Готовы ли в России верующие разных конфессий противостоять друг другу, как в Ливане? Пока нет, но это пока, считает директор Центра изучения религий при РГГУ Николай Шабуров
Судя по опросам, наши верующие не хотели бы, чтобы на их территории проповедовал кто-то чужой.
Это и понятно. Лидеры наших религиозных конфессий исходят из принципа этнического разделения паствы.
А это что еще такое?
Считается, что русские, белорусы и украинцы априори должны оставаться православными. Татары, башкиры, жители Северного Кавказа были мусульмане — пусть и будут. Евреи исповедовали иудаизм — пусть и исповедуют. Буряты, тувинцы и калмыки — буддисты навсегда. Пока я говорю о религиозном истеблишменте — он точно так думает. Но до какой-то степени это общая проблема нашей ментальности на современном этапе: полное непонимание и непризнание того, что религия является свободным выбором человека. Считается, что, если ты принадлежишь к данному этносу, ты автоматически должен принадлежать к определенной конфессии. Если ты ее покидаешь, это измена. И скорее всего — результат чьей-то миссионерской деятельности. Например, случаи перехода русских в ислам именно так многими и воспринимаются.
И что, рядовой обыватель, прихожанин — он тоже так настроен?
А у него, как это ни банально, еще не прошел шок от падения СССР и коммунистической идеологии. Обывателя мучают комплексы неполноценности и имперская ностальгия. Отсюда реакция агрессивной замкнутости и неприятия всего не своего. А еще надо иметь в виду, что с тем же исламом в массовом сознании связаны достаточно болезненные ассоциации: Чечня да терроризм. Конечно, православные лидеры никогда не позволят себе проявлять публично антиисламские настроения, но среди паствы все это распространено.
Но ведь у нас пока нет не то что намеков на Белфаст, но и таких проявлений нетерпимости, как в Западной Украине.
Пока нет: у нас не та история. Все-таки имперская политика царской России была в той или иной степени толерантной. Традиции толерантности у нас есть, например опыт мирного сосуществования православных с мусульманами в Татарстане. Но не стоит себя успокаивать. Мы живем на разломе эпох, в ситуации страшного внутреннего дискомфорта. А это всегда сопровождается всплеском страха и агрессии. Люди до сих пор не уверены в собственном будущем, у многих пессимистические настроения. А безответственные политики готовы использовать подобные настроения для собственной выгоды.
Но как люди после 80 лет государственного атеизма могут стать не просто верующими, а сразу фанатиками?
А я бы обратил ваше внимание на некую, если хотите, преемственность нетерпимости. Ведь тот же атеизм в СССР официально назывался воинствующим. То есть была та же самая нетерпимость, просто не к тем.
А теперь стала к кому надо?
Можно и так считать. Есть еще одна версия: ведь в советское время был не просто атеизм, а стройная идеология, которая вводила какие-то рамки и давала ощущение внутреннего комфорта. Скажем, привычное тогда представление о том, что, несмотря на какие-то частные неурядицы, все что ни делается — к лучшему. Эта идеология рухнула вместе с Советским Союзом. А без идеологии мы жить не привыкли. Вспомните: в начале 1990-х годов было огромное увлечение эзотерическими учениями, астрологией, оккультизмом, магией. Стало быть, наступил кризис рационалистического мышления, рационалистического сознания вообще. Одновременно многие пришли в церковь, вернулись к традициям предков. Однако по-настоящему воцерковленных людей (даже тех, кто просто каждое воскресенье ходит в церковь, соблюдает обряды, отмечает праздники) в России крайне мало — примерно 5 — 6 процентов респондентов. При этом у нас 70 процентов респондентов называют себя православными, и только 40 — верят в Бога.
На каком же основании остальные 30 процентов считают себя православными? Получается, что по факту принадлежности к русскому этносу?
Получается, что именно так: православие — это еще и способ национальной, государственной, этнической самоидентификации. Но, по-моему, это очень далеко от глубокой религиозности.
ЭКСПЕРТ
Как научиться терпимости?
 |
| Лев Аннинский |
Прочел я несколько читательских писем об этом самом: о введении в школах курса православной культуры.
Промывание мозгов! Дичь! Нечего тут дискутировать! Накушались мы уже идеологии при советской власти — опять хотите детей уродовать? Мракобесы! А вы коммунисты! А вы плешь проели своим атеизмом! Дарвиновскую обезьяну подделали! Это вам не Советский Союз! Нет, это ВАМ не Советский Союз!
В этом стиле обмениваются мнениями вовсе не представители разных конфессий, а люди одной общей культуры, одной страны, одной судьбы. Узнаю темперамент! При наших отцах и дедах к стенке ставили за симпатии к царизму, при наших детях и внуках припирают друг друга к стенке за симпатии к коммунизму. За что боролись, на то и напоролись. Нор-маль-но!
Но раз уж прицеплена нынешняя нетерпимость к вопросу о том, пускать или не пускать ребенка на уроки православия, — отнесусь к проблеме.
Когда я учился в школе, там и духа церковно-православного не было. Так что Евангелие я прочел в зрелом возрасте по здравому выбору. И в Коран, и в Тору заглянул, жаль, что мало успел. Верующим не стал, но православную ауру, в которой (и в борьбе с которой) выросла русская культура, осознал. Считаю себя русским православным атеистом и не нахожу в этой формуле ничего абсурдного.
Лучше было бы, если бы мне втемяшили Закон Божий с младых ногтей? Не уверен. В таких тисках штампуют либо доверчивых рабов Божьих, либо (если взыграет нормальное юношеское бунтарство) воинствующих безбожников, которым впоследствии жизнь вправляет мозги. Как, впрочем, и рабам Божьим.
Нетерпимость определяется не тем, какой балл в аттестате. Она воспитывается (и преодолевается) всем ходом жизни и судьбы.
Есть во мне нетерпимость?
Есть. С детства — нетерпимость к богатым (особенно если наглые). Военное сиротство сказалось, скудость послевоенная. Сейчас это ослабело просто потому, что есть возможность с богатыми вообще не знаться.
С детства же — на всю жизнь — неслабеющая нетерпимость к расизму. Тут Гитлера надо благодарить с его сверхчеловеками. Никто меня этому не учил, кроме самой войны. Никакой предварительной школы с ее уроками. И мой — тоже на всю жизнь — интерес к диалогу разных национальных душ не причина, а следствие. Результат ненависти к нацизму.
И нынешняя моя нетерпимость к террористам не оттого, будто я не знаю, что написано в Коране, а оттого, что берут заложников, взрывают дома, объявляют войну. Кончится этот джихад — исчезнет и нетерпимость. А не исчезнет — так прицепится к чему-то еще, кроме веры. К социальному происхождению, например, — как уже было. К глобализму-регионализму. И на любой случай свое Писание отыщется. Из всякого символа веры можно и саблю извлечь, и ветку мира.
А детей на уроки лучше отпускать, чем удерживать. Потому что знание — лучше невежества.
Дайте только возможность юной душе — пусть факультативно! — выслушать уроки и другой веры. Чтобы пробудить в этой душе критический разум.
Что запишут в аттестат зрелости — вопрос второй. Хотя и важный.