Писатель Сергей Лукьяненко в 1990-х строчил пророческие романы о космосе и эволюции интернета, придумал современных волшебников — Иных и к началу 2000-х стал главным фантастом страны. Пока в кинотеатрах идет снятый по его прозе вампироборческий боевик «Дневной дозор», сам Лукьяненко выпустил сразу две новые книги: «Черновик» — о прогулках по параллельным мирам и «Последний дозор» — четвертый отчет о борьбе московских бюрократических структур Ночного и Дневного дозоров. «Огонек» встретился с автором, чтобы уличить его в конъюнктурности. Но зря: оказалось, что даже Иных Лукьяненко планировал… истребить.
Сергей, полтора года назад, еще до премьеры «Ночного дозора», я сидел с вами в этой же комнате и подробно отчитывался, понравился ли мне фильм. Это было так удивительно: надо же, мэтр, а волнуетесь из-за киношки. Сегодня вы в себе больше уверены?
На самом деле волнуюсь по-прежнему. Конечно, успех «Ночного дозора» окрыляет. Но «Дневным дозором» хочется его закрепить. Доказать, что шум вокруг «Ночного» был вызван не только рекламной кампанией или тем, что это первый за долгое время отечественный фантастический фильм. «Дневной дозор» имеет к этому все основания. По крайней мере, тот вариант картины, что я видел — рабочий, без эффектов еще, — так вот он уже впечатляет.
Сам я рос на американских фантастах-шестидесятниках — на Саймаке, Азимове, Шекли…
Да, как и все мы.
А есть уже «поколение писателя Лукьяненко», для которого ваши книги — это некий культурный базис?
Есть, конечно. Для меня это ужасно звучит, я сразу чувствую себя старым, но факт: первые мои вещи выходили 15 лет назад. И те, кто читал их годами, а сейчас пишет что-то свое, иногда роняют фразу, от которой меня пробирает озноб: «В детстве я зачитывался книгами Лукьяненко…» Поскольку по мироощущению я по-прежнему 25-летний юноша, то всегда вздрагиваю: «Боже мой, как же это произошло? Как он в детстве меня мог читать?» Ну и с другой стороны, появилось следующее поколение, для которого Лукьяненко — это знаменитый писатель… но устарел. Я со смехом обнаруживаю себя в роли не просто там мэтра, а мэтра замшелого, которого можно похлопать по плечу и сказать: «Спасибо, дедушка!»
Читатели вам названивают, быть может, караулят в подъезде?
Слава богу, звонят редко — иначе бы я сменил номер. Но пишут много. Что-то хвалят, где-то ругают. По «Последнему дозору» одобрительных откликов на порядок больше, чем писем тех, кому не понравилось. То есть книжка пошла, читатель доволен.
А с чего вообще началиcь «Дозоры»?
Случайно. Я собирался писать фэнтези и пытался представить мир, в который бы поселил персонажей. И понял, что описывать вымышленное королевство, где живут эльфы, гномы и драконы, — это неинтересно совсем. Потому что у меня будет внутреннее неверие к тому, о чем пишу. Не знаю, с чем это связано, но в тот момент я не был готов начать такую книгу. А вот поселить всех магов-волшебников в наше время, в наши дни…
В ваш район даже.
Да, в мой район… И психологический барьер сразу исчез: в московских магов я готов был поверить. Ну и сразу было ощущение, что структура книги должна быть детективной. А у нас в детективах традиционно шурует частный сыщик, но не крутой, а скорее интеллигент. Возникла идея: главный герой занимается расследованием какого-то магического преступления, но он при этом заштатный работник, скажем, программист… Да, прекрасно, он программист в Ночном дозоре! Тем более что сразу появляется шутливая ассоциация с «Понедельник начинается в субботу», где главный герой сидит себе, программирует, а вокруг него все это волшебство. Дальше все само выстроилось. Появился Ночной дозор. Появились вампиры, которые нарушают договор, и их надо как-то преследовать. Появились те, кто договор соблюдает, и с ними вроде можно ладить. Потом — Дневной дозор, который контролирует процесс со своей стороны… Стоило придумать структуру — и сюжет выстроился мгновенно.
А почему именно «Ночной дозор» попал под прицел Первого канала и кинематографической машины?
Думаю, сыграло роль то, что действие происходит здесь и сейчас. Не нужно было создавать в декорациях какой-то магический мир. В качестве задника подходили обычные улицы обычной Москвы. Это было проще снять нашим киношникам, которые не могут пока работать с голливудским размахом. И потом, для зрителя массового, который фантастикой не избалован, прийти на фильм вроде «Властелина колец», роскошно оформленный, с прекрасной литературной основой — все равно некое усилие. Он, зритель, кажется себе переростком, который взял и пошел на кино для дошкольников, в котором группа отважных пионеров отправилась бить Кощея. «Ночной дозор» все-таки реалистичнее, его проще принять.
Вместе с «Последним дозором» вышла еще одна ваша новая книга — «Черновик», где использована та же структура: с обычным москвичом из обычной хрущевки происходят необычные вещи. Так вот, я не мог избавиться от мысли, что «Черновик» — он сделан с прицелом на экранизацию.
Я всегда огрубляю свои объяснения о причинах появления той или иной вещи. Раскладываю книгу по полочкам и прямо говорю: этот роман экранизировали потому, что зрителю удобно ассоциировать себя с главным героем. И снимать его было дешевле. Все! Я сознательно стараюсь снять пафос. Потому что можно ответить: «Дозор»-де был выбран Первым каналом, поскольку это очень глубокая книга о вечном конфликте Добра и Зла применительно к российским реалиям… То есть нагородить пурги, которую обязан уметь городить любой уважающий себя автор. Я это могу, но зачем?
Книги я по-прежнему пишу только для себя. Что мне хочется, то и пишу. Я с трудом писал «Черновик», поскольку после выхода «Ночного дозора» в течение года была очень сложная для меня ситуация — во-первых, обрушилась популярность, во-вторых, вал изданий за рубежом. Каких-то финансовых причин, которые заставляют автора, окончив одну книгу, немедленно браться за следующую, я сразу лишился. Я не кокетничаю, я честно могу признаться, что могу позволить себе не писать! Не писать полгода, год, пять, может быть, десять лет. Просто за счет переизданий моих книг на Западе могу почивать на лаврах. Другое дело — я этого делать не собираюсь, потому что мне интересно работать. И выходом из годового простоя как раз и стал «Черновик». Я втягивался, заставлял себя работать, отказывался от интервью, беготни. У меня родился ребенок, он требует заботы. Очень трудно сказать себе, что я вот сейчас сяду и, вместо того чтобы поиграть с младенцем или почитать хорошую книжку, начну писать свою. Трудно, когда нет грубых материальных стимулов.
Стоп, вы уворачиваетесь от вопроса. А суть вот в чем: ваши книги — это коммерческий продукт. После романов появляются: фильм по книге, компьютерные игры, настольные игры, майки, sms-чат «Стань Иным»… Приходится адаптировать литературу под мир чистогана?
Было бы странно, если бы я не рассчитывал коммерческий потенциал своих книг. Но повторяюсь: это меня не заставит менять сюжет в угоду возможной экранизации. То, что нельзя экранизировать сейчас, смогут снять через 3 — 4 года, а я не спешу, я могу подождать. Потому что сознательно делать мир удобным для съемок — это же несерьезно! Вот сейчас пишу новый роман — кстати, выложил несколько фрагментов в Сети, действие которого происходит в фэнтезийном, сказочном мире. Там будут летать и разговаривать драконы, там принята уникальная магия, совершенно некиношная, ее сложно экранизировать. То есть я заранее знаю, что из этой книги вряд ли сделают фильм. Но меня это не смущает. Потому что книге — на пользу.
Ну идете же вы на уступки: упоминаете в романах какие-то торговые марки. После «Ночного дозора» с Первым каналом пытался судиться «Аэрофлот», чей самолет в картине падал на подмосковные Ватутинки. В романе «Последний дозор» вы неожиданно делаете реверанс в сторону «Аэрофлота»: мол, отличная авиакомпания!
Я объясню. Ситуация с «Аэрофлотом» была анекдотичная, потому что претензии возникли по принципу испорченного телефона. Скупая информация по фильму дошла до руководства компании: вот, в кино ваш самолет падает на Москву! Понятно, что руководство схватилось за голову: почему падает, с чего это мы такие плохие? Как только фильм посмотрели, претензии были сняты. Я больше скажу: в фильме «Дневной дозор» часть действия происходит в самолете той же компании, и, как я понимаю, «Аэрофлот» охотно пошел на эти съемки. А реверанс в «Последнем дозоре» был сделан сознательно. За год я налетал тысячи километров самыми разными перевозчиками — Lufthansa, British Airways, Easy Jet, но больше всего мне понравилось с «Аэрофлотом». И поэтому я написал, что, да, «Аэрофлот» ничем не хуже! Если угодно, это можно назвать product placement - только мне за него никто не платит. Точно так же в «Лабиринте отражений» герой, богатый, крутой, подчеркнуто пьет кофе только в «Московской кофейне на паяхъ». И когда его спрашивают почему, говорит: «Да потому, что кофе хороший!» Многие до сих пор считают, что я что-то получил от этой кофейни. Да нет! Просто мне захотелось упомянуть место, в котором варят вкусный кофе.
У вас есть своя аудитория — стабильная, многомиллионная. Таким образом, вы не просто писатель, а массмедиа, рекламная площадь. Неужели вы в таком качестве никому не любопытны?
У меня не было случая заказного product placement. Единственное, я пару раз упоминал какие-то рестораны, и рестораторы в благодарность мне дарили дисконтные карты — такой вот обалденный product placement! Вот в «Последнем дозоре» есть сцена: герои садятся в какой-то джип, мчат по бездорожью и думают: машина-то славная, все вынесла! И ситуация была очень смешная: я написал эту сцену, упомянув конкретную марку джипа. А потом уже схватился за голову: «Боже мой! Если оставить марку, то какой-нибудь идиот сразу взвопит: а-а-а, забашляли тебе за это!» Но если не указывать марку вообще — странная получится фраза: «Мы подошли к большому черному джипу, мы в него сели…» Нужна марка, нужна! Я обзвонил друзей, связанных с автомобильными фирмами, и сказал, что поневоле получается product placement какого-то внедорожника — может, кому-то из автопрома интересно? Я ничего зазорного не вижу в том, чтобы какая-то фирма мне предложила: «О’кей! Пусть это будет наше авто, пиши, а мы его тебе подарим — и катайся!» Так вот, я озадачил друзей этим вопросом, а они: «Без проблем, можно договориться, сколько у нас времени?» Отвечаю: одна неделя — я должен был сдать текст издателю… Оказалось, недели мало. Надо несколько месяцев: пока рекламодатели прочухаются, отправят бумаги за рубеж, дождутся ответа… В результате оставилась какая-то японская марка — понять, что за модель я хвалю, невозможно.
По идее, к вам стекаться должны предложения: пусть, дорогой наш писатель Лукьяненко, герои пьют конкретное пиво, звонят по конкретным моделям сотовых, а взамен…
Я не вижу ничего ужасного в том, что писатель вставит упоминание какого-то продукта, если это не ломает сюжет, и получит за это деньги. Напротив, прекрасно, что авторы могут так заработать! Но реально нет такого, что толпа производителей стоит в очереди и жаждет отрекламировать себя в книге. А если и хотят, то какую-нибудь лапшу быстрого приготовления, замороженные хрящи, кошачий корм из рогов и копыт… То есть товары очень народного спроса, которыми сам автор пользоваться бы не стал. А я вот рекламировать любую вещь, которая того недостойна, не буду.
Лет 10 назад писатели хором жаловались, что литераторство — работа для энтузиастов, голодная, неприбыльная. А теперь?
Сегодня писателю выжить проще, чем несколько лет назад, особенно по сравнению с послекризисными годами, когда упали тиражи, гонорары. Но тех, кто может жить литераторством и жить хорошо, чьи книги продаются приличными тиражами, их всегда единицы, может, десяток авторов в каждом жанре. Писатель может нормально существовать, если каждая его книга уходит хотя бы тысяч по 50 и иногда допечатывается. Но это редкость — такие тиражи далеко не у всех.
У «Последнего дозора» тираж полмиллиона. А откуда издательство берет эту вот цифру — сколько печатать?
Издательство никогда не решает, что Васю Пупкина напечатает тиражом 10 тысяч, а Сергея Лукьяненко — полмиллиона. Издательство исходит из заказа. Интересуется в городской книжной сети: «Сколько вы возьмете нового Лукьяненко? (Называется «Черновик».) — Ну, Лукьяненко — это Лукьяненко, пришлите тысячу… - А сколько возьмете нового Лукьяненко? (Называется «Последний дозор».) - Что?! Еще один «Дозор»? Ну, дайте 10 тысяч… Хотя нет, дайте 20!» Исходя из этого формируется тираж. «Последнего дозора» только до Нового года 550 000 улетело.
«Дозор»-то ведь не последний. Вряд ли вы зарежете курицу, несущую золотые яйца.
Скажем так… Когда я его писал, то был убежден, что полностью уничтожу Иных — я собирался превратить их в обычных людей, лишить магической силы. Но под конец мне стало их жаль. На последней главе я колебался, потом подошел к жене: скажи, убивать мне их или нет? Жена урезонила: «Знаешь, это будет очень обидно для читателей, тем более что выходит фильм, там приключения и все такое — и тут твоя книга, которая закрывает тему». Типа, не надо, не обижай так читателя. Я понял: жена права. Поэтому я несколько развенчал мир Иных, но в конце оставил хулиганскую фразу: «Неужели вы думаете, что этот Дозор — последний?» Хотя что уж там: мало кто сомневался.