Передо мною, как на старом снимке, где зритель ничего не разберет, порою проступал в туманной дымке две тысячи четырнадцатый год. Каким он мог бы стать? Неясно как-то. Кто будет править, что мы будем есть? Что знаю я — опричь простого факта, что в этот год мне стукнет сорок шесть? Но в эти дни, когда любезным МОКом Олимпиада в Сочи отдана, — пронзая даль времен орлиным оком, мы поняли, каким конкретно сроком стабильностью утешена страна.
Не только потому в России рады, что спорт и дружба справят торжество, а потому, что до Олимпиады у нас тут не случится ничего. Довольно мир учил и не любил нас, ловил нас на правах и колбасе! Такую мы покажем вам стабильность, что, твари, обзавидуетесь все. Как буковая статуя с форштевня, торжественна Россия и важна. Здесь будет Олимпийская деревня, и трасса для бобслея, и лыжня… И зимнее дзюдо — как мог забыть я наш главный спорт (не важно, что зима). Про цену церемонии открытия я умолчу, не то сойду с ума. Не будет ни бомжей, ни хулиганов, все пашут — аж завидует Китай. Тебе же, Миша ласковый Касьянов, тут ничего не светит, улетай.
Все будет так помпезно и почтенно, как искони случается у нас. И славные останки Кубертена в гробу перевернутся много раз. Конечно, он не ждал иной награды, чем спорт и мир, прославленные вслух, но разве он вводил олимпиады для этих беспардонных показух? А впрочем, это все не в укоризну. Так издавна устроен ход планет, что на мою раскрепощенную отчизну на свете спроса не было и нет. Но к прежнему психическому складу мы движемся, не одолев рожна, нам в тот же миг дают Олимпиаду. Привычная Россия всем нужна.
Потом, возможно, нефть подешевеет, на дно осядет силовая муть, и, может быть, свободою повеет — ведь надо будет делать что-нибудь. И правду знать захочется кому-то, и из яйца проклюнется птенец, и, может быть, опять начнется смута, а после смуты счастье наконец — история продвинется, короче, и поменяет дряхлый реквизит. Но это будет только после Сочи. До Сочи нам все это не грозит.
Иллюстрация ГЕОРГИЯ МУРЫШКИНА