Французами не рождаются. Трудно найти более весомый аргумент в пользу этого спорного тезиса, чем история семьи Николя Саркози, главы МВД, прославившегося в 2005-м боями с подростками из иммигрантских пригородов. Этот сын иммигранта, бежавшего от коммунистов из Венгрии в 1948-м, а по материнской линии внук другого иммигранта, уехавшего из общины евреев-сефардов в Салониках в 20-е годы, убежден: он знает, что нужно изменить во Франции, дабы она осталась самой собой. Вчера его программу утвердили на съезде правящей партии.
СТАВКИ СДЕЛАНЫ
Чтобы собрать в минувшее воскресенье в Выставочном парке Парижа 50 тысяч сторонников Саркози, понадобилось семь спецпоездов и 520 автобусов. Другой интриги не было — как не было и соперников внутри партии. Николя Саркози, еще пару лет назад признавшийся в интервью, что думает о президентстве «каждый раз, когда бреется», заблаговременно разобрался с конкурентами. Пойди поспорь с записным фаворитом, который возглавляет все соцопросы после того, как тот бросил вызов беспределу в проблемных кварталах! Стоит добавить: помимо опросов и МВД фаворит возглавляет еще и самую старую в стране правую партию, некогда созданную генералом Шарлем де Голлем, но в соответствии с духом времени переименованную в Союз за президентское большинство (СПБ).
Стоит ли удивляться, что единственный вызов, который был брошен кандидату Саркози на съезде, заключался в блистательном отсутствии главного голлиста страны — Жака Ширака, в мае этого года уходящего на покой после двух президентских мандатов? Пояснения пресс-секретаря СПБ Валери Пекресс — «президент не может участвовать в работе съезда, по Конституции он над партиями» — ощущения конфуза не сняли. Как-никак четыре года назад именно СПБ обеспечил Шираку победу.
Впрочем, с Шираком или без оного, за Саркози еще до съезда высказалось больше половины членов партии переходящего, как теперь выясняется, президентского большинства. Это социалистам понадобились праймериз, чтобы утвердить кандидатом свою первую леди: Сеголен Руайаль наступали на пятки аж три неуступчивых лидера мужского пола (см. «Огонек» № 19 за 2006 год). Правым же не до экспериментов: не дай бог дробить электорат, одну часть которого пытается соблазнить не в меру обаятельная социалистка, а другую — неутомимый Жан-Мари Ле Пен, который тоже твердит, что знает, как наводить порядок в иммигрантских кварталах. Лидеру Национального фронта, как и четыре года назад, опросы тоже сулят очень серьезные цифры. «В финале французы хотят увидеть меня против Сеголен, — посмеивается Саркози, игрок, азартный болельщик и давний поклонник «Пари Сен-Жермен». — Так почему бы не дать им такую возможность?»
Матч будет захватывающим, можно не сомневаться: французы — мастера комбинаций что в политике, что в футболе. Да, собственно, игра уже началась: телекомпании не сводят объективов с этих двух кандидатов, их поединок давно идет в интернете — кстати, web-демократия явно стала одним из главных героев этой кампании. А когда стало ясно, что страна подустала от войны имиджей и этикеток, беглый огонь по программам противника открыли идеологи с обеих сторон. Аналитическая группа соцпартии вбросила в интернет стостраничный анализ идей, книг и поступков лидера правых (главные тезисы: «Сарко — это французский вариант Буша, он постарается превратить Францию в США»). Из лагеря Саркози ответили шутками: «Лучше бы поработали над своей программой». К этому был элегантно приложен отчет о его деятельности на посту главы МВД, в который последние строчки вписал гендиректор «Норникеля», запутавшийся в сетях акции по борьбе с нелегальной проституцией буквально за пару дней до выдвижения Саркози.
КАК ПРОБИТЬСЯ В БУРЖУАЗИЮ
Главный парадокс схватки левых и правых в сегодняшней Франции в том, что лидеров обоих лагерей запросто можно поменять местами. Отложим программы — личности красноречивее. Сеголен Руайаль (на политическом жаргоне Сего) — дочь колониального полковника, родом из католической семьи, где все шестеро детей, кроме нее, пошли в военные, а брат будто бы даже взрывал кораблик «Гринпис», когда тот пытался помешать французским ядерным испытаниям в Полинезии. Ее запросто можно представить лидером буржуа и защитницей коренных французов. Однако вот пошла в левые.
Напротив, у Николя Саркози, иммигранта во втором поколении по отцу и в третьем по матери, теоретически куда больше оснований представлять во французской политике тех самых обездоленных из пригородов, которых он призвал мочить — правда, не в сортире, а в умывальнике. Когда вчитываешься в его биографию, трудно избавиться от мысли, что судьба просто решила немного подшутить над политикой.
В самом деле, кто бы заставил поверить 20-летнего Пала Шаркози (именно так звучит по-венгерски эта фамилия), когда тот без ботинок грелся на решетках парижского метро полвека назад, что его сын рванет в президенты? Кто бы заставил поверить врача Бенедикта Малла, обратившегося в католичество еврея, который во время войны прятал своих дочерей от гестапо в провинции Лимузен, что одна из них родит министра внутренних дел и мэра Нейи, одного из самых шикарных пригородов Парижа? По семье Саркози можно не только отследить историю иммиграции во Францию в течение ХХ века, но и нечто более важное — историю ее успешной интеграции. Николя Саркози имел полное право сказать на съезде своей партии полгода назад: «Сын иммигранта из Венгрии, я знаю, что это такое — разделить судьбу и историю страны, которая не была страной твоих предков… Франция — это не география, ее носишь в сердце».
В устах любого другого это звучало бы как звонкая фраза. А в его устах — нет. Потому что его родственники и он сам вышли в люди (дед — как врач, отец — как рекламщик, мать — как адвокат, братья — как предприниматели), приняв правила новой родины, а не навязывая свои. Их не брали в престижные лицеи? Сажали на самый край стола на званых обедах? Но они все равно пробились и обжились в самом фешенебельном пригороде Парижа, где будущий кандидат когда-то студентом подрабатывал у флориста, а тот внушал его матери: «Оставьте мне его, мадам Андре, и не беспокойтесь за его карьеру. Это продавец — каких поискать!» Через год Николя доставил букетик в штаб-квартиру голлистской партии, которая тогда очень нуждалась в молодых кадрах. А через 30 стал ее председателем.
Пригород Нейи, где Саркози стал мэром в 28 лет, совсем не далеко от пригорода Сен-Дени, где в прошлом году жгли машины. Но дистанция между ними огромная — как между теми, кто всю жизнь выбивался в люди, и теми, кто всю жизнь злится на мир. Франция весь прошлый век была terre d’asile — землей убежища — для очень многих, в том числе и для миллиона русских иммигрантов после революции 1917-го. Среди них, кстати, тоже немало таких, кто не понимает, почему их благородные предки должны были идти в таксисты и машинистки, не рассчитывая на социальные выплаты, которые получают многие современные иммигранты. Многие из них узнают себя в Саркози и отдадут за него голоса. Если, конечно, не отдадут за Ле Пена.
Иммиграция — это наука. В обществе, которое перестало переваривать иммигрантов и в котором трещат по швам многочисленные завоевания французского социального государства, Саркози хочет представлять тех, кто умеет толкаться локтями и не боится никакой конкуренции. Пробиться в буржуа — это ведь не легче, чем пробиться во Францию.
ДЕМОКРАТИЯ КАК ЖЕРТВА РЕЙТИНГА
Глава МВД — не самая популярная стартовая площадка для политиков на родине прав человека и гражданина. Но времена ведь меняются: картинку беззаботной страны с Эйфелевой башней и Елисейскими Полями изрядно подпортили в последние годы и молодежные бунты, и только что выявленная катастрофа с Пенсионным фондом, которого уже не хватает на всех. Как ответить на эти вызовы и сохранить главный национальный проект — качество жизни? Французы, которые по ходу одной из своих революций изобрели ключевое политическое различие на правых и левых, все меньше видят в нем смысл. Новые лидеры, из которых в мае выберут президента, запросто играют на обоих полях, понимая: победу сулят простые ответы на простые вопросы.
Политолог Жак Аттали, бывший советник президента Миттерана и экс-глава Европейского банка реконструкции и развития, видит в этом угрозу: у всех демократий, предупреждает он, большие проблемы с будущим, потому что лидеры не могут позволить себе даже временной непопулярности. «Как же думать о перспективе, если все время сверяться с рейтингом? — спрашивает Аттали. — Неспособность продумать будущее и рискнуть ради него — это отказ от развития. Предприятия, особенно мелкие, сегодня куда лучше, чем государства и нации, понимают: чтобы выжить, надо постоянно меняться».
В том избирательном цейтноте, который остается до президентского голосования, нам вряд ли представят стратегию. Но последить за дебатами стоит: новому поколению французских политиков до или после выборов придется давать ответы на те вопросы, от которых предпочло уйти поколение Жака Ширака. Хочется надеяться, что они прозвучат не на фоне машин, которые будут жечь в парижских предместьях.
Фото REGIS DUVIGNAU/REUTERS