6 декабря в Большом театре — главная премьера сезона: спустя четверть века здесь опять ставят оперу Прокофьева «Война и мир» по одноименному роману Толстого. Музыкальный руководитель, дирижер и идейный вдохновитель постановки — Мстислав Ростропович.
«Огонек» отправился на репетицию оперы
— Соня, Соня!.. Ты что, не слышишь, глухая, что ли? — Ростропович зорко выглядывает из-под своих легендарных очков. Он называет артистов по именам персонажей — такая старорежимная привычка великих. — Я не могу до тебя докричаться. Давай еще раз.
Голос у Ростроповича тонкий и резкий. Обижаться на него невозможно, здесь все его любят и благоговеют и улыбаются каждому слову.
Он сидит в оркестровой яме, лишь слегка возвышаясь над сценой. Это он все придумал — ему принадлежит идея восстановить «Войну и мир» в Большом театре. Зеленая лампа и партитура — вот и все его оружие. Лампа разливается теплым светом, дирижерская палочка пляшет в руке.
— С 67-й цифры — внимание всем! — попрошу играть пианиссимо. Начинаем!
Сцена бала. Из-за кулис вылетают танцующие пары — в гетрах, разношерстных одеждах, в чем попало, бальные платья и фраки лишь подразумеваются: они пока спешно шьются в мастерских в Питере и Москве. Распорядитель у края сцены, невидимый из зала, отчетливо диктует:
— Банкетки пошли!
— Ростов где? Пошла Наташа!
— Пошли подносы!
Все это вылетает в диком темпе на сцену — банкетки, подносы, Наташа. На банкетках усаживаются Ростова и Элен Безухова.
— Разве-е мо-ожно жить в Москве и никуда не езди-и-ить? — поет Безухова.
«Война и мир» — удивительная опера. Во-первых, в ней почти нет арий в привычном смысле: в большинстве случаев артисты просто поют толстовский текст. Это очень смешно, но вместе с тем и очень трогательно. Ни в одной опере в мире нет такого количества действующих лиц — их 64, одних только героев! Князья, генералы, маршалы, министры, горничные и лакеи (есть Старый лакей и Лакей на балу), поручики, ямщики и цыганки, и даже один государь император Александр I, напротив которого пишут в программках: без пения (царственная особа в 1940-е понималась как отражение Сталина, «арию Сталина» написать не рискнул бы даже психически больной советский композитор). А еще партизаны, русские солдаты и офицеры, французы, гости на балах, жители Москвы и пр. А еще оркестр, а еще хоры, декораторы, а еще десятки мастериц в пошивочных мастерских — в общем, толстовский размах сопровождает оперу во всем. Действие будет происходить одновременно на разных планах - на высоте от 1 до 4 метров от уровня сцены. Первый раз оперу Прокофьева поставили в 1946 году, последняя постановка в Москве — почти 25 лет назад.
… Сцена в доме Ростовых. Наташа собирается бежать с Курагиным и тайно обвенчаться. Заговор раскрыт.
Наташа (жалобно поет). Уедет он, уеде-ет…
Ростропович (кричит): Ну, ну, опоздала, Наташа!
Наташа. Уедет он…
Ростропович (энергично отбивает такт ладонью по краю дирижерской будки): «Уе-дет! Та-да-да, та-ра-ра-ри-ра!»
— Какая самая главная проблема сегодня? — Иван Поповски, постановщик оперы, говорит с обаятельным балканским акцентом, хотя живет в Москве уже 17 лет. Он бежит в курилку, мы беседуем на ходу. — Чтобы срослось все. Потому что из-за ремонта в Большом все репетировалось на разных площадках — в старом театре на верхней сцене, в комнатах, в театре Станиславского, на «Мосфильме», на Новой сцене… Все время такое сумасшествие, надо чтобы покой какой-то наступил. Нельзя все делать в беспокойном состоянии! Нужно чтобы оркестр, сцена, мизансцена срослись.
— Какая основная идея постановки?
— Ох, я не люблю опережать время... Как это сказать? Не умею крупными мазками…
Тренькает мобильный.
— Але? Да-да, бегу. Все, Ростропович зовет. Я не умею говорить о концепциях. Ничего не осовременивать — вот какая основная концепция. Сделать оперу как можно ближе к авторам — вот задача. К Толстому, к Прокофьеву. Современных композиторов нужно ставить современно, как «Дети Розенталя»… У нас другое, мы хотим показать дух времени.
… Сцена в комнате Наташи. Пьер утешает обманутую Ростову.
Наташа. Это непра-а-вда, что он жена-ат…
Пьер. Это пра-а-авда.
Наташа. Честно-ое слово?
Пьер. Честное слово…
Откуда-то сверху, как Господь Бог, вмешивается Ростропович:
— Па-ба-бам! Честное слово! Сло-во!
Ростропович мощно отбивает так руками.
— Ах, оставьте меня…
— Ах, ас-тафь-те, — четко повторяет Ростропович. — Быстрее!
— Ах! — Наташа плашмя падает в кресло, но вполоборота — так, чтобы одним глазом видеть дирижерскую палочку. Оркестр набирает воздуха в легкие и напряженно звенит. Трубы, барабан.
Пять актов, 13 картин, четыре часа чистого времени. Будут еще: батальные сцены (в Бородинском сражении на сцене 200 человек - хор, 70 артистов миманса и 30 солистов), Наполеон, заседание ставки во главе с Кутузовым, горящая Москва. И все при этом поют, даже французские солдаты, которые ругают «проклятый рюский холод», даже когда философствуют и умирают. Это опера о величии во всем — в чувствах, движениях, в поражениях и победах.
— Все пропало-о-о. — На лице у Наташи ужас, руки царапают о воображаемую стену. — Я приняла мышья-як!
— Ах! — хором восклицают мамки, няньки и оркестр. Наташа падает.
— Не так. Мышь-як, — отчетливо, фальцетом произносит Ростропович со своей кафедры. — Давайте еще раз, с этой фразы.
— Мышь-як! — с той же яростью и страстью кричит Наташа и так же безжизненно валится в объятия прислуги.
— Ну ладно, — Ростропович сухо объявляет перерыв. Москву засыпает снег — почти как в финальном эпизоде оперы. До премьеры остается 13 дней, 12 часов и один взмах дирижерской палочки.