Это целый организм: его корни буквально оплетают все вокруг, рыночная беспокойная душа проникает повсюду, начиная с торговых рядов и заканчивая складами, потайными пекарнями и гостиничными коридорами.
А еще рынок — это единственное место, где по-прежнему жив единый Советский Союз: дружба народов происходит круглосуточно под одной крышей. И дружба, как оказалось, в прочности крышу превосходит. Ведь крыши, как и Союз, имеют тенденцию рушиться, а отношения между людьми только крепчают. Так, по крайней мере, показалось корреспонденту «Огонька», которой удалось заглянуть во внутренние «покои» обычного московского рынка — Лефортовского.
КРАСОТА ПО-АРМЯНСКИ
На рынке можно жить, не покидая его пределов, и для тех, кто здесь торгует, это такой же полноценный город, как, скажем, Москва. Директор рынка знает истории, когда мужья, отославшие жен торговать в столицу на один день, ждали их неделями. Жены тем временем наводили красоту и возвращаться не торопились. Внутри рынка есть салон-парикмахерская, где постригут за 150 рублей, покрасят ногти и сделают массаж рук. В моде зеленый цвет и рисунки в виде цветочков, которые местная мастерица вмиг выводит обычной иголкой, макая ее в лак. Рядом, в швейной мастерской, работает армянский портной с веселой фамилией Петросян. Он чинит одежду и обувь, делает художественную штопку или ушивает шубу на пару размеров.
Приодеться тут тоже можно — в соседней секции продают вещи.
Грузинская семья — Нана (жена) и Биби (муж) — торгуют куртками и пальто. Биби — по образованию кибернетик, в Грузии он был директором профтехучилища. А потом в страе началась война, и семья осталась с двумя маленькими детьми без работы и денег. Нана, монументальная женщина с густыми черными бровями, отчетливо помнит, как они приехали в Москву: с собой 100 долларов на все, в съемной квартире нет даже чашек и тарелок. «Конечно, было неловко первое время, — за что-то заранее извиняясь, говорит Нана. — Я такая… ну, черная. Здесь это не любят. Я не говорю, что наши люди все хорошие, не оправдываюсь — разные бывают, как и везде. Каждому не объяснишь ведь. У нас это уже пятый рынок, и ничего. Друзей много, каждый ведь рынок как одна семья, считай».
МЯСНАЯ ЛЮБОВЬ
Сердце Лефортовского рынка — мясная секция. Здесь стоят две немыслимых размеров деревянные тумбы для разделки мяса, ярко-красные, как ногти деревенской красотки. Тумбы изготавливают из тысячелетних дубов, толстых и крепких, как камень. Никакое другое дерево не выстоит против ударов «тупицы». «Тупица» — это мясной топор с изогнутой ручкой и стальным лезвием. «Правильный топор, — поясняет мне раздельщик Валерий Яковлевич, — это тонкий инструмент, его не каждый сделает. Вот, смотри, на ручке черным маркером нарисованы циферки — так это номер мобильника мастера, который его «изваял».
Валерий Яковлевич — мясник в третьем поколении, специалист. Разделкой занимается уже 30 лет. «Мой дед работал на Преображенском рынке, — говорит он. — Я тогда был совсем юношей, помогал. Но опыт еще не все. Талант нужен». На вопрос, как определить хорошего мясника, Валерий отвечает: самое важное — любовь. К мясу. А потом все остальное: накачанные мышцы, твердая рука. Начинающему мяснику дают разделывать грудинку, которая считается самой легкой частью, так можно увидеть, на что тот способен. Вершина мастерства — разделать тушу бычка так, чтобы нельзя было выкинуть ни кусочка, чтобы все шло в дело.
Мясо сюда привозят ранним утром, чтобы около семи оно попало на проверку к ветврачам рынка. Туша должна быть цельной, с головой и внутренними органами. Она сразу попадает в «приемную», или «морг», — так местные работники шутливо называют комнату, где проходит проверка. «Мы вскрываем лимфоузлы, — объясняет завлабораторией Юлия Субботина. — Делаем пробу селезенки, радиологию, берем мазки». В соседней комнатке проверяют мед, творог, овощи — в колбах плещутся натертые на терке огурчики, морковка, помидоры и еще что-то неопределимое, но красивое по цвету. Как тропические коктейли в модном баре. Довершают картину плакаты в стиле Дали: на одном старательно нарисован солитер с рыбой и без рыбы, на другом яблоки и груши порочно оголяют свои плесневелые бока.
В торговом зале на лотках с зеленью и специями всех этих плакатных откровений нет и в помине. Фолик, щекастый парень из Таджикистана, кормит 12 человек семьи тем, что продает сушеные фрукты и приправы. Семья тем временем в далеком кишлаке Сурх собирает абрикосы и сливы. Кто помладше — залезают на крышу и раскладывают их на просушку. Женщины готовят смеси для шашлыков, плова и рыбы — все идет на продажу в Москву. Фолик, скромно улыбаясь, раскрывает секрет своего здоровья и трудоспособности: «Ем два-три куряга в день, очэнь полезно, энергичный всегда».
ТЕ САМЫЕ
В их отсеке покупателей пока нет — так, зайдут один-два человека. Их двое: грустный грузин Гена и Татьяна из Подмосковья. Про них говорят: «Это те самые, с Бауманской». Они торговали на Басманном рынке и в день смертоносного обрушения пришли, как всегда, на работу. Только работы уже не было: были куча щебня и досок, и рыдающие люди, и спасатели, которые не дали достать погребенное под обвалившейся крышей оборудование. У них там было все: холодильники, витрины, продукты, даже деньги, которые хранились в сейфах. Рассказывают, что, когда удалось добраться до сейфов, их двери уже были взломаны, внутри ничего не было.
Гена продает грузинские сыры: сулугуни, чечил, сырные хинкали, рулеты с зеленью и аджикой, Таня — творог и йогурты. Трагедия на рынке лишила их клиентуры, люди, которые приходили годами, приходить перестали. «Некоторые нас нашли, — говорит Таня, — приходят сюда, кто как реагирует. Плакать начинают — кто от грусти, что того рынка больше нет, а кто от радости, что мы живыми остались». Многие торговцы с Бауманской до сих пор не могут оправиться от шока — это те, кто потерял там близких людей. Они так и не вернулись к работе. «Это все равно, что начинать все с самого начала. С нуля», — объясняет Гена.
Саша, торговец зеленью и фруктами, родом из Гянджи. Это город в Азербайджане, откуда родом большинство погибших на Басманном рынке. Все они торговали зеленью, у всех в Гяндже были родственники, которые эту зелень выращивали и отсылали самолетами в столицу. Ночной оптовый рынок зелени на Бауманской был единственным в Москве, оттуда петрушка и укроп попадали на все остальные рынки. Теперь торговлю парализовало: родные должны послать других людей на замену прежних, но пока на это нет сил.
ШАУРМА ЗАБИТА
Люди торгуют по 12 — 14 часов: чтобы закупить товар, нужно просыпаться в пять утра, а лечь получается не раньше полуночи. В течение дня нужно питаться, и процесс это непростой. На рынке есть кафе, где подают крепкий кофе без молока и горячие бутерброды с сыром. Через стеклянную стенку можно смотреть на рынок, ты как в аквариуме.
Но обедать чаще всего приходится прямо за прилавком. В углу рынка есть закрытая, ничем не примечательная дверца. За ней — комната без окон, пропахшая горячим хлебом. Здесь два юных таджика Рустам и Алик пекут лаваш в настоящем тандыре. Готовится лаваш три минуты: как только он подрумянится и надуется, как спасательный круг, можно снимать его со стенки тандыра специальной железной решеткой. В день получается 200 горячих лепешек, в праздники выпекают до 300 штук. Чтобы поесть быстро и на ходу, идут за шаурмой к Забиту. Турок, родом из Агры, он натренировался шутить по-русски: «Я Забит, вам меня не забить». После 10 лет работы с шаурмой он может уже только руководить процессом, готовят же специально обученные люди — юноша из Таджикистана и девушка-лезгинка. Один из покупателей Забита — Жак Ибади, он торгует бритвенными принадлежностями.
Жак — сын знаменитого режиссера из Афганистана. «Я рос, у меня было все. Рос в самом богатом районе, — у Жака волосы собраны в хвостик, одет в черную кожу, вылитый Стивен Сигал. — Когда я был маленький, ездил в Россию в пионерлагерь «Альпинист». Мне так понравилось, что папе сказал: буду учиться только там. А папа не хотел». Потом началась война, пришлось ехать в Россию, но поступить в университет не получилось. Зато Жак, к тому времени профессиональный боксер, нашел в Москве свою любовь: красавицу спортсменку, учительницу физкультуры. «Мы поженились, надо было кормить семью, — говорит Жак, — пришлось идти на рынок. Другой работы для меня не было». Его мечта — открыть свой спортивный магазин, а еще съездить в Австрию, где сейчас живут родители.
ЧУВСТВО СНЕГА
Под вечер торговля затихает, остаются в основном «летучие торговцы» — несанкционированные бабушки с капустой, которых администрация рынка никак не может призвать к порядку. Бабушки встают там, где им хочется, без всяких предварительных регистраций и разрешений, а если выгоняют, возвращаются снова с неизменным упорством. Жизнь в Союзе закалила их волю, их соленья — первое, что мы видим, заходя на рынок, и уходят они последними.
Торговцы расходятся — кто по домам, кто остается здесь же, в рыночной гостинице. Директор гостиницы Лена поит постоянных постояльцев чаем, рассказывает, как подросло авокадо или мандарин, прижившиеся на гостиничном подоконнике. Если смотреть в окно, то можно увидеть огромную белую гору: это вид на площадку-снегохранилище, откуда снег не успевают вывозить и он закрывает небо, солнце, улицу, все. «Ну и пусть будет в окне, — успокаивает Лена. — Это лучше, чем на крыше. Так мы, по крайней мере, в безопасности. Ничто на нас не обрушится, да и ладно». И с этим не поспоришь.
Редакция журнала «Огонек» выражает благодарность администрации Лефортовского рынка г. Москвы за помощь в подготовке материала.