Недавно выдающемуся скрипачу Гидону Кремеру исполнилось 60 лет. Первый юбилей в этом году отмечает и оркестр «Кремерата-Балтика», созданный Кремером 10 лет назад
Чтобы фраза «выдающийся скрипач современности» не отбила охоту читать дальше, надо коротко пояснить расклад. Скрипачей его уровня в мире, может быть, еще пять-шесть, и большинство из них (так уж нам повезло) родом из России, их имена всем известны. Во-вторых, даже понятия «американская скрипичная школа» или «китайская скрипичная школа» весьма условны: их основали те же русские скрипачи, уехавшие в разное время из России. То есть в мире, по большому счету, есть только одна скрипичная школа — русская, и мы можем по праву гордиться этим: такая вот естественная монополия. Это к вопросу о том, чего у нас еще эксклюзивного, кроме нефти и газа.
… Поговорить с Кремером была только одна возможность — по дороге в аэропорт Шереметьево, и как тут было не возблагодарить московские пробки: автор тихо молил водителей, чтобы заторов в то утро они наделали побольше.
Пробки нас, как всегда, не подвели.
Очень трудно описать характерную для Кремера манеру общения: сочетание русской интеллигентности и западной, такой подчеркнутой, даже слегка обескураживающей доброжелательности. Он и на заднем сиденье такси умудряется вам улыбаться, отвечать максимально подробно — не потому, что вы такой хороший, а потому, что так принято, такое вот личное правило хорошего тона. В соответствии с теми же правилами я спросил Кремера о книге его мемуаров, только что вышедших в России:
— Я обе книги писал на немецком — это все-таки мой родной язык, и впервые вышли они в Германии. Но я настолько сроднился с русским, он мне так дорог, что я сам переводил книги на русский — не доверяя переводчикам. Потому что русский - язык нюанса, детали. Одно неверное слово — и смысл другой. Я хотел лишить книгу сенсационности, крикливости, мне хотелось изобразить все немного мягче, чем в жизни было. И я не хотел никого обидеть, тем не менее все равно кого-то обидел, потому что не упоминать вовсе о некоторых людях я счел бы лицемерием. Личные мотивы также играли в моей жизни очень большую роль — поэтому я не мог обойтись без описания личных перипИтий… или перипетИй? Как правильно?
ПерипетИй. Вы знаете, ваши воспоминания читаются как антиутопия: как человек, взрослея, становится все более чужим собственной стране. Чем более ты законопослушен, тем более это убивает в тебе творца, личность. Это чувствуется примерно с момента поступления в Московскую консерваторию.
Должен вам сказать, что чужаком я чувствовал себя много раньше, лет с восьми. Когда меня в первый раз не взяли в Москву на прослушивание, потому что у меня была «неправильная национальность». Я тогда эту чуждость впервые и ощутил. Безо всяких политических выводов, но ощутил.
Вы как-то сказали: «Один тенор в зале лучше, чем три тенора на стадионе». Это был точнейший диагноз мировой музыкальной индустрии — где качество подменяется количеством. Ситуация не изменилась с тех пор?
Ну, примерно так... Я не имел в виду, что сами тенора плохи. Они были, напротив, хороши. Ведь даже подвергаясь насилию индустрии, они оставались личностями яркими, и этим они заставляли индустрию с собой считаться. У каждого из них, так сказать, была за плечами собственная история. Принципиальное отличие нынешней ситуации в том, что новое поколение «теноров» является уже в полной мере продуктом музыкальной промышленности. У них собственной жизненной позиции почти нет. В результате сегодня музыкант может очень здорово владеть инструментом, но при этом — что потрясает — ему совершенно нечего сказать публике! Мы наблюдаем сегодня интересный феномен — производство талантливых пустышек. Талантливых по владению инструментом, голосом, но отсутствующих как личностей, так сказать. А музыки без личности не получается — только звуки. И еще. Юный талант нужно обременять непосильными задачами — чтобы он рос. А сегодня задатки таланта раскручиваются и представляются как уже нечто готовое, совершенное, и про них говорят: это наш новый… про скрипача обычно говорят «новый Паганини», туда же потом нанизывается словосочетание «надежда России»… Весь этот набор патетики очень напоминает советский. В результате получаются не исполнители, а какие-то блокбастеры.
Как ни трагично, но, может быть, такого трепетного отношения к таланту, к личности артиста, как в ваше время, уже никогда и не будет? Мир упрощается, и таких сверхзадач уже никто не ставит.
Будет. Я верю в то, что всегда найдутся люди, которые будут… портить эту систему. Чем жестче и упрощеннее система — тем больше шансов, что кто-то этой пустоте будет сопротивляться. И именно борясь с этой пустотой, ты скорее скажешь настоящее, честное, новое слово. Ведь даже советская система рождала людей тихих, но с огромным молчаливым потенциалом сопротивления этому нонсенсу — советской власти. Они не выходили на демонстрации, но несли в себе другую точку отсчета, которая сохранялась несмотря ни на что. И такие люди скорее имеют шанс появиться в системе, которая активно насаждается.
Еще Шнитке подметил, что Зло в наше время — это вульгарность. Дьявол сегодня не пугает — он, напротив, рядится в одежды поп-музыки, веселит, развлекает. И с таким злом сложно бороться. Нельзя ведь упрекнуть человека в вульгарности, отсутствии вкуса — это не порок, не преступление.
Сегодня вульгарность не порицается — в этом отличие нашей эпохи от предыдущих. Скрипачка Таня Гринденко однажды сказала: «Гидоша, а ведь это ужас — миром сегодня правят портные!» Индустрия моды является сегодня одной из самых влиятельных областей человеческой деятельности. Кто определяет вкус людей в мире? Армани, Версаче. Я уважаю этих людей, но нельзя не отметить, что именно они сегодня являются властителями ДУМ! Более того: сегодня их уже заслоняют сами модели, они даже важнее, чем дизайнеры. Их жизнь всех интересует, хотя в самом словосочетании «личная жизнь модели» есть какой-то абсурд. То же происходит и в мире музыки, где на первый план выходят не сочинители, а исполнители.
Их легче раскручивать — исполнителя ведь проще любить, чем музыку.
Для того, чтобы получать удовольствие от искусства, от человека требуется усилие. При этом все попытки оборачивать классику в поп-одежды, делать ее «удобной» для понимания, равно как и делать «доступнее» Достоевского, снимая сериалы по его произведениям, — это все есть отказ от усилия. Однако «упрощая» искусство, поглаживая обывателя по головке, мы лишаем его и прекрасных ощущений, связанных с собственным открытием мира. Я вовсе не хочу выглядеть снобом: мне претит «искусство для посвященных». Музыка должна быть доступна — вопрос, однако, в том, как людей приобщать к ней. Сегодняшняя же индустрия раскрутки музыки, даже серьезной, совершенно идентична Пролеткульту.
То есть между двумя системами не такая уж и большая разница, как когда-то казалось.
Хорошая музыка сегодня в опасности, но я живу верой, что всегда будут оставаться люди, которым обязательно захочется дойти до самой сути. Хотя сегодня многие подменяют поиск сути банальным количеством, нагромождением информации. Но информированность не гарантирует глубины и понимания. От обилия информации нельзя стать умнее. Скульптор, чтобы достичь совершенства, отсекает от камня все лишнее. Человек же, ищущий смысл в интернете, подобен скульптору, который пытается создать скульптуру сразу из всех камней. Я же всю жизнь работал с одним камнем. И я до сих пор его обтесываю.
Фото АЛЕКСАНДРА ГУСОВА