В преддверии юбилея Джона Ле Карре в Лондоне вышел в свет его двадцатый роман «Песнь призвания» (The Mission Song). На протяжении 40 лет каждая его новая книга становится бестселлером в Англии и тут же переводится на десятки языков. Многие литературные критики считают Джона Ле Карре лучшим из живущих английских писателей. И хотя по жанру его романы представляют собой шпионские триллеры, лишь часть их сюжетного пространства Ле Карре заполняет детективным действом, много места уделяя серьезной социальной и нравственной проблематике.
Джон Ле Карре (подлинное имя Дэвид Корнуэлл) родился в 1931 году в городе Пуле, Англия. Изучал современные языки в Оксфордском и Бернском университетах. Преподавал французский и немецкий языки в Итоне. Работал в МИД Великобритании вторым секретарем посольства в Бонне, консулом в Гамбурге, а в первой половине 60-х годов — в британской внешней разведке МИ-6. Среди его романов «Шпион, который пришел с холода», «Городок в Германии», «Маленькая барабанщица», «Русский дом», «Панамский портной», «Наша игра», «Верный садовник». По многим из них сняты кино- и телефильмы.
В интервью Наталье Голицыной Джон Ле Карре рассказывает о себе и о месте России в своем творчестве.
Когда вы поняли, что хотите стать писателем?
Как заметил Грэм Грин, «источник вдохновения писателя — его детство». Мое детство было одновременно красочным и одиноким. Мой отец был бизнесменом. Пару раз он даже побывал в тюрьме в связи с какими-то махинациями. Мы с братом никогда подолгу не жили на одном месте и чувствовали себя маленькими ссыльными. Моя мать оставила семью, когда мне было пять лет. Долгое время я думал, что она умерла. Встретился с ней, когда мне было уже за двадцать. Тепличные условия, в которых я тогда жил, развили во мне определенные творческие способности. Все дети с трудной судьбой это понимают. Когда я подрос, решил, что хочу стать художником. Я занялся книжной иллюстрацией, но в какой-то момент понял, что никогда не добьюсь успеха в роли художника, зарабатывающего на жизнь живописью и рисованием. У меня попросту не было таланта. Были амбиции и желание, но не было способностей. Постепенно я обратился к литературе. В юности я писал стихи, но они были ужасны, и я уничтожил все, что смог отыскать в своих архивах.
Почему вы пишете под псевдонимом?
Когда начинал, я был на государственной службе. Хотя я не испытывал особого давления со стороны своих боссов — я уже опубликовал три первых романа, они потребовали, чтобы я взял псевдоним. Даже если бы я писал книги о бабочках, это ничего бы не изменило. Это была традиция Форин-офиса. По правилам МИДа, независимо от того, был ли у вас доступ к секретной информации или вы были простым клерком, вам не позволялось писать под собственным именем, даже если вы писали в газету.
Как вы пишете? Откуда берете сюжеты?
Обычно все начинается очень скромно — с одного-единственного персонажа. Затем я занимаюсь поиском конфликтной ситуации. Подобно кинорежиссеру, у меня в голове уже готова последняя сцена — визуальная картина того момента, когда зрители покидают кинозал, а точнее, когда читатели «выходят» из книги. После этого я попросту даю возможность книге самой себя писать. Появляются персонажи и организуют книжное пространство. Это процесс, который полностью трудно описать. Если бы я знал, как это происходит, он бы меня так не интриговал. Однажды Грэм Грин сказал мне, что относится к своему писательскому дару как к другому человеку, как к кому-то, кто обладает собственным чувством юмора и по горло сыт здравым смыслом. С характерным для Грина чисто английским заиканием он сказал: «Когда я вхожу в комнату, полную людей, я оставляю этот чертов талант за дверью». Я делаю то же самое.
Насколько важен был для вас как писателя опыт работы в британской разведке?
Очень важен. У каждого из нас случается в жизни какое-то серьезное испытание. У каждого художника, писателя есть некая духовная обитель, куда он мысленно постоянно возвращается. Обычно это связано с тем, что составляет его главный жизненный опыт. Если бы в годы своего созревания был моряком, я бы писал о море. Если бы я был банкиром или адвокатом, то обратился бы к их жизненному опыту. Мне очень повезло, что волею судьбы я оказался честным наблюдателем важных событий. В качестве второстепенного клерка я оказался в центре битвы, которую именуют холодной войной. Это дало мне возможность изнутри понять многие вещи: как принимались решения, как люди, обладавшие ограниченной информацией, принимали порой безумные решения, как эти люди общались. Это была невероятно живописная картина, в которой мне открывались человеческие слабости и амбиции. Я исследовал секретные службы как подсознательное народов, которым они принадлежали. Меня интересовали подлинные подспудные страхи и мифы, которыми они жили. К примеру, история КГБ эпохи холодной войны демонстрирует полнейшее психологическое соответствие состоянию советского общества того времени. Его страхи, его фантазии, его абсурдные убеждения, бессмысленный ужас перед русской иммиграцией, например. Сюда относятся и всякого рода заблуждения, особенно в отношении США. И наоборот: неадекватность Запада в отношении к России. У меня была редкая привилегия познать все это изнутри. И это в огромной мере способствовало моему собственному социальному и психологическому созреванию. Я понимал, что могу использовать этот свой опыт для иллюстрации более широких сфер жизни. Именно поэтому разведка стала местом действия моей «человеческой комедии».
Какую роль играет Россия в ваших книгах?
До 1987 года я не бывал в Советском Союзе. Меня не хотели там видеть, русские даже не ответили на мою визовую анкету. Впрочем, я не уверен, что мне позволили бы поехать туда и английские власти. До 1987 года Россия была для меня абстракцией, далекой фантазией, призрачной страной за железным занавесом. Это был темный и дикий мир, который трудно было понять. Когда я впервые попал в Россию, мое первое впечатление было, видимо, таким же, как почти у любого западного человека, впервые туда попавшего. Когда вы там оказываетесь, вам трудно поверить, что эти люди могли быть тем самым «грозным врагом» нашей системы. У них не было ни воли, ни возможности ее разрушить. Россия попросту не функционировала. Это и было ее главным секретом. Другим ее секретом была удивительная примитивность провинции, упадок промышленности и сельского хозяйства. После 1987-го я начал многое понимать. Стало абсолютно ясно, что на самом деле там происходило. Советский Союз создал «роллс-ройс», воруя технологии где только можно. Этот «роллс-ройс» и был ее военным потенциалом. Но я очень сомневаюсь, что русские могли тогда поддерживать его боеспособность и использовать в случае войны. Однако стоимость производства этого «роллс-ройса» была фантастической. Русские заплатили за него значительно больше его рыночной стоимости. Стоимость гонки вооружений постоянно увеличивалась, и это стало главной причиной российского банкротства. План «звездных войн» стал последним трюком в этой игре. Это, если угодно, было политическим выводом из моего первого впечатления от России. Впечатление же от людей было более устойчивым и определенным. Люди мне определенно понравились. Русских часто представляли коварными и наивными. Я же нашел их откровенными, человечными, достойными людьми. После этого Россия меня необычайно захватила. Я продолжаю время от времени там бывать. Конечно, печально было наблюдать, как быстро Советский Союз перешел от теоретически успешной формы социализма к не менее «успешной» форме капитализма. Мне очень хотелось, чтобы между этими формами был какой-то промежуточный, переходный этап.
В большинстве ваших романов действие происходит в эпоху холодной войны. Верите ли вы, что холодная война действительно завершилась?
Запад не менее России нуждается в преобразованиях. Как всегда, политическая позиция обладает мощной инерцией и надолго сохраняет проблемы, которые ее породили. Мне все же не кажется, что холодная война окончательно завершилась, ибо прежние подходы к политическим проблемам сохранились. Естественным следствием окончания холодной войны должен был стать союз России и Америки. Это стало бы спасением мира. Огромный шанс для этого был упущен, причем с обеих сторон. Не был разработан второй план Маршалла — на этот раз для России. Не возникло и внутреннего примирения. У Запада нет реального мирного плана в отношении России. Все это с неизбежностью привело к полнейшей неудаче наших с ней отношений. Поэтому не следует ожидать, что деньги, которые мы вкладываем в Россию, разрешат ее проблемы. Думаю, что Миттеран был прав, заметив, что «нам следует признать, что история движется с собственной скоростью». Мы имеем дело со страной, в которой не было Реформации, в которой не было своего Эразма Роттердамского и у которой нет опыта длительного периода эффективного демократического развития. Можно ли в этом случае рассчитывать, что джинсы, кока-кола и доллары способны превратить Россию в равноправного партнера этого столь неоднозначного союза? Нам следует запастись терпением. Соединенные Штаты попросту выдохлись, пытаясь понять Россию. Средний американец не хочет ничего знать о ней. Он устал от российских проблем. Для него эти проблемы не более чем эхо холодной войны. Он хочет навсегда забыть о временах, когда он боялся, что американские города могут быть разрушены в одну прекрасную ночь. Мы все страдаем от этой длительной и давней травмы. Нам нужно набраться терпения и не забывать слова Миттерана.