Биология теперь знает, что красиво, а что нет. Физиологи научились определять предметы, которые мозг считает некрасивыми. Теперь задача ученых — найти точные критерии красоты и впустить ее в жизнь
«Большинство аварий на дорогах происходит потому, что мир вокруг водителей, то есть городской пейзаж, не приспособлен для нормального зрения. От мелькания однообразных предметов — окон в многоэтажках, столбов — все микродвижения глаз направлены в одну сторону. И глаз перестает видеть дорогу» — такое сообщение было сделано на Международной конференции по офтальмологии, проходившей на прошлой неделе в Институте нейрохирургии им. Бурденко.
Сообщение сделал доктор биологических наук директор Московского центра «Видеоэкология» Василий Филин.
— Мы живем в некрасивом мире, и у этой некрасивости — физиологическая основа, — говорит ученый. — Конечно, я утверждаю необычные вещи и их трудно принять, особенно архитекторам, дизайнерам.
Филин изучает саккады — быстрые непроизвольные движения глаз, с помощью которых мы постоянно сканируем окружающее пространство. Однажды он обнаружил, что глаза слепых совершают такие же движения, как глаза зрячих. Дальше — больше. Василий Антонович обнаружил, что саккады — непременное условие не только зрения, но и деятельности мозга вообще. Не совершают саккад только глаза мертвецов. Что же касается здоровых зрячих людей, то их саккады определяют всю психическую деятельность, а обусловлены не чем иным, как красотой окружающего пространства.
На протяжении последнего года Василий Антонович экспериментировал так: показывал разным людям фотографии архитектурных сооружений и фиксировал, какие из них глаз «любит» разглядывать, а какие нет. Оказалось, красивым или некрасивым любой предмет делает не абстрактный эстетический вкус, а вполне конкретные физиологические реакции, общие для всех людей.
Если деталей мало, глаз страдает. Он проскальзывает, тщетно пытаясь зацепиться за отсутствующие выпуклости визуальной среды. В городах же сейчас — голые торцы стен, стекла больших размеров, плоские асфальт и крыши. В офисах опять же — бело-серые стены, жалюзи, одинаковые столы и компьютеры.
— Вот на судебном процессе сидит водитель, виновный в ДТП, — говорит Филин. — И эксперты не могут понять, почему здоровый, трезвый, опытный водитель не заметил элементарного дорожного знака. Кого винить на самом деле? Неправильную организацию дорожного пространства, например монотонные ряды совершенно одинаковых столбов, «благодаря» чему нормальные саккады расстроились, глаз фактически перестал видеть. Стоило учесть физиологию зрения (например, расставить столбы чуть дальше друг от друга) — и ДТП можно было бы избежать.
Если после очередной саккады глаз не находит новых деталей, в мозг не поступает своевременный сигнал. Психика, оснащенная ненормально функционирующим глазом, узнает, что такое стресс и угнетенность. И психическая деятельность человека становится вялой, скучной и несчастной. А все из-за отсутствия красоты.
ПРЕКРАСНОЕ УРОДСТВО
Возникает естественный вопрос: почему, когда человек смотрит, скажем, на свалку, у него возникают неприятные чувства? Ведь свалка — прекрасное поле для того, чтобы глаз постоянно цеплялся за все новые элементы среды. И действительно, свалка — разнородная визуальная среда. Однако разнородность — лишь одно из условий благоприятной деятельности глаз, а саккады — только первый, самый низкий уровень отбора красивого.
— Филин ставит перед собой цели очень благородные и правильные, — говорит директор Московского НИИ теории архитектуры и градостроительства Игорь Андреевич Бондаренко. — Но красота — очень сложный предмет, ее критерии так просто не сформулируешь и тем более в аппарат не заложишь. Филин — «технарь», опирается на физиологию. Мы же против того, чтобы внедрять его систему оценки красоты повсеместно, потому что она построена на очень примитивных физиологических обоснованиях. Если следовать его теории, надо запретить нам смотреть на готику, потому что там неправильный ракурс какой-то. И Василий Блаженный оказывается перегружен элементами. Но они же красивы! А бывает, что филинские глазные измерения показывают — хорошо. Наши же эксперты уверены — совершенно нехудожественно. Даже дурно и давяще. Недавно я был в Воронеже — такой страшный стоит горком, а перед ним Ленин. Это устрашающее зрелище, оно явно имеет терапевтически негативный смысл. Подавляет. Так же как в Нижнем Новгороде есть знаменитый сталинский шедевр архитектуры. Добротный классицизм, колонны. Пропорции. Но до чего же это страшно! Хотя с точки зрения аппаратуры Филина это прекрасное здание, образцовое.
Критерии Филина, по утверждениям архитекторов, совершенно не связаны с историческим развитием восприятия. Восприятие красоты никак нельзя свести к физиологической реакции. На него влияют и память, и личные вкусы, и желание чего-то новенького, и даже экономические потребности. В архитектурном планировании до сих пор оценки реально выносятся только с помощью экспертов. Критериев нет, есть только признанные авторитеты. А измерить красоту аппаратом — это несерьезно.
Бывает ведь и уродство, дорогое сердцу. Кто знает, может быть, когда-нибудь старые пятиэтажки будут охранять как памятник культуры. Люди по-прежнему ищут абсолютной истины, а XX век давно привел к релятивизму в оценках. Скажем, в эпоху Ренессанса отрицали готику и воспевали античность. А потом увидели, как это прекрасно — готика. Похожее происходило и с застроенными-перезастроенными старинными московскими двориками. Сначала показалось — уродство, потом — эклектика, очень мило.
МАЛЕВИЧ И ОБЕЗЬЯНЫ
Архитекторы, дизайнеры, искусствоведы и прочие тонкие знатоки и производители прекрасного знать не хотят о физиологии. Грубые физиологи, в свою очередь, утверждают, что заниматься психологией и эмоциями — не их дело. Те и другие не могут толком сказать, что происходит в наших головах, когда мы видим Домский собор, а что — когда выползшего из-под плинтуса таракана, созданного природой вполне гармоничным, но противным. Есть еще психологи, как раз эмоции изучающие и с радостью бы послушавшие физиологов, если бы тем было что сказать. К сожалению, дальше изучения низовых механизмов последние не продвинулись. Однако и этого достаточно, чтобы утверждать: красивое для мозга — это то, от чего мы испытываем удовольствие. То есть когда наш мозг выделяет эндорфины. Все остальное — некрасивое или прямо вредное.
Биологи знают, что у любого процесса в мозге есть носитель — группы нервных клеток, организованные тем или иным способом. И значит, никакого иррационального чувства прекрасного нет, а есть сплошная закономерность.
Всегда найдется обезьяна, которая скажет: Малевич исключительно хорош |
— Вся красота имеет четкую биологическую подоплеку, — говорит профессор Сергей Савельев, руководитель отдела эмбриологии НИИ морфологии человека РАМН, недавно опубликовавший книгу «Происхождение мозга». — К сожалению, очень много вещей, которые не вызывают ощущения гармонии, существует в человеческом сообществе как культурный багаж. Это не природное ощущение красоты, а навязанное исторически. Вся эта шелуха идет от способности обезьян подражать друг другу и подделывать свои собственные ощущения под общепринятые. Почему, например, людям не нравится мазня Малевича, но они говорят, что это хорошо? Потому что в стаде обезьян всегда найдется парочка, которая скажет: Малевич исключительно хорош! Их интересует не Малевич, а собственные амбиции. Они таким образом утверждают свою доминантность. И когда некий знаток хвалит нам очередной шедевр, мы видим не человека под названием «искусствовед», а обезьяну, стремящуюся повысить свой статус.
Но почему тогда все прочие принимают и восхищаются творениями доминантных обезьян, а то и честно получают удовольствие? Механизм здесь следующий. Например, у вас есть невеста, которая любит арабские народные песни и круглосуточно их крутит. Для европейского слуха это все вой уличного кота, но если его полгода повторять, то в височных областях мозга, где хранится информация о звуках, сложится набор сигналов. Это просто контакты между клетками, память. Допустим, вы расстались с невестой, а через три года услышали арабские песни. У вас возникает узнавание, эта музыка воспринимается как родная. На готовую систему памяти лег звук, стали вырабатываться эндорфины. Это природный механизм для воспроизведения запомненного.
— Нужно отфильтровать то, что является красотой с биологической точки зрения, от наносного, культурного, — продолжает Савельев. — Тогда в биологическом подтексте останется немного. То, что нравится всем.
ВИЖУ МОЗГОМ
Что же все-таки определяет предпочтения людей в области красоты?
Первый мотив связан с репродукцией — нужно размножаться и переносить геном в следующие поколения. Идет девушка, вы про нее ничего не знаете — может быть, она дура полная или глухая на оба уха. Но у нее юбка выше колена и стройные ножки. Всеми это воспринимается как красота, а на самом деле удлинение конечностей самок обезьян — просто признак полового созревания.
Второй раздел красивого связан со средой обитания. Пещера, например, должна быть большой, поэтому людям нравятся большие квартиры. Лучше иметь хороший обзор для защиты от хищников, поэтому группы небоскребов кажутся красивыми, если взгляд может «простреливать» их насквозь.
Третий, и последний, критерий красивого — пищевой. Возьмем персики в магазине. Выбирая самые лучшие, человек превращается в ту самую обезьяну, от которой мы все произошли. Оценивает окраску, количество помятых бочков, засохший черешок. Этим мозг в основном и занимается — различением хорошего и плохого, а если переходить на социальный язык — красивого и некрасивого.
Человек только сначала смотрит глазами, а потом мозгом. Начинает, например, оценивать шкурку персика — здесь ровная, бархатистая, не мятая. Все это вы оцениваете эмоционально: нейрогормональные центры вырабатывают набор гормонов, которые говорят о том, что вот это хорошо, а это плохо.
И персики для нашего мозга ничем не отличаются от небоскребов. При зрительном восприятии мы выстраиваем аналогии: это здание напоминает вкусный плод, а это — несколько подпорченный.
Может ли возникнуть конфликт между тем, что красиво, биологично и навязано культурой? Может. Человек может долго считать картины Шагала венцом искусства, а потом объявить, что это все ерунда. Почему? Просто потому, что ему 20 лет внушали вещи, с которыми не согласна его биология. А когда он дожил до уровня самостоятельного мышления, то посмотрел на Шагала критически.
С точки зрения биологов, хорошо бы весь дизайн, всю архитектуру подчинить нашим естественным предпочтениям. Проблема пока в том, что формализовать предпочтения еще некому.
— Этим никто серьезно не занимался, — говорит Савельев. — Люди от искусства панически боятся таких исследований. Ведь любая объективная оценка вышибет у них почву из-под ног, они же объявляют красоту непостижимой!
С другой стороны, благодаря исследованиям доктора Филина лед все же тронулся.
— Я надеюсь, что как только мне удастся вырваться с моей видеоэкологией за рубеж, дело сдвинется, — убежден ученый. — Уже сегодня я, например, получил предложение от одного шведского архитектора сотрудничать с ним и с Каролинским медицинским институтом, тем самым, который присваивает Нобелевскую премию в области медицины. А у нас все почему-то глохнет.
Так что будущее — не за домами из стекла и алюминия, как мечтал Чернышевский. Будущее — за яркими домами-плодами, автомобилями-женщинами и тракторами-мужчинами. За огромными окнами, повышающими обзор, и узорными стенами складов, стоящих вдоль шоссе. Будущее — за разнообразием и яркостью. Оно похоже на магазин «Детский мир», набитый игрушками. Дети — они ведь почти животные в своих предпочтениях.
До тех же пор, пока застройщики не обращают на биологов внимания, у нас будут появляться и многоэтажки, клонировавшие худшие идеи Корбюзье, и фаллические скульптуры Церетели, демонстрирующие нам его доминантность, и откровенно вредное для психики, провоцирующее ДТП техногенное однообразие вдоль автодорог.