Отец актера Михаила Козакова — известный писатель, которого звали так же, как сына, — Михаил Козаков, мать — Зоя Александровна Никитина, видная литературная дама 20 — 70-х годов, редактор Гослитиздата.
Люди, которые приходили к вам в гости, — Эйхенбаум, Анна Ахматова, Зощенко, Шварц — воспринимались вами как писатели или как друзья дома?
Сначала как друзья дома. Борис Михайлович Эйхенбаум однажды спросил: «Миша, ты читал Оскара Уайльда?» — «Нет». — «Ты прочти «Портрет Дориана Грея». И я по его совету приобщился к Уайльду. Когда я брал с папиной полки Золя, папа мне говорил: «Мишка, рано тебе, ты испортишь вкус и не поймешь всего».
Среди тех, кто бывал в вашем доме, — друг Сергея Есенина Анатолий Мариенгоф…
Он был соавтором и очень близким товарищем моего отца. Как и Михаил Михайлович Зощенко, Евгений Львович Шварц… Дядя Женя, дядя Толя… и только Анну Андреевну Ахматову я никогда не называл тетей Аней. Есенин тоже бывал в нашем доме. Он дружил с моей бабушкой Зоей Дмитриевной, маминой мамой. Она была дворянкой, строгих правил, и он очень уважал ее. Как-то мама сопровождала Есенина, приехавшего из Москвы для выступления в Питер. И Зоя Дмитриевна, моя бабушка, сказала ей: «Зоя, смотри, чтобы он не напился». И с этим напутствием Есенин с мамой пошли по Питеру. В Торгсине Есенин увидел штиблеты. Мама рассказывала: «Есенин восклицает: «Какие штиблеты!» Раз, два — и я его не вижу. Выходит… и уже пьяный». Они опоздали на выступление. Есенин вышел на сцену, а в зале свист и крики: «Хамишь, опаздываешь…» Он начал: «Какие я сейчас видел штиблеты, это такие штиблеты…» Скандал! Мама думает, что провалила задание. И вдруг Есенин вскочил на стул и стал читать стихи…
Анна Ахматова давала вам какие-то рекомендации по чтению?
Нет, не давала. Они вели взрослые разговоры, и мне иногда позволялось присутствовать до какого-то момента. Потом мама по-французски говорила: «Здесь дети…» — и меня эвакуировали.
Ахматова хорошо читала свои стихи?
Да. Она читала ровным голосом, очень смыслово читала. А, скажем, Мандельштам, по свидетельству Арсения Тарковского, замечательного поэта, ужасно выл. По этой манере к нему близок Бродский.
Но некоторые говорят, что поэзия — это звук.
Да, звук. Но в поэзии есть ноты, там есть нижнее до и верхнее ля, у поэта есть знаки препинания, иногда восклицательный знак, иногда двоеточие… И трудность чтеца заключается в том, чтобы расшифровать звук. И Ахматова — это, скорее, виолончель, а Цветаева, скорее, скрипка или такое синкопированное фортепиано. Когда Бродскому было 32 года, он говорил мне: «Какого черта вы вообще читаете чужие стихи! Стихи должен читать либо поэт, либо читатель». А переводчик Виктор Петрович Голышев сказал ему: «Ну что ты чепуху городишь. Почему только поэт? Чувак клево читает стихи!» Бродский очень уважал Голышева. Это было в Москве, на Пасху, а через месяц или два он был выдворен из страны.
Ваш последний фильм «Очарование зла» так и не показали у нас в стране…
Есть стихи у Цветаевой, которые я очень люблю. В частности, включенные в этот фильм: «Тоска по Родине! Давно разоблаченная морока! Мне совершенно все равно, где совершенно одинокой быть, по каким камням домой брести с кошелкою базарной…» Фильм основан на документах. Жизнь в эмиграции для многих была мучительной. Многие, как князь Святополк-Мирский, делали все для того, чтобы получить советский паспорт и вернуться на родину, где их сразу же расстреляли. Но были и такие, как Бунин, которые не поддались очарованию зла. Многие верили в то, что Сталин строит мощную державу. И этому его очарованию поддавались и Ромен Роллан, и Фейхтвангер, и Андре Жид. Фильм об эмиграции, о России и о природе русского характера.
В повести «Третий звонок» вы рассказали, как были вынуждены сотрудничать с КГБ.
Они пригласили меня в качестве орудия борьбы с иностранными разведками. Я не занимался стукачеством, и они держали слово — никаких доносов на товарищей. Вот и все, что можно сказать без всяких оправданий. Это — чистая правда. С человеком произошла такая история, и я не мог ее не записать, поэтому это исповедь… Самое забавное, что совсем недавно журналисты нашли Колетт Шварценбах, о которой идет речь в моей повести и с которой я должен был переспать, но не переспал, влюбившись в нее. Она была слависткой, чрезвычайно красивой девушкой, одновременно работала в газете и служила нянечкой у посла. Именно поэтому и заинтересовала спецслужбы. Так вот, несколько недель назад ее нашли в Нью-Йорке и сняли с ней интервью. В конце беседы у нее спросили, было ли что-нибудь у нее с артистом Михаилом Козаковым. Она сказала, что «ничего не было, да и он, по-моему, мучился и не хотел, чтобы это было». Эти ее слова мне очень приятны. Ведь можно же снять шикарный фильм, соединив нас вживую…
Следующий выпуск передачи «Библиотека «Огонька» — в субботу, 9 июня, в 9:30. О своей библиотеке расскажет театральный художник Павел Каплевич.
Фото АЛЕКСАНДРА ШАТАЛОВА