В Великую Отечественную войну транзитом через маленький чукотский аэродром (он так и называется «Дальний») гонят с Аляски американские истребители. Истребители неуклюжи, они высоко задирают нос и непомерно жрут топливо, да и вообще, СССР ждет от Штатов не технику, а открытие второго фронта. Но пока США помогают лишь самолетами, перегоняют которые расквартированный на «Дальнем» контингент — дюжина безусых, лет по 20, пилотов, сильно пьющий комендант (играет его Алексей Серебряков), волевой капитан (звезда «Бедной Насти» Даниил Страхов) в компании с хитрым политруком. Кроме них на аэродроме трутся местные чукчи, две женщины, а из лагерей прислали повара — бывшего авиаконструктора, голодавшего восемь лет и, как следствие, получающего эстетическое удовольствие от вида жующих людей.
На базе этой полудокументальной истории (в 1942 — 1945 годах на Севере действовали шесть Перегоночных авиационных полков) можно было накрутить тот еще блокбастер. Легко представить, как в исполнении режиссера Бекмамбетова «Перегон» превращается в триллер о чукотских шаманах, а у режиссера Сокурова — в философское топталово по тундре. Однако в «Перегоне» Александра Рогожкина нет ни экшна, ни лобзаний, ни даже поисков утраченного. Тут вообще мало что происходит. Волнения воюющего мира и даже внутренние ЧП аэродрома стерты из фильма будто большим ластиком. Многие сцены начинаются с полуслова: вот бежит по полосе человек и кричит, что самолет разбился. А вот неожиданно прилетает усатый следователь из НКВД и начинает раскрывать преступление, которого мы даже не видели.
Нам показывают только орнамент — дни незлобивых, но искалеченных временем, примятых госсистемой людей. Они налаживают какие-то связи, влюбляются, скандалят, перешучиваются, живут и иногда умирают. При этом главные события «Перегона» остаются за кадром — о них можно лишь догадываться. Неудивительно, что после премьеры на «Кинотавре» картину ждал разный прием. С одной стороны, ее немедля забрали в конкурс фестиваля в Карловых Варах. Вместе с тем добрый, ироничный «Перегон» критика буквально загрызла — за старосоветскую манеру съемки, за гимнастерки и за то, что прямо не сказано: кто убил? После круглого стола, на котором Рогожкин отбивался от киноведов, мы встретились с режиссером за столом кафетерия:
Эти вот встречи с критикой проходят всегда одинаково: режиссеру долго и подробно объясняют, почему ему надо сменить профессию. Хотя я лично не ждал, что критикам хватит смелости сказать это вам в лицо.
Ну хватило же. И это нормально, критика всегда отражает нравы. Другое дело, что наша критика находится в определенном застое. Сейчас много кто может игриво, одним росчерком пера опровергнуть начало картины. Но от этого момента остроумия, вероятно, наибольшее наслаждение получает сам пишущий: фильм ему уже не важен, главное — себя проявить... Я им (членам Гильдии киноведов и кинокритиков. — «О») сказал, что они оказались перед забором и теперь решают, что делать — выломать в нем щель или обогнуть. И это вместо того, чтобы подтянуться и посмотреть, что за ним. Это же значительно интереснее — идти вперед, а не пятиться.
То есть чужое мнение на вас не влияет?
А что, я должен был прислушаться к критике и что-то переделать в фильме? Годар сделал мудрее: он просто ушел из критиков и стал снимать кино, чтобы показать, как нужно работать. Самое смешное то, что критики допытывались у меня: какова концепция фильма? Нам с женой это напомнило старые времена, когда во ВГИКе студенты спрашивали: а в чем идея? По-моему, эту концепцию должны как раз критики вырабатывать. А когда начинаются общие фразы, это, честно сказать, не интересно. «В фильме нет образов». «В фильме нет характеров». И тут же: «Вы используете ходульные образы советского кино!» Я прекрасно отношусь не только к советскому кино, но и мировому. Ничего нет стыдного в том, чтобы учиться у него.
При всей своей легкости «Перегон» — картина довольно жуткая. Постоянно чувствуешь, как героями, будто винтиками в большом механизме, вращают какие-то невидимые механики — партия, власть. Вы специально закладывали в картину это чувство времени?
Мне нужно было показать напряжение времени. Жуть, конечно, тогда тоже присутствовала. Но я придерживаюсь такой точки зрения: человек — это всегда человек, во все времена, он не может всю жизнь провести на коленях. И Розенфельд, и Ромадановский (обитатели «Перегона», бывшие политзаключенные. — «О») мне очень дороги. Эти доходяги пытаются жить так, чтобы их не было видно, потому что они прошли лагеря, помнят что почем. Но они не потеряли своей человечности! У одного осталось чувство юмора, у другого — достоинство.
А насколько «Перегон» достоверен?
Сюжет и персонажи — это, естественно, вымысел. Но история абсолютно реальна: эта трасса существовала с октября 1942 по август 1945 года. Документальный сюжет был невозможен по одной причине: мы не могли отреставрировать все так достоверно и точно, чтобы даже ветераны говорили: «Да, так все и было!» Можно выдумать правдоподобные ситуации, но невозможно выдумать детали — что-то такое, что забыто давно. Я до сих пор не могу узнать, сколько на черном рынке в войну стоила буханка хлеба. Никто не помнит! И потом, художественное кино — это все-таки не документальный фильм, оно строится по другим законам. Это правдоподобие не реальности, а эмоционального и психологического восприятия. Хотя, естественно, мы придерживались реалий 1943 года — персонажи «Перегона» натуралистичны по одежде, по манере общения, по прическам.
Сейчас принято делать фильмы жанровые — к ним стабильнее интерес. В боевике всегда ясно, в какой момент зритель скажет «А-а-а-ах!», в мелодраме — где прослезится. А у вас все жанровые составляющие — убийства, любовь, катастрофы — остаются за кадром. Вы как-то пытались просчитать реакцию зрителя?
Я думаю, что глупо просчитывать зрителя — где он засмеется, где нет. Это все равно как в мыльных операх подкладывать смех за кадром, чтобы человек понимал: ага, здесь смешно... Ерунда! Кино все-таки воспринимается на уровне эмоций, на уровне подкорки. Если вы будете анализировать фильм, ничего хорошего не выйдет. Мне было немного жаль этих наших мастеровитых критиков, потому что они фильмы не смотрят — они их просчитывают. Я знаю критиков, которые посмотрят пять минут — и на выход: им все ясно! А потом обсуждают: «Ну как, этот все-таки предал?.. Ха-ха, я так и знал, какие штампы!»
Сейчас в моде решительные киногерои, такие, чтобы челюсть утюгом. А «Перегон», как и «Кукушка», это такие грустные сказки про людей, слабых, надломленных, смешных. Как считаете, в прокате ваши фильмы конкурентоспособны?
Как я могу предсказать? Сейчас главное — не сам фильм, главное — провести на каком-то канале крупную рекламную акцию. Некоторые каналы это делают замечательно. Долбят роликами типа: «Сын, ты еще не смотрел этот фильм? А мы с матерью автомобиль заложили, чтобы в двадцатый раз пойти на него!» Я противник этого, хотя понимаю, что иногда реклама необходима. Но если наше кино приобрело вдруг коммерческие черты, то от этого физически, нормативными актами не избавиться.
После «Особенностей национальной охоты» вы открещивались от славы режиссера анекдотических фильмов. Но «Перегон» опять собран из множества маленьких анекдотов — один чукча их даже выдумывает.
Смеяться — это нормальное человеческое состояние. Да, война, но солдаты тоже шутили! В любой замкнутой структуре всегда выбирается клоун, который является предметом насмешек. Смех — это обычное человеческое бытие, и если в какой-то момент он будет потерян, значит, будет потерян и человек. Почему, зачем надо лишать человека одного из чувств?
ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА
Военная глупость
Война кажется Александру Рогожкину нелепым и неумным занятием, что он беспрестанно подчеркивает своими картинами
«Особенности национальной рыбалки»
1998
Компания собутыльников ведет неравный бой с береговой охраной Финляндии, используя подручные средства. Например, подводную лодку, которая работает на... водке.
«Блокпост»
1998
Российские солдаты, занимающие блокпост где-то в горячей точке (подразумевается, конечно, Чечня), выменивают у местных всякие блага на патроны от автомата Калашникова, прекрасно осознавая, что этими же патронами их потом и подстрелят.
«Кукушка»
2002
Русский и финский стрелки, столкнувшись лицом к лицу, вдруг понимают, что им нечего делить, и объяснить это можно, даже не зная ни слова по-русски.
«Перегон»
2006
Встречая американских пилотов, вроде бы классовых оппонентов, советские летчики затягивают «Интернационал». Но гости не обижаются, вероятно, в силу того, что с текстом революционного гимна не знакомы.