Тринадцатого февраля в нью-йоркском театре Метрополитен-опера после десятилетнего перерыва давали «Евгения Онегина». С неба сыпал первый в сезоне снежок. Капельдинеры в широких черных накидках с пурпурными обшлагами и позолоченными пуговицами остервенело рвали билетики. Публика вежливо напирала, ее было много — аншлаг.
Критики уже несколько дней захлебывались от восторга. Хвалили Дмитрия Хворостовского в роли Онегина, хвалили Рене Флеминг в роли Татьяны, хвалили Рамона Варгаса в роли Ленского, но больше всех, по обыкновению, хвалили Валерия Гергиева в роли Валерия Гергиева. Его порхавшие над дирижерским пультом кисти были полны такой экспрессии, что, казалось, еще немного — и улетят.
Гергиев уже больше десяти лет — главный приглашенный дирижер Метрополитен-оперы. Его власть над Нью-Йорком почти мистическая. В городе, избалованном лучшими из лучших, его буквально боготворят. Причем без всякого видимого усилия с его стороны. Он немногословен, нахмурен, часто небрит. Никогда не говорит о политике — только о музыке. Мрачный питерский гений, словно ненадолго слетающий на грешную Америку из своих заоблачных высей. Не для того, чтобы поучать или упрекать в дремучей необразованности, а чтобы вдохновить и возвысить.
Но на этой неделе даже привычные восторги по его адресу казались выхваченными из контекста. Умами владели не оперные страсти, а вполне реальные: впервые за последние пятнадцать лет всерьез заговорили о возможности новой холодной войны.
Мюнхенская речь Владимира Путина с резкой критикой США собрала почти столько же откликов, сколько сентябрьское заявление венесуэльского президента Уго Чавеса, сравнившего Буша с дьяволом. Заголовки варьировались от нейтральных («Путин дает отпор» в «Нью-Йорк таймс») до откровенно насмешливых, в духе газеты «Правда» советских времен. Досталось и самому Путину — за неблагодарность (ведь мы им помогали!) и нетоварищеское отношение к друзьям (Буш как-никак в душу ему заглядывал), и бывшему президенту Биллу Клинтону (за недальновидную политику в отношении России), и нынешней администрации (за слишком мягкую реакцию на такую резкую речь).
Некоторые пытались понять и даже объяснить: дескать, ведь НАТО действительно у самых российских границ и если Россия — союзник, то зачем расширяться? Но общее впечатление от речи даже у тех, кто внял предварившей ее просьбе Путина на него «не сердиться», осталось если не негативное, то растерянное. И как же прикажете после такого дружить?
Когда четыре года назад Франция, используя свое влияние в ООН, пыталась предотвратить создание коалиции для вторжения в Ирак, по Америке прокатилась волна франкофобии. Бойкотировали вина, сыры и французский картофель. Ширака обзывали лягушатником. В отношении России до такого, к счастью, пока не дошло. Во всяком случае, один из обозревателей путинской речи был замечен в зале на премьере «Онегина». Он несколько раз крикнул «браво!» и долго аплодировал. Как ни крути, любви все возрасты покорны. Что обнадеживает.