Борис Корчевников отлынивал от работы аж до семи лет. В семь наконец-то начал играть во МХАТе, а в девять лет стал еще и журналистом — вел детскую программу на телевидении. Нынешней весной Борис Корчевников решил снова совместить две профессии: взял отпуск на НТВ, где работает уже пять лет (делал сюжеты для программ «Сегодня», «Профессия — репортер», «Намедни», «Личный вклад», «Страна и мир»), и все лето снимался в трогательном сериале «Кадетство», который сейчас идет на СТС.
Это многосерийная история о суворовцах, их взаимоотношениях друг с другом, с родителями и преподавателями, о дружбе и первой любви. Герой 24-летнего Корчевникова — Илья Синицын — на 9 лет младше его самого. Две другие главные роли в сериале играют Александр Головин, известный по фильму «Сволочи», и Иван Добронравов, ставший знаменитым после выхода картины «Возвращение». В роли офицеров снялись, в частности, Александр Пороховщиков, Валерий Баринов, Владимир Стеклов.
Борис Корчевников рассказал «Огоньку» о двух своих профессиях и поделился мыслями из дневника, который он вел во время съемок сериала.
Перерыв в вашей журналистской работе связан с сегодняшней ситуацией на телевидении, с изменением информационного вещания?
Я этих изменений на себе не почувствовал. Работал и, надеюсь, продолжу работать. Было иногда ощущение самоповтора, но это, наверное, обычное дело. Нынешний перерыв — ну, такое баловство. Знаете, это когда «мечты сбываются». Я ведь никакой не актер. Ну, играл в детстве во МХАТе и в Театре Табакова. Тогда же делал репортажики в «Там-там новостях». Так что это какой-то детский рефлекс: и театр, и телевидение есть в жизни. Я и поступал в Школу-студию МХАТ и на факультет журналистики МГУ. Учиться стал в университете. Тогда думал — чего учиться играть, если и так это давно делаю. Сейчас понимаю, как ошибался. Потом вырос из всех детских ролей, и началась работа репортером на НТВ, но тот детский рефлекс, видимо, остался: играть хотелось. Я обратился к актерскому агенту. Меня пригласили на пробу в «Кадетство». А когда утвердили, стало ясно, что съемки не совместить с работой репортера.
Из дневника Бориса Корчевникова:
«Лишь теперь, начав играть, я понимаю, как это быть самим собой. В репортерстве почти все как раз убивало тебя настоящего: требование формата, не всегда близкие тебе темы, выбор подходящей, а не твоей личной интонации. А суета еще и очерствляет душу. А тут, в актерстве, нельзя делать вид. Это, может, звучит парадоксально, но как раз здесь нужно быть только самим собой».
В 2003 году Союз журналистов Москвы наградил вас премией в номинации «Новое имя в журналистике». Но вы пришли на телевидение в 9 лет и к 2003 году уже были старым именем в журналистике. Как, впрочем, и в театре…
Профессия журналиста всерьез для меня началась все же с НТВ. А тогда, в детстве, мы с мамой услышали по телевизору, что идет набор в «Там-там новости», и пришли на Шаболовку. Меня взяли в эту программу, а позже я вел молодежную передачу «Башня». Моя мама работала во МХАТе — заместителем главного инженера, помощником Олега Ефремова, потом замдиректора, сейчас она — директор музея МХАТа. Поскольку мы жили без папы, я все время был с ней. (Кстати, в сериале «Кадетство» отец у меня — военный. Я долго не понимал, откуда мне взять отношение к нему, как вообще с отцом жить и говорить, тем более с военным. В результате свои отношения с мамой я перенес на киношного отца.) В 7 лет я сыграл первый спектакль во МХАТе — «Татуированная роза». На съемках «Кадетства» я встретил Олю Ефремову, внучку Олега Николаевича (по сериалу — преподавательницу английского). Она сказала, что мы вместе играли с ней в «Татуированной розе». Я этого не вспомнил. Спектакль идет до сих пор, и мы условились пойти его посмотреть. Играл лет до пятнадцати. В «Борисе Годунове» в первом акте я читал молитву в доме у Шуйского, а во втором — отбирал монетку у юродивого, героя Любшина. В спектакле «Дорогие мои, хорошие» был Есениным в детстве. В «Кабале святош» — малюсенькая роль, но зато диалог с Ефремовым. Тогда, конечно, цену этому не знал. Потом был спектакль «Матросская Тишина» по пьесе Галича в Театре Табакова: в первом акте выходил я, а во втором моего героя Давида, уже взрослого, играл Женя Миронов. Женя все шутил: «Учи мою роль, ты растешь». Но на детскости еще удается продержаться, а дальше начинается профессия, как и любая, со своей техникой. А я ее не знаю.
Из дневника:
«Как в журналистике со мной было, так и здесь — следующий шаг в профессии делаешь только после того, как дойдешь до ощущения полной своей негодности».
Продюсер «Кадетства» Вячеслав Муругов окончил то самое Тверское суворовское училище, в котором снимается сериал. Известно, что актеров на некоторое время поселили в училище. Что лично вы вынесли из этого опыта?
Сперва хотел понять, как могут 15-летние ребята сознательно запереться от всего мира. Чаще аргументы не такие романтичные, как у моего героя Синицына. Конечно, есть среди кадетов те, кто на самом деле хочет стать офицером. Но большинство идет в Суворовское либо потому, что родители настояли на этом, либо потому, что свобода им мало чего дает. Жизнь взаперти иногда оказывается более обустроенной. Я уже 4 месяца в среде военных. Может, ошибаюсь, но одно качество этих людей мне кажется бесценным: они простые. От службы, конечно, и грубые, и резкие, но зато искренние в этом. Вот простоте я бы поучился. Тут, на съемках, мне как-то виднее стало, сколько во мне самом наносного.
Из дневника:
«Путь к Богу — это путь внутрь себя. Актерская профессия состоит в той же направленности поиска — в себя. Если не ослепляться желанием славы, то эта профессия может быть самой душеспасительной, потому что творится в зоне Бога, то есть в твоей душе. «Жизнь человеческого духа» — понятие системы Станиславского. Но насколько и религиозно оно».
Вам не хотелось как журналисту что-то исправить в сценарии, переписать реплики?
Я сразу решил: если я хочу чему-то научиться в актерстве, то должен выключить в себе журналиста. Иногда реплики и действия по сценарию не очень идут мне. Но тем сложнее актерская задача: нужно сделать своим то, что поначалу совсем чужое.
Из дневника:
«В кадре тебе должно быть комфортно. Если хоть сколько-нибудь неудобно, тяжело, состояние может вот-вот ускользнуть, значит, это неверно найденное состояние».
Как сказалось на вашей игре в сериале то, что вы — непрофессиональный актер?
Чувство неуверенности было сильнее всех остальных чувств. В театральном институте ведь учат в любое время находиться в нужном для игры самочувствии. Когда съемки по 15 часов в день, внутренние силы исчерпаны. Советуюсь. По счастью, рядом огромные мастера — Стеклов, Пороховщиков. Здесь, как и в журналистике, нужно, чтобы все время горел костер. Но дров, то есть в данном случае актерского багажа, у меня почти нет. А в усталости только дуешь на угольки… Мой театральный вуз — это в какой-то мере работа на НТВ. Я не делал этюды и упражнения, которые задают студентам. Но количество характеров, типов людей, ситуаций, чужого счастья и несчастья, которое я сумел вобрать, работая репортером, — это то, чем пользуюсь теперь в актерстве. Условия существования и в актерском ремесле, и в журналистском мне кажутся схожими. И там и там нужно быть максимально открытым. Эти профессии вообще про одно и то же. Они отвечают на один вопрос: что такое жизнь, что такое человек. Но журналист, чтобы ответить на этот вопрос, должен оставаться в стороне, быть наблюдателем. А здесь обязательно надо самому все пропустить через себя. Сейчас эта задача мне кажется и сложнее, и интереснее того, что я делал прежде. Но без того прежнего все равно жизни не представляю.