представило в Госдуму законопроект об изменении «понятия и структуры государственного образовательного стандарта», а комиссия Общественной палаты по интеллектуальному потенциалу нации его раскритиковала. Председатель комиссии, ректор ГУ-ВШЭ Ярослав Кузьминов рассказал, с чем не согласна педагогическая общественность.
Один из камней преткновения — вопрос, кто утверждает стандарты. Госдума хочет забрать их себе, на практике это будет означать, что у образования будет больше шансов стать заложником политической конъюнктуры. По мнению Ярослава Кузьминова, утверждение стандартов правительством сделает их более гибкими и даст возможность влиять на их содержание педагогической общественности. Педагоги должны иметь возможность самостоятельно определять некоторую часть содержания обучения. Следует также предоставить ряд предметов на выбор учащихся.
Госдума должна принимать закон, в котором необходимо четко прописать условия реализации образовательной программы. В России сейчас самый низкий уровень расходов на образование — 3,5 процента ВВП. Тогда как в большинстве других стран — от 4,5 до 6 процентов ВВП.
ВУЗ
В стиле техно
Профессия инженера опять входит в моду. В лучших технических вузах — ожесточенная конкуренция между самыми умными абитуриентами. Труднее и престижнее всего попасть на новые специальности
Спрос на инженерные профессии эксперты предсказывали уже давно. Еще пять лет назад директора заводов сетовали, что уходящих на пенсию инженеров заменить некем. В технических вузах тогда были недоборы, и институты, чтобы оставаться на плаву, открывали экономические и юридические факультеты (в Московском институте стали и сплавов шесть лет назад конкурс на юрфак был 17 человек на место).
Сейчас в технических вузах не то чтобы бум (2006 — 2007 — годы демографического провала), но конкуренция между самыми толковыми выпускниками школ ожесточенная. То же показывают и последние социологические исследования — специалисты в области высоких технологий занимают 2-е место в перечне самых престижных профессий, подготовленном Левада-центром (после экономистов и юристов), а профессия инженера стала популярнее на 5 процентов с 1998 года.
Родительские ожидания чудным образом совпадают с ростом зарплат инженеров. За последние 3 — 4 года зарплата выпускника технического вуза выросла в среднем с 10 до 17 тысяч. В прошлом выпуске приложения «Большая перемена» мы публиковали рейтинг вузов по зарплатам выпускников. Да, первая десятка — институты, выпускающие юристов и экономистов (так что разговоры, что бум на эти профессии прошел — лишены оснований, спрос остался — но только на выпускников престижных вузов). А вот во второй «высокооплачиваемой» десятке вузов — технические университеты. Заинтересованность директоров предприятий в современных специалистах так велика, что они вместе с вузами составляют новые учебные программы. И даже создают на своих предприятиях кафедры, филиалы и целые учебные институты. Например, Санкт-Петербургский институт машиностроения готовит студентов прямо на территории Ижорского завода.
Самое же главное — чему учат в наших технических вузах. Способны ли наши университеты — обычно нерасторопные и всегда бедные — противопоставить современное образование технологической отсталости страны?
БОЛЬНОЕ ВИДИТСЯ НА РАССТОЯНИИ
Монитор был разделен на две неравные части. В меньшей части слева лысоватый, усатый человек в бледно-голубом халате что-то говорил, а оператор, совсем молодой парень в наушниках, сидевший перед монитором, его слушал и кивал головой. В правой части монитора расплывалось грязно-красное пятно с зелеными точками.
Это был сеанс связи между кафедрой компьютерных медицинских систем МИФИ и больницей при Курской атомной электростанции. Человек на мониторе — врач, а красное пятно — срез больного органа под микроскопом. Технология такова. В больнице берут у больного кусочек ткани (известная всем процедура биопсии), помещают под микроскоп, изображение передают в МИФИ, здесь оцифровывают, сравнивают с имеющимися в базе данных другими изображениями и дают ответ: доброкачественная или злокачественная опухоль. В базе данных — несколько тысяч оцифрованных изображений. Их собирали в течение, наверное, 10 лет и классифицировали вместе со специалистами расположенного неподалеку от МИФИ онкологического центра на Каширке. Всем этим занимаются преподаватели и студенты факультета «Компьютерные технологии в медицине».
Президент Московского инженерно-физического института Борис Оныкий рассказывает фантастические вещи: «Злокачественные опухоли лечат облучением. Но это — стрельба по площадям. Вместе с больной тканью уничтожаются и здоровые клетки. Есть другие методики. Например, нейтронно-захватная терапия. В ткань вводится боросодержащий препарат, под мягким излучением он выделяет свободный нейтрон, которые убивает больную клетку. При этом здоровые клетки совершенно не страдают. Процедуру надо провести один раз, и занимает она всего часа два».
На мышах и собаках нейтронно-захватную терапию уже опробовали. Опыты проводили вместе сотрудники онкологического центра и института биофизики на исследовательском реакторе МИФИ. Результат отличный. В клинику при МИФИ звонят люди, просят: последняя надежда, готов рискнуть, возьмите меня. Но пока еще так лечить людей рано. Но специализацию по этой технологии в МИФИ уже вводят.
ИЗ ЧИСТОГО ИНТЕРЕСА
Новые специальности в технических вузах рождаются долго. В среднем, говорят их ректоры, 10 — 15 лет. И появляются эти специальности не по зову политической конъюнктуры и не по просьбам работодателей (те чаще всего сами не знают, какие специалисты и когда им понадобятся), а в кабинетной тиши и из чистого научного любопытства. Годы исследовательской работы чуть ли не на коленке, поиск студентов, которым эта тема интересна, оборудование, собранное и переделанное из подручных материалов. Так, в МИФИ я увидел штативы от настольных ламп, приспособленных под научную аппаратуру. А в Бауманском университете фрезеровальный станок, способный снимать с детали стружку толщиной 10 — 15 нанометров, собран здесь же, самими преподавателями.
Кстати, о способности работодателей планировать, какие кадры им понадобятся. Когда на авиационном заводе в Комсомольске-на-Амуре уже начали собирать самолет «Суперджет-100», выяснилось, что руководители предприятия не подумали о малом: специалистов по новым материалам в местном университете не готовят. Зато они нашлись в Бауманском университете. Игорь Буланов, проректор Московского государственного технического университета им. Баумана, говорит, что они уже много лет занимаются исследованием и разработкой новых композитных материалов для авиации и космической техники. «Но только сейчас то, что мы делаем, стало востребовано промышленностью. И пятерых студентов из Комсомольска-на-Амуре прислали учиться к нам. Вообще, эта область настолько нова и востребована, что некоторые наши третьекурсники работают в институтах Академии наук — там таких специалистов сейчас не хватает».
Кстати, и второго такого нанофрезерного станка тоже нигде больше нет. А специалисты есть — но только в Бауманском. Ждут своего часа.
Тут главное, наверное, в том, чтобы угадать развитие науки и техники. От научного открытия до его внедрения в производство проходит 5 лет. Это даже меньше, чем требуется для подготовки инженера или магистра технических наук. Но кадры надо готовить не тогда, когда начнется массовое производство, а заранее.
Модными сегодня нанотехнологиями Бауманский университет занимается уже лет восемь (а специальность «Нанотехнологии» появилась только в этом году). «На кафедре профессора Владимира Хвесюка несколько лет назад освоили выпуск пленок для микрочипов толщиной в несколько нанометров (такие чипы используются в компьютерах, мобильных телефонах)», — рассказывает Игорь Буланов. В учебный план нанотехнологии ввели только в этом году, а до этого все исследования и работа со студентами велись на чистом энтузиазме.
НАУКА ВОЗВРАЩАЕТСЯ
Дуайт Эйзенхауэр, оставив пост президента США, возглавил один из американских университетов. Ему приписывают фразу: «Американские университеты богаты не потому, что богата Америка. Америка богата потому, что богаты американские университеты». А богаты университеты потому, что и государство (в том числе военное ведомство), и бизнес дают им деньги на фундаментальные исследования. В Глазго, в провинциальном шотландском университете, стоит ускоритель ядерных частиц ценой в несколько миллионов фунтов стерлингов. В зарубежных университетах сосредоточена вся фундаментальная наука. И на самых последних ее достижениях обучают студентов. А прикладными исследованиями (например, программными продуктами вроде Windows) занимаются коммерческие центры.
В этом году золотой дождь пролился и на наши вузы. 57 российских университетов, победители конкурса инновационных вузов, получили деньги («Огонек» писал об этом в № 21). Московскому и Петербургскому университетам досталось по 900 тысяч, «Бауманка» получила 600 тысяч рублей. На что может хватить этих денег? Конечно, не на ускоритель ядерных частиц. Эти деньги дают на новые учебные программы, а не на фундаментальные исследования.
Профессора же ими занимаются за все ту же небольшую зарплату. Никакими учебными планами эта работа не предусмотрена. Так же, как и занятия со студентами по этим новаторским программам. Может, государство привыкло к тому, что у нас вся наука сосредоточена в академических НИИ, а университеты занимаются только обучением? Так, госкорпорацию «Роснанотех» создали на базе Курчатовского института ядерных исследований. «Курчатник» же никогда нанотехнологиями не занимался, и соединять две столь разные области науки в одну можно лишь исходя из представлений, что и то и другое «что-то очень маленькое». А на самом деле нанотехнологиями давно уже занимались в МГТУ им. Баумана.
И больше того. Вузам не выделяют денег и на новые специальности. Их появление — личная инициатива преподавателей. Чтобы узаконить новую специальность, вуз должен пройти длительную процедуру согласования в Министерстве образования, получить лицензию, аккредитацию и т д. и т п. Бюджетных мест на новую специальность так сразу тоже никто не даст. А значит, старые факультеты делятся бюджетными местами с новыми. Находят хоть пять бесплатных мест на новую специальность.
А вы думали, что «гранит науки» — это метафора?
БИЗНЕС — ОБРАЗОВАНИЕ
Русские предпочитают другие пути
Стэнфордская бизнес-школа — одна из лучших в мире. Своих абитуриентов школа отбирает по всему миру, в том числе и в России. Лиза Джаннанджели приехала в Москву для встреч с потенциальными слушателями бизнес-школы и дала интервью «Огоньку»
Много ли у вас студентов из России?
На каждом курсе от трех до шести человек. Вообще у нас учатся студенты из 50 стран мира. Для нас это очень важно, потому что в нашей школе происходит взаимное обогащение людей разных культур. Приведу пример. Группа студентов работает над проблемой: что делать, если рабочие на предприятии объявили забастовку. Американский студент говорит: «Что тут рассуждать, надо всех увольнять». Русский: «Нет, может быть, надо поискать другой путь». И все вместе вырабатывают общую точку зрения. В вашей стране люди видят проблемы более широко. И нам очень важно, чтобы студенты своими взглядами обменивались. Ведь бизнес-образование — это многообразие опытов.
А чем Стэнфорд, по-вашему, лучше Гарварда или MIT?
Это очень разные программы. Мы не соперничаем друг с другом. У нас есть две особенности. Наша школа маленькая, всего 360 слушателей, и мы обеспечиваем индивидуальный подход к каждому студенту. Другая особенность — международная практика, такого в других американских школах нет.
А чем интересна международная практика?
Мы направляем первокурсников в компании или некоммерческие организации разных стран. Очень важно, чтобы студент поехал туда, где он еще не был. Эта практика длится 14 недель. Студент может там изучать финансы, маркетинг или другие управленческие дисциплины. Эта практика называется G-mix, она входит в обязательный учебный план. По окончании студент должен описать свой опыт в отчете. На втором курсе предусмотрена еще одна ознакомительная двухнедельная практика. Перед этой практикой к нам в школу приезжают представители компаний, беседуют со студентами, и те выбирают, куда поедут. Нередко это бывает местом будущей работы. Зарплата практиканта составляет в среднем 7,5 тысячи долларов. Мы называем практическую часть учебы «программой погружения».
Может ли случиться так, что студент на практике столкнется с финансовой моделью, с которой преподаватели школы не знакомы?
Маловероятно. Стэнфорд — центр мировой финансовой мысли. Наши профессора сами разрабатывают финансовые модели, которые применяются в компаниях по всему миру. Скорее студент столкнется на практике с местным вариантом той или иной модели. У нас очень опытные профессора. Три лауреата Нобелевской премии по экономике. Одна профессор — член международного комитета бухгалтерского учета, другой — член совета при президенте США.
Вы сказали, что отличие вашей школы — индивидуализация.
Мы стараемся работать индивидуально с каждым слушателем. Для этого увеличили число штатных профессоров и тьюторов. Сейчас на одного преподавателя приходится всего семь студентов. Группы небольшие, и преподаватель наблюдает за развитием каждого.
А в содержании программ возможны изменения?
Конечно. Изменился как состав, так и структура предметов. Они стали более международными. Мы хотим показать студентам, как мыслят менеджеры высшего звена международных компаний, обучаем лидерству высокого уровня. Но при этом преподаватели помогают студентам выбрать те курсы, которые соответствуют бэк-граунду студентов и помогут в дальнейшей карьере.
На «дженералистской программе» каждый студент должен изучать финансы, менеджмент и маркетинг. Но преподаватели прежде всего выясняют с каждым студентом, на каком уровне (более высоком или низком) он может освоить каждый предмет. И кроме того, в каждом предмете есть специализации по выбору (например, финансовый анализ, инвестиционный бэнкинг, венчурное финансирование и т д.). Например, если у студента нет опыта в финансах, он, не владея основными понятиями, не может взять себе высокий уровень. Но если он хочет в этом направлении делать карьеру, может взять ускоренный интенсивный курс.
Как вы передаете этот международный опыт?
Формы традиционные — case study, ролевые игры и другие подобные виды работы. Мы делаем акцент не на простом изучении опыта, а на развитии слушателей. Каждый должен побывать «в шкуре» топ-менеджера. То есть понять мотивацию поступков руководителя предприятия. И должен развивать в себе лидерские качества, уметь объяснять людям свои решения. Мы ставим студентов в ситуацию конкретной компании, и в каждом случае надо найти свое решение и обосновать его. Причем мы работаем не только с транснациональными корпорациями, но и с отраслевыми, национальными компаниями, государственными и некоммерческими организациями — словом, со всеми, где требуется квалифицированный менеджмент.
Сколько зарабатывают выпускники Стэнфорда?
Мы отслеживаем карьеры выпускников. Средний заработок по окончании школы — 115 500 долларов в год. Плюс бонус при устройстве на работу 20 тысяч долларов и 40 тысяч долларов премия по окончании первого года работы. 12 процентов выпускников создают свои собственные предприятия, остальные идут в консалтинг, инвестиционные банки, фонды и другие организации на довольно высокие должности.
А сколько стоит учеба?
86 тысяч долларов. Плюс расходы на проживание, которые зависят от того, будет ли студент жить в кампусе или снимать квартиру, приедет один или с семьей. Но если студент принят на учебу, он может воспользоваться финансовой поддержкой, которую оказывают многочисленные фонды, банковским кредитом. Есть и стипендии, и не возвращаемые ссуды. И поддержка не зависит от того, из какой страны приехал студент. В каждом случае вопрос рассматривается индивидуально. Я не знаю случаев, чтобы студент не смог учиться, если у него нет денег. У нас очень поощряется работа в государственных и некоммерческих организациях. Вплоть до того, что выпускнику прощаются ссуды или кредиты, в зависимости от того, сколько времени он проработает в такой организации.
Что нужно, чтобы поступить в Стэнфорд?
Ничего особенного. Нужно представить рекомендации от руководителей предприятий, которые вас знают. Написать эссе — темы каждый год бывают разные. И сдать тест GMAT — от 500 до 800 баллов. Но это не самое главное. Важно, чтобы человек был умным и интересным. Чтобы он мог поделиться со школой своим бизнес-опытом и взглядами на жизнь. Я поступала в Стэнфорд после работы в компании Deloitte. Вместе со мной поступал один американец. Он говорил «Я обычный человек, у меня обычная семья, я окончил обычный колледж, я не заключал крупных сделок, я не мать Тереза и не олимпийски чемпион. Я не знаю, чем могу отличиться от других абитуриентов». На что ему ответили: «Мы в Стэнфорде учим обычных людей делать обычные вещи необычайно хорошо».
ЛИЗА ДЖАННАНДЖЕЛИ, директор по маркетингу приемной комиссии бизнес-школы Стэнфордского университета (Stanford, USA)
Академия АйТи готовит директоров
Большинство компаний испытывают нехватку менеджеров, особенно остро это ощущается в ИТ-индустрии. Вузы не готовят нужное количество квалифицированных кадров, а выпускники не умеют управлять бизнес-проектами и контролировать качество разработок. Исследования показывают, что на рынке сегодня не хватает системных администраторов, системных инженеров и аналитиков, администраторов баз данных, разработчиков приложений, инженеров СКС. Хотя образовательные учреждения, где проходят подготовку и повышение квалификации ИT-специалисты, выпускает около 2 млн человек в год, потребность в эти специалистах составляет около 5 — 6 млн человек.
Что проще и эффективнее — вырастить будущего ИТ-менеджера из сегодняшнего недоученного выпускника или взять талантливого управленца, имеющего бизнес-образование, и поставить его на позицию руководителя отдела информационных технологий? Многие считают, что настоящими ИТ-руководителями могут быть только профессионалы, обладающие знаниями в области экономики, финансов и менеджмента. Но развитие идет по-другому, уже сегодня выделился класс ИТ-менеджеров, которые являются руководителями не только по должности, но и по сути. Большинству из них для того, чтобы научиться принимать эффективные бизнес-решения, брать на себя ответственность, считать экономическую выгоду внедрения того или иного ИТ-продукта, пришлось снова сесть на студенческую скамью — пройти программу профессиональной переподготовки.
- Сегодня идеальным набором знаний для CIO (директора информационной службы) являются хорошее базовое техническое образование и качественная профессиональная переподготовка в области профильного бизнеса компании и менеджмента, — считает Игорь Морозов, директор центра авторизованного обучения «Академия АйТи». - Именно на этом фокусируется работа Академии АйТи. Мы интегрируем свои образовательные программы с вузами, устанавливая партнерские отношения с высшими учебными заведениями страны, формируя деловые альянсы для подготовки специалистов нового уровня. Сейчас заключены соглашения с Нижегородским государственным университетом им. Н А. Лобачевского, Московским государственным университетом управления, Сибирским федеральным университетом. Эти вузы дают прочное базовое образование для будущих ИТ-менеджеров, а Академия АйТи продолжит образовательную цепочку специализированными программами, нацеленными на формирование необходимых компетенций ИТ-директоров.
Наиболее длительные и плодотворные отношения у Академии АйТи сложились с Государственным университетом управления. Результатом этого сотрудничества стала программа eMBI (MBA со специализацией «Информационный менеджмент»). Осенью 2007 года третий выпуск получил государственные дипломы о дополнительном профессиональном образовании. Уникальность программы в том, что обучение ведется с применением дистанционных технологий, студенты от Киева до Петропавловска-Камчатского, от Москвы до Казани учатся, не покидая своих городов. Такой широкий региональный охват дает возможность слушателям обменяться опытом, обсудить свои проблемы и достижения с коллегами. Ведь именно общение слушателей и обмен знаниями — чуть ли не самое ценное в бизнес-образовании.
Кроме двухгодичной программы MBA в Академии АйТи ведется преподавание на двух краткосрочных очных программах, которые также направлены на развитие менеджерских компетенций у современных айтишников. Это программы CIO и CSO («Директор службы безопасности»). Обучение ведется в вечернем формате в течение 6 месяцев. И в этом году на базе Нижегородского государственного университета им. Н А. Лобачевского стартовала совершенно новая программа pmSE: Project manager of Software Engineering («Менеджер проекта по программной инженерии»). Программа предназначена прежде всего для программистов (студентов старших курсов и выпускников вузов) и позволит им систематизировать имеющиеся знания в области разработки программного обеспечения (ПО) и научит преобразовывать их в бизнес-проекты.
МАРИЯ МАСАЛОВА
ШКОЛА
Программа загрузки
Осенью школьный учебный план пополнили новые предметы — «Основы православной культуры (ОПК)» и «Начальная военная подготовка (НВП)». А в младших классах добавили один час русского языка. Почему раздувается школьный учебный план?
ОПК и НВП — это только два предмета, которые удалось впихнуть в и без того перегруженный учебный план (ОПК ввели только в некоторых регионах). Замах был сильнее. Предлагали ввести в школу изучение шахмат, законодательства, финансовую грамотность, физкультурный комплекс ГТО. Для малышей уже пишут новый учебник под уродливым названием «Банковенок». Есть предложения изучать в школе биографию Путина. В калининградских школах вводят «Отечествоведение» — хотят воспитывать в детях патриотизм.
За каждым предложением стоят влиятельные вдохновители. На языке педагогов это называется «предметное лобби». Генералы еще в 2003 году пытались протащить через Госдуму закон о начальной военной подготовке, изгнанной из школ в 1992 году. Теперь будет порядок с трудоустройством уволенных из армии офицеров. За биографию Путина горой стоит «Единая Россия», а за финансовую грамотность — комитет по образованию Госдумы.
Всеми ими движет, если послушать, забота о детях. А теперь посчитайте. Рабочий день первоклассника длится 6 часов: 4 урока в школе и два часа (как минимум) уходит на выполнение домашних заданий. С каждым годом уроков и домашних заданий все больше. В учебном плане 11-го класса 19 предметов, общая недельная аудиторная нагрузка 36 часов. И 20 — 25 часов в неделю ученик тратит на выполнение домашних заданий. Это в полтора раза больше, чем трудовая неделя у взрослых.
Годовая аудиторная нагрузка наших 10-летних детей составляет 820 часов, а в 14 лет — 990 часов. Для сравнения: в соседней Финляндии 10-летние дети учатся 620 часов, 14-летние — 860 часов в год. В Германии, Франции, Италии первые два года дети за партами вообще не сидят. Играют на ковре, поют, танцуют, лепят, рисуют. А у нас дошкольники уже должны уметь читать и писать.
Может быть, наши дети самые продвинутые? Результаты международного исследования образовательных достижений учащихся PISA (Programme for International Student Assessmen) 2003 года удручают. По математической грамотности мы заняли 29 — 31-е места, по естественнонаучной грамотности — 20 — 30-е места, по компетентности в решении проблем — 25 — 30-е места, по грамотности чтения — 32 — 34-е места среди 40 стран. На первом месте оказались «недозагруженные» финские школьники.
ЧТО В КОРЗИНЕ
Нашу школу с европейской и в самом деле нельзя сравнивать. У них предметов в учебном плане гораздо меньше — 10 — 12. Но они более обобщенные и дают детям целостное представление о мире. Против «их» предмета Nature (природа) наши природоведение, зоология, ботаника, биология, анатомия, география и астрономия. Причем каждый предмет — отдельная наука, которую дети должны изучать фундаментально и глубоко.
«Кто с ходу скажет, сколько тычинок в цветке капусты?» — задает вопрос Татьяна Иванова, заместитель директора Института содержания и методов обучения Российской академии образования. Она 12 лет преподавала биологию в школе и убеждена, что школа должна давать сведения, которые нужны человеку для жизни и помогают ориентироваться в окружающем мире. «Надо устранить перекос в сторону теоретических знаний, — говорит Татьяна Иванова. — Но перестроить нашу школу очень трудно».
Наш учебный план — это корзина, в которую при известных усилиях можно впихнуть что угодно. Хотя даже учителя интуитивно чувствуют, что физика и химия в заявленных объемах не нужны, так же, как биология и астрономия. Что фокус в синергетике разных наук, работающих друг на друга и создающих единую картину мира, а не в их простом складывании.
Вот что любопытно. Все наши ученые — лауреаты Нобелевской премии за редким исключением учились либо в дореволюционной гимназии до 1917 года, либо в Единой трудовой школе до 1936 года. 1936 год — дата символичная. Год крутого перелома в советской школе. Тогда вышло постановление ЦК ВКП (б) «О педологических извращениях в системе Наркомпроса». Тогда утвердились два главных принципа. Первый — обучение в школе стало строиться на изучении «основ наук». И этих «основ» становится год от года все больше, все кому не лень впихивают в школьную корзинку свой предмет. Кстати, химия в том объеме, который сейчас изучают дети в школе, тоже ведь была результатом политической конъюнктуры. Хрущев объявил «химизацию всей страны», и до сих пор с 6-го по 11-й класс два часа каждую неделю — шагом марш к таблице Менделеева. И второй — право решать, чему учить детей, отобрали у педагогов, ученых и родителей. До сих пор вопрос решается в высоких инстанциях.
ОБЖ, НВП И ОПК
Кто-нибудь посчитал, сколько стоит введение одного предмета в школе? Один учебник для начальных классов стоит 130 — 150 рублей. Первоклассников у нас 1 млн 100 тысяч. Значит, на учебники надо потратить около 140 млн рублей. Детей учат примерно 45 — 50 тысяч учителей. Для каждого нужно пособие ценой в 250 — 300 рублей. Добавляем еще 15 млн. Плюс курсы переподготовки, в среднем по 3 тысячи на каждого учителя — еще 15 млн. Уже 170 млн рублей. Если еще всякие наглядные пособия, то миллионов 200 получится. И это цена только одного предмета в одной параллели.
Но дело даже не в деньгах. Для детей, что называется, не жалко. Беда в том, как вводятся новые предметы, как они преподаются.
Хороший предмет задумали — «Основы безопасности жизнедеятельности». Действительно, ребенку жизненно необходимо знать, как пользоваться электроприборами, как вести себя на улице, как оказывать первую медицинскую помощь, что делать при пожаре или при теракте. Но пожарные и милиционеры отказались проводить уроки в школах, врачи не пожелали обучать детей останавливать кровотечение и накладывать шину. ОБЖ повесили на учителей, которым не хватало часов до полной ставки. Поэтому, хотя ОБЖ сейчас и живет в школьной программе, но влачит жалкое существование.
То же случилось и с «Этикой и психологией семейной жизни». Медики говорили о необходимости сексуального просвещения школьников перед надвигавшейся тогда угрозой СПИДа и бурным ростом количества ранних абортов. Но в школах постеснялись в открытую говорить с детьми «про это», а мямлили на уроках про семейную жизнь. Которая, кстати, у многих учительниц, складывалась далеко не лучшим образом. В результате предмет перевели в разряд факультативов.
20 лет мучили детей информатикой. Сначала хотели готовить в школах программистов. Но началась эпоха персональных компьютеров, правда, в школы они начали поступать только в 2000 году. В 2001 году на один компьютер приходилось 500 школьников. К массовой компьютеризации приступили в 2006 году. К 2010 году в российских школах к одному компьютеру будет очередь из 80 учеников (для сравнения: сейчас в школах Дании на один компьютер — 10 детей, в Японии — 2 ребенка). Чему теперь обучать детей в школьных компьютерных классах — не очень понятно, потому что разрыв между уровнем развития информационных технологий и школьным курсом информатики становится непреодолимым.
Сколько споров вызвала программа «Основы православной культуры» для 1 — 11-х классов! Но, похоже, кроме автора, эту программу, написанную в лучших традициях советской педагогики, мало кто читал. Есть там разделы «Знания, умения и навыки, которыми должен овладеть школьник по окончании курса» и «Оценка результатов изучения курса». Например: «Уровень и степень освоения знаний контролируются прежде всего в ходе урока путем устного опроса. <…> Предполагается также выставление оценок за ведение тетради, выполнение домашнего задания». Чтобы не распугать детей, первоклассникам предлагается ставить одну из двух оценок — 4 или 5. При этом учитель должен «квалифицировать учащихся» как «овладевших основными сведениями и умеющих работать со справочной литературой и первоисточниками, оценка «4», или «владеющих материалом и достаточно глубоко его анализирующие, оценка «5» (в цитате сохранен текст программы). С какой «справочной литературой» будут работать первоклашки и что они должны уметь глубоко анализировать? Слава тебе, Господи, к новым программам и дети, и учителя относятся спустя рукава, как к бессмысленной и формальной нагрузке. Особенно почему-то к предметам с названиями из трех слов.
Материалы подготовил АЛЕКСАНДР ТРУШИН
Фото: ВАСИЛИЙ МАКСИМОВ; FLICKR.COM; СЕРГЕЙ СВЕТЛИЦКИЙ/PHOTOXPRESS.RU; ВИКТОР ХАБАРОВ/ZERKALO/PHOTOXPRESS.RU