После скандала с запасниками «Эрмитажа» у всех возник вопрос, что и как хранится в кладовых наших музеев.
«Огоньку» открыл свои служебные двери один из главных музеев страны
То, что вывешивают на стены почти любого крупного музея, — всегда очень малая часть его запасов. Так и с Русским музеем в Санкт-Петербурге: в экспозиции — в основном фонде и на выставках (их музей производит до полусотни в год) — 10 процентов работ, остальные 90 — «невидимый фонд», запасники.
Всего в Русском музее около 400 тысяч экспонатов. Некоторые постоянно разъезжают по экспозициям — к примеру, полотна наших авангардистов; другие за десятки лет ни разу не покидали стеклянных ящиков и не выставлялись на публичное обозрение — как большая фарфоровая ваза, сделанная на Берлинском заводе и подаренная великому князю Михаилу Павловичу в 1834 году. Все работники музея, кажется, мыслят в других цифрах, отличных от наших: один хранитель может отвечать за 30 тысяч работ, а проведший 12 — 13 лет в стенах музея специалист считается новичком, потому что дюжина лет стажа — по местным меркам мало.
ЛАДАН — ТОЛЬКО ДЛЯ ДАМ
Темно. Пахнет, кажется, медом, точно — пылью и старым деревом. В единственном уголке света сидит девушка, напротив нее — икона, на коленях — блокнот. Задача Ирины Антроповой (10 лет стажа, совсем из «молодых») — описывать иконы: «Богоматерь представлена в рост, в красном одеянии… икона на цельной доске, с двумя левосторонними шпонками, происходит из деисусного чина». Запах меда оказывается ароматом ладана, пропитавшим лики за то время, которое они провели в церквах.
Фонд древнерусской живописи, где хранятся иконы и другие произведения с датой от «нач. Х века» (времени принятия христианства на Руси) — старейший в Русском музее. Здесь все еще довоенная дубовая мебель с резьбой, картотека на тонкой пожелтевшей бумаге, лампы с чугунными ножками и зелеными плафонами — настоящие, музейные. Почти ничего не изменилось с 45-го, когда из Куйбышева вернулись эвакуированные в войну работы. Только стены украсили факсимильные копии фресок в натуральный размер: они настолько хорошо выполнены технически, что их используют как образец при реставрации храмов.
Иконы хранятся здесь на специальных стеллажах. Другие экспонаты — шитье, резьба по дереву, финифть — расставлены в шкафах, очень похожих на бабушкин сервант. Сложно поверить, что вот этот платочек лично вышивала одна из жен Ивана Грозного, а вот это деревянное сооружение — амвон 1533 года.
Здешние сотрудники говорят вполголоса. Тут не протирают пыль, а делают обеспыливание, не счищают слой загрязнений с иконы: ее «раскрывают». И работают одни только женщины. «Как после войны остались только лишь женщины, так и пошло. Не приживаются у нас мужчины, — говорит заведующая фондом Ирина Соловьева. — Может, запах ладана отпугивает?»
СЕМЕЙНОЕ ДЕЛО
Это действительно похоже на большой дом с разросшейся семьей — и дело не только в сервантах с экспонатами и витой мебели. Почти все работники музея принадлежат к музейным династиям: тут работали когда-то их родители и деды, в соседних отделах одновременно трудятся дети, сестры и братья, мужья и жены. Отчасти поэтому музейные работники не могут поверить в то, что хранитель может что-то украсть, — и про Эрмитаж говорят: не верим, невероятно. Все настолько на виду, что только безумец отважится на кражу экспоната из фонда, учитывая еще и постоянные сверки — проверки состояния экспонатов.
Рядом с отделом реставрации, в котором картины восстанавливают под кассету с классической музыкой, находится домовая церковь Михайловского дворца — действующая. Староста церкви — Григорий Голдовский, заведующий отделом русской живописи XVIII — второй половины XIX века. Этот отдел — более 4 тысяч единиц хранения — совсем недавно был оборудован по последнему слову техники: автоматические стеллажи для картин, закрывающиеся и открывающиеся при помощи специального кода, новые шкафы из специального материала. Даже бумага для обертывания картин — особенная, нейтральная и напоминает тонкую бесцветную ткань.
Голдовский гордится своим отделом: в современной картотеке легко находят нужную работу. «В музее успешно работают не только пыльные старушки, — рассказывает Григорий Голдовский. — У меня уникальный отдел: женщин и мужчин здесь работает почти что пятьдесят на пятьдесят. Это полезно для обстановки, когда сотрудники разные. У дам одни ценности, у мужчин — другие».
Старое поколение музейных работников — это те, кто работал здесь всю жизнь и будет работать, пока есть силы: «Отсюда не уходят», — говорят все в один голос. 30, 40, 50 лет стажа — норма. Новое поколение, правда, создало непривычную для Русского текучку: зарплата небольшая, молодые лаборанты уходят, проработав два-три месяца. Но, хотя работники со стажем и вздыхают в духе «на кого оставим музей?», в запасниках Русского можно увидеть много молодых лиц.
ЗОЛОТО ДЛЯ ЩЕЙ
Фонд декоративно-прикладного искусства, более 30 тысяч экспонатов — смешанная коллекция, от вилки до стула с резными ножками. «Мы на экспонаты не даем садиться даже директору, — рассказывает заведующая отделом Елена Иванова. — Когда у него какая-нибудь съемка в музее, мы быстренько бежим, приносим обычный пластмассовый стул». Вся история русского фарфора здесь расставлена по деревянным шкафчикам. На полках хранятся золоченые супницы (иностранцы видят — говорят, «для щей»), витые и расписанные ангелами чашки и аллегорическая фигура, изображающая Грузию. Милиция не беспокоится: ей как минимум пара веков.
Музейные работники одеваются просто и не любят украшений в имперском стиле, напоминающих экспонаты музея: как они сами объясняют, «после того как видишь каждый день оригинал, все подделки и подражания кажутся грубой пародией на искусство». Впрочем, даже оригиналы здесь не всегда пользуются почетом. «Часто пишут бабушки, вышившие крестиком котенка, и хотят подарить свою работу нам, — рассказывает Анастасия Мальцева, научный сотрудник Русского музея, которая занимается разборкой писем и дарений. — Такие подарки мы стараемся вежливо вернуть обратно». Тем не менее коллекция музея постоянно пополняется — что-то покупается, что-то дарят коллекционеры.
Музей интерактивен и не так консервативен, как может показаться: здесь, например, проходят показы мод — на фоне гигантского полотна «Последний день Помпеи» в классическом зале дефилируют девушки-модели в расшитых блестками балахонах и кедах на резиновой полосатой подошве. Кто-то увидит в этом смену ценностей и посетует на их утрату. Кто-то поймет, что в месте хранения старых произведений искусства рождаются новые — пусть и немного более циничные, чем те, что были раньше. Вполне возможно, балахоны и кеды вскоре лягут на полку застекленного шкафчика — туда же, где сейчас хранятся фарфоровые супницы и вышитые гладью образа.
От редакции: «Огонек» благодарит за помощь заместителя директора по науке Государственного Русского музея Евгению Петрову.
Фото Photographer.ru