60-й Каннский фестиваль открылся фильмом известного китайского режиссера ВОНГА КАРВАЯ «Мои черничные ночи». Режиссер дал эксклюзивное интервью «Огоньку»
Канн — фестиваль внешне демократичный, левацкий, остросоциальный — по сути был и остается мероприятием вполне светским и буржуазным. Здесь все как в жизни, если смотреть без розовых очков. Взять хотя бы распорядок дня. Первыми ни свет ни заря поднимаются «чернорабочие» фестиваля — зрители и фотографы, чтобы занять удобное местечко напротив фестивального дворца. Днем появляются журналисты. Деятели киноискусства и их спонсоры просыпаются к ужину.
В Канне каждый желает выступить и выразить себя, будь то на крупной пресс-конференции или просто на улице. Поэтому фешенебельный бульвар Круазетт кишит не только звездами и дорогими машинами, но и уличными танцорами и поэтами. Каждый готовит свою программу. Войдет она в официальную или нет — не важно. Главное — поделиться восторгом пребывания в Канне.
К примеру, на второй день фестиваля между гостиницей «Карлтон» и ее пляжем летал странный объект в костюме пчелы. Впоследствии выяснилось: это был режиссер нового мультфильма «Пчелиное кино», пытавшийся прорекламировать фильм задолго до его выхода на большие экраны. А затеяла
шоу крупная кинокомпания Dreamworks, которая, как в свое время Дисней, «очеловечила» всех животных и насекомых. До сегодняшнего дня неохваченными были лишь пчелы.
Главным же событием первых дней фестиваля стал приезд известного китайского режиссера Вонга Карвая, который привез в Канн ленту «Мои черничные ночи». Она открыла официальную программу. Несмотря на многолетний режиссерский опыт, Карвай назвал фильм дебютным — он впервые снимал на английском и с участием англоязычных актеров.
Вонг Карвай, конечно, не новичок в кинобизнесе. Чего не скажешь о Норе Джонс — певице, которая сыграла главную героиню в его фильме. Когда Джонс показалась на пресс-конференции, в рядах журналистов послышался глухой ропот: «Если она играет, как поет, то конец кинематографу». Однако вскоре коллеги заинтересовались другим вопросом: влюбится ли Джонс в Джуда Лоу, также играющего у Карвая?
«Слезная» поэма о любви и разбитых сердцах начинается с разрыва. Юноша покидает девушку. Подло, тайком, без объяснений. Неутешная Элизабет отправляется в путешествие по Америке. Зарабатывая на хлеб за стойками баров, Элизабет наблюдает «человеческие трагедии», и своя рана начинает потихоньку затягиваться. Время от времени она посылает коротенькие открытки своему приятелю Джереми, владельцу русского кафе в Нью-Йорке, которое носит символическое название «Ключ». В этом доме встречают и расстаются, ссорятся и любят друг друга, а когда нужно открыть или закрыть двери, приходят к Джереми, чтобы оставить или забрать ключи. Однако ключ сам по себе никого не способен впустить или удержать: «Некоторые двери остаются закрытыми, даже когда есть ключ». Оказывается, и у Джереми есть глубокая рана, оставленная русской девушкой Катей, покинувшей веселого владельца маленького кафе. После отъезда Элизабет Джереми выбрасывает коллекцию никчемного металла, начав жизнь и любовь с белого листа. «Много русского» — отмечаешь во время просмотра. Неожиданно много — для китайского режиссера, любимого Голливудом и западным кинематографом… После премьеры ВОНГ КАРВАЙ ответил на вопросы «Огонька».
Мне кажется, вы снимаете «женское» кино — ваши герои как бы закрылись от реального мира и живут внутренней жизнью. Вы так заняты этими эмоциями, что кажется, будто вы постоянно их сами переживаете…
Не хочу вас разочаровывать, но жестоких измен и горьких расставаний мне пережить не довелось. Человек я мирный, семейный — предпочитаю страсти на экране, а не в своем доме. Но признаюсь в одной слабости: я очень любопытен. Брожу по улицам, останавливаюсь перед незнакомыми окнами и наблюдаю — это как в кино или даже лучше. Бывает, комнаты полны народу, и можно услышать много занимательных диалогов. А иногда пусты и сквозь занавеси просматриваются детали обстановки. Она для меня так же важна, как и обитатели. Мебель, декор и его детали помогают точнее определить характер и даже представить внешний вид жильцов.
Почему вы назвали кафе Джереми в Нью-Йорке по-русски — «Ключ»? И почему именно русская девушка разбивает ему сердце?
Честно говоря, особых ассоциаций не было. Нью-Йорк мне напоминает древний Вавилон, смешение культур, языков. Почему бы и не назвать кафе по-русски? А что касается русской девушки... они мне чем-то напоминают наших, азиатских: тихие, задумчивые, внимательные. Есть что-то романтичное в том, что сердце Джереми разбила именно такая героиня.
Ваше детство пришлось на 70-е — время, когда появилось понятие «кинозвезда». Вы в детстве ходили смотреть кино или на звезд?
В кино начал ходить, когда мне было пять, впервые меня повела мать. Я не запомнил ни одного фильма или режиссера, дети не запоминают такие вещи. Их интересуют лица. А вот мою мать интересовали кинозвезды. Гонконг был британской колонией, сюда привозили много европейских фильмов. Кажется, в пять лет я посмотрел всего Феллини, но серьезно, конечно, его не воспринял. Помню только, что считал это простыми любовными историями по-итальянски.
Режиссеры жалуются, что телевидение развратило зрителя, приучило смотреть фильмы в качестве фона, за домашней готовкой… Вы учитываете эти психологические изменения?
Сегодняшний зритель совсем потерял терпение, ему все нужно побыстрее. Когда я был молод, мое поколение было пассивнее. Но теперь у публики свое мнение. Ей есть что сказать. Сегодня не режиссер или продюсер контролируют кинематограф, а зритель.
А сами вы стараетесь успеть снять к какому-то сроку, чтобы дух не выветрился, так сказать?
По натуре я человек медлительный, потому снимаю не торопясь. Если нужен перерыв, чтобы переписать сценарий или отдохнуть, не задумываясь, прерываю работу. Могу вернуться к фильму через неделю, а иногда через три месяца.
Вы как-то заметили, что в Азии зрители воспринимают любое кино с иронией, комедийно. В Америке видят в каждом фильме триллер, а вот в Европе предпочитают мелодраму. А как вы смотрите на кино? Каким глазами вы видите свои картины?
Как художник, который зарисовал что-то редкое и удачное на бумаге и доволен своим рисунком.
Что же, по-вашему, вы зарисовали на сей раз?
Мой рисунок посвящен сильным эмоциям — любви, боли, одиночеству. Он о людской зависимости: от алкоголя, азартной игры и, самое главное, от любви. Иногда люди живут под одной крышей, но они чужды друг другу. Как Элизабет и покинувший ее возлюбленный. И наоборот, люди, разделенные огромными расстояниями, способны тонко улавливать состояние друг друга, как Элизабет и Джереми. Мне хотелось разобраться в этом феномене. Я попытался передать драму чувств литературно — с помощью диалогов и песен, визуально — с помощью Норы и Джуда, с помощью насыщенных голубых и фиолетовых цветов, которыми подсвечены вечера, с помощью неожиданных кадров-заставок с изображением черничного пирога, с его сочной массой сине-красных ягод, на которой маленькими островками тает белое мороженое…
Почему вы выбрали певицу Нору Джонс на главную роль?
Случайно. Но так вам любой режиссер ответит… Я поясню. У нее какой-то совершенно загадочный голос. От природы. И со мной, когда я начал писать сценарий, началось что-то вроде галлюцинаций: я постоянно слышал этот голос. Есть люди, у которых завораживает что-то в движении, взгляде, улыбке. У Норы эта магия в голосе. Если слушаешь лишь его, не видя перед глазами хрупкую темноволосую девчонку, то кажется, что его одного достаточно, чтобы ты все понял о человеке. Нора не поет в фильме, но ее монологи мелодичны как песни. К сожалению, в первых двух сценах Нора так переволновалась, что голос ей отказал, он неожиданно приобрел высокие ноты. Но в процессе работы голос вернулся, зазвучал уверенно и загадочно.
Нора Джонс не поет в вашем фильме, но практически все его сцены разыгрываются на фоне неторопливой музыки.
Музыка для меня является центральным компонентом картины. Не важно, на каком языке вы снимаете фильмы, если музыка подобрана грамотно, фильм будет понятен зрителю независимо от национальности. Музыка задает темп фильму и определяет его время, а еще она увековечивает его. История великого кинематографа — это и история великой киномузыки.
На протяжении фильма ваши герои находятся в каком-то коматозном состоянии. Они все время засыпают. Не пойму, им что, любовь так тяжело дается или вся эта история не реальность, а сновидение?
Если учесть, что большую часть времени я провел не на съемках, а в студии и лаборатории, работая то над кадром и монтажом, то над звуком и цветом, — реальность для меня уже смешалась с иллюзией. Доходит до того, что некоторые детали увеличены в кадре настолько, что уже не понять, предмет ли изображен или просто цветовые пятна. Да и какое имеет значение, реальна ли моя картина или нет. Бесполезно пытаться ответить на этот вопрос, так же как и на тот, насколько реально кино вообще.
ДОСЬЕ
Вонг Карвай (Ван Карвай) родился в 1958-м в Шанхае. Когда ему было 5 лет, семья эмигрировала в Гонконг. Образование получил в Гонконгской политехнической школе, участвовал в создании телевизионных сериалов, позже стал писать сценарии к кинофильмам. Режиссерский дебют Карвая — гангстерский боевик «Пока текут слезы» (1988) принес ему один из призов Каннского фестиваля. Боевик «Чунцинский экспресс» (1994) сделал его известным, а фильм «Падшие ангелы» (1995) — культовым режиссером. Критики назвали стиль гонконгского режиссера «эстетизированным китчем». В фильме «Счастливы вместе» (1997) он рассказал историю двух китайцев-гомосексуалистов, уехавших в Буэнос-Айрес накануне передачи Гонконга КНР. Действие фильма «Любовное настроение» (2000) вновь разворачивается в Гонконге. Оба фильма были удостоены наград в Канне.