письма

Отец расписался на Рейхстаге

Эту надпиь на Рейхстаге оставил отец нашей читательницы Фото из архива КРАСОТИНЫХ

День Победы для каждой российской семьи — святой праздник. Для нашей семьи он особенный, а дело здесь вот в чем: мы всегда вспоминаем далекий 1955 год. Мой отец, профессиональный военный, служил в это время во Владивостоке, на Тихоокеанском флоте. Я, еще школьница, сижу вместе с родителями и рассматриваю свежий, 19-й номер за май 1955 года нашего любимого журнала «Огонек». На шестой странице журнала внимание привлекает историческая фотография, сделанная в первых числах победного мая 1945 года в поверженном Берлине. На фотографии мы видим надпись на стене Рейхстага, сделанную углем моим отцом — Красотиным Анисимом Кузьмичом. Отец мне рассказывал, что надписей было сотни, но военный фотограф выбрал именно эту, и вот что самое удивительное, фотография сохранилась, а потом была опубликована через 10 лет после победы в журнале «Огонек». Отец написал тогда, в первые дни нашей победы, маме в письме из Берлина полный текст надписи на Рейхстаге и описал свои впечатления от поверженного логова фашистов. Закрываем журнал, и мама безошибочно достает из холщового мешочка то самое заветное письмо, отосланное ей из Берлина 9 мая 1945 года. Мама помнила даже бумагу, на которой письмо было написано. Прошли десятилетия, уже нет на земле моих родителей, и только старые пожелтевшие фотографии да наша память хранят подробности тех далеких событий. Просмотрев журнал 1955 года, мои родители отослали в «Огонек» копию папиного письма и в ответ получили от редакции крупное фото и сопроводительное письмо. Теперь уже эти реликвии стали историей, я их вам, дорогие редакторы «Огонька», и посылаю. Вот как маленькая заметка и далекое фото стали в нашей семье самыми дорогими документами!

Несколько лет тому назад я побывала в Берлине в Рейхстаге. Каково же было мое удивление, когда в вестибюле, у стены, я увидела огромное фото, а на нем надпись моего отца. «А где сами надписи?» — спросила я у служительницы. «Они сохранились, — ответили мне. — После реконструкции здания куски стен должны возвратиться на исторические места, а пока здесь поместили фотографии».

Людмила Колесникова, Гатчина Ленинградской области

 

Одноразовые солдаты

Мой дед, Юрковец Митрофан Наумович, пробыл на фронте недолго, всего две недели. И в первом же бою он получил тяжелое ранение в ногу, которое сделало его инвалидом.

Так получилось, что немцы захватили наши края быстрее, чем Советы успели провести мобилизацию, и дед остался дома. Когда советские войска вернулись, его призвали и, как человека, бывшего в оккупации, оправили в штрафной батальон.

Во время атаки дед бежал в первых рядах, и разрывная немецкая пуля раздробила ему ногу. Атака захлебнулась. Наступила ночь. Дед истекал кровью, кричал, звал санитаров, но тщетно — никто не пришел ему на помощь. Он пополз на спине, на локтях в сторону наших позиций. Теряя сознание, полз всю ночь. К утру ему удалось перевалиться через бруствер своего окопа. К своему удивлению, он не увидел ни одного знакомого лица, там уже стояла другая часть (!).

Полгода он провалялся в госпиталях Тульской области. Ему хотели отрезать ногу, но дед упирался как мог: не хотел жить калекой. На него пришли две похоронки. Последнюю он получил собственноручно через два дня после того, как вернулся на костылях в родную деревню. Нога у деда так и не зажила до самой смерти, война сидела в ней кусочками разрывного железа.

Дед Митрофан со своими юбилейными медалями казался мне тогда ветераном не совсем настоящим что ли. Ну что такое две недели на фронте? Один бой. С трибун выступали ветераны другие, представительные: грудь в боевых орденах и медалях, рассказы о долгих верстах войны.

Лишь много лет спустя, когда понемногу стала просачиваться правда о войне, я был ошарашен, узнав, что на самом деле фронтовая судьба моего деда не есть исключение, а наоборот, правило, что для большинства солдат, попадавших на передовую, первый бой оказывался и последним. В первом же бою большую часть их убивали или ранили. Лишь небольшой процент уцелевших принимал участие во втором бою. Не говоря про третий и далее. То есть это были солдаты практически одноразового использования. Одноразовые солдаты. Подлинная война, в отличие от пропагандистского лубка, выглядела так. По всей эсэсэсэрии военкоматы собирали миллионы здоровых молодых мужчин и везли эшелонами к линии фронта, чтобы в первом же бою они были убиты или покалечены. А для следующего боя уже подкатывала другая волна готовых на заклание новобранцев. И так волна за волной все четыре года. Целая страна была пропущена через мясорубку войны. И не кажется уже таким невероятным рассказ другого ветерана, что при прорыве Ленинградской блокады прибывшее на передовую подкрепление часто даже не кормили. Зачем переводить продукты (по логике генералов), если срок жизни солдата на передовой до первой атаки…

Те, кто участвовал в реальных, а не бумажных боях, кто вставал во весь рост под пулеметными очередями, навсегда остались на полях сражений. А те, которые вернулись израненными и искалеченными, приняв на себя весь ужас войны, тоже долго не задержались. Среди доживших до наших дней ветеранов много обозников, штабистов и энкавэдэшников. И именно этих ветеранов нынешние спекулянты от власти, наследники тех, для кого человеческая жизнь всегда была одноразовым расходным материалом, используют для разжигания вражды и ненависти к другим народам.

Юрий Юрковец, Минск