ТАЛАНТЫ И ИХ СОДЕРЖАТЕЛИ

Выставка в Пушкинском музее, посвященная Сергею Ивановичу Щукину, наверняка вызовет новый взрыв восторгов по поводу великих русских меценатов прошлого. Но еще неизвестно, кто более бескорыстен: меценаты прошлые или нынешние

ТАЛАНТЫ И ИХ СОДЕРЖАТЕЛИ

последняя фотография Сергея ивановича Щукина 1935 год

На следующей неделе в Пушкинском музее откроют выставку, посвященную 150-летию со дня рождения русского промышленника, купца Сергея Ивановича Щукина, собравшего замечательную коллекцию передовой по тем временам французской живописи. Будучи национализированной ленинским декретом в 1918 году, а потом разделенной, эта коллекция сегодня — слава и хлеб Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина и Государственного Эрмитажа.

Слава — потому что собирателем Щукин был гениальным, покупал картины Матисса и Пикассо, ему самому не всегда нравившиеся и понятные, зато впоследствии признанные шедеврами. Хлеб — потому что картины из щукинского собрания оба музея возят по всему миру.

Дважды, когда часть бывшей коллекции Щукина отправлялась в заграничную командировку, французский гражданин Андре-Марк Делок-Фурко, внук Сергея Ивановича, подавал иски в суд, требуя вернуть дедово наследство. Понятно, безуспешно.

Сенсация предстоящей выставки, что на ее открытие как раз и приедет Делок-Фурко — в качестве почетного гостя. И даже подарит Пушкинскому несколько картин из фамильного собрания. То есть с музеем публично помирится. Ведь, как считают сведущие люди, своими исками г-н Делок-Фурко просто протестовал против забвения дедовских заслуг перед Отечеством.

Эти события, с легкостью предсказываю, вызовут новую серию публикаций о замечательных русских меценатах безвозвратно потерянного прошлого и страстные призывы к теперешним отечественным богатеям стать новыми щукиными-морозовыми и бескорыстно поддерживать высокое и прекрасное. Людям свойственно идеализировать ушедшее и напрасно сетовать на настоящее. Не слишком заботясь о соответствии собственных представлений реальному положению дел.

Великий — не постесняюсь этого определения — коллекционер Сергей Иванович Щукин в октябре 1911 года принимал в своем роскошном доме, бывшем дворце князей Трубецких, наполненном новейшим французским искусством, Анри Матисса. С уже очень модным, но все еще скандально знаменитым парижским живописцем Сергей Иванович к тому времени был хорошо знаком почти четыре года. И заказал у него для своего особняка на Знаменке два декоративных панно — «Танец» и «Музыку». На святость творческого процесса коллекционер не посягал. Единственное, о чем он решился попросить Матисса, это не писать на панно обнаженных.

зал Гогена в доме мецената

«Я не могу поместить ню у себя на лестнице. После смерти одного из моих родственников я принял к себе в дом девочек, а у нас в России (мы здесь немного на Востоке) нельзя показывать ню девочкам», — кротко писал заказчик исполнителю. Но в конце концов Щукин, возбужденный «Танцем» и «Музыкой», решил «пренебречь буржуазным мнением» и взял панно такими, какими их создал автор. К московскому визиту художника они уже висели в доме. Но конфуз заключался в том, что однажды, не выдержав, Сергей Иванович велел закрасить у флейтиста в «Музыке» запретные для девочек «признаки пола» и очень боялся, что художник, заметив это, прогневается. Матисс, однако, не обиделся.

Этот казус упомянут в книге Натальи Семеновой «Жизнь и коллекция Сергея Ивановича Щукина», вышедшей два года назад и полной восхищения незаурядной личностью и фантастическим художественным чутьем великого, повторяю, русского коллекционера. В книге Натальи Думовой «Московские меценаты», вышедшей двенадцать лет назад, то есть во времена, когда о русских коллекционерах дореволюционных времен только начали вспоминать, рассказано еще больше интересного о взаимоотношениях творцов с их благодетелями и об относительном бескорыстии меценатов.

Например, Петр Иванович Щукин, старший брат Сергея Ивановича, был страстным собирателем предметов русской старины и исторических документов по родной истории, а также европейской и русской живописи. Впрочем, всего, что собирал Петр Иванович, не перечислишь, приобретательство было его манией. Для своей гигантской коллекции, где подлинные редкости и ценности соседствовали с разной чепухой, он построил терем-музей на Малой Грузинской. И в 1905 году подарил музей городу, за что получил звание действительного статского советника, то есть гражданского генерала. Злые языки утверждали, что дар и был совершен исключительно из-за непомерного щукинского тщеславия, жажды слышать обращение «ваше превосходительство» и что Петр Иванович даже в баню ездил в новеньком голубом генеральском мундире и при орденах.

В разговорах о традициях русского меценатства слишком много предрассудков. Чаще всего твердят о бескорыстии, представляя коллекционеров и благотворителей чуть ли не святыми бессребрениками. В то время, как теперь понятно, кругом не помощь искусству, а скрытая реклама, тайная нажива или — в лучшем случае — тщеславие нуворишей.

Как знать, не эти ли «Фрукты» Гогена приобрел Щукин на деньги, заработанные вдохновенной аферой по скупке всего текстиля, имевшегося на московских складах во время волнений 1905 года.

«Но дело стало сложнее, когда приступили к организации самой выставки. Нужны были деньги, которых в те времена не так легко было достать, и все культурные начинания по большей части были в руках меценатов, обладающих толстыми карманами. К одному из таких пришлось обратиться и нам. Это был некий Лобачев, лощеный купчик с французско-охотнорядской хваткой, который после убедительных с моей стороны доводов согласился субсидировать нашу первую выставку «Бубнового валета». Согласился он, конечно, из чисто тщеславных побуждений, надеясь таким образом составить себе прочное и почетное положение в кругах московской плутократии, подобно Рябушинским, Морозовым и прочим». Это цитата из воспоминаний художника Аристарха Лентулова, опубликованных в каталоге выставки «Бубновый валет» в русском авангарде», которая проходит сейчас в Русском музее, а до этого была показана в Монако, где живет российский предприниматель и коллекционер Владимир Семенихин. Он финансировал и издание каталога, и обе выставки, сделанные чрезвычайно грамотно и с искусствоведческой, и с экспозиционной стороны.

Если сравнить сегодняшнего спонсора выставки «Бубнового валета» с «неким Лобачевым», то сравнение будет не в пользу охотнорядца. Нынешний финансовый покровитель «валетов» выглядит и держится чистым европейцем, в искусстве явно разбирается. Перед директором Русского музея немного робеет. Что директору, видимо, нравится, ведь за директором — вечное искусство, а за меценатом — только временные деньги.

В отличие от моих дореволюционных коллег, газетно-журнальных писак, я не могу рассказывать о людях и организациях, финансирующих художественные события. Рекламный отдел любого издания начеку, и список спонсоров обычно беспощадно вымарывается, что уже самих спонсоров, кажется, совершенно не волнует. Невозможно писать и о культурных акциях крупных благотворительных фондов, потому что само упоминание этих фондов считается рекламой, за которую фонды обязаны платить. Так кто, в конце концов, более бескорыстен — меценаты прошлые или нынешние?

Подозрительность в отношении людей, которые обладают настолько серьезным капиталом, что могут тратиться на художества, тоже явление не новое. Но спрашивать сейчас: «Откуда деньги?» («Не укрываетесь ли от налогов?») у представителей бизнес-сообщества так же нелепо, как обвинять Савву Морозова в недоплате рабочим его ткацких фабрик. Да и Сергей Иванович Щукин собирал своих Матиссов-Пикассо на деньги, полученные от ловких и дерзких коммерческих сделок. Например, во время волнений 1905 года додумался скупить весь имеющийся на московских складах текстиль, а потом взвинтил на него цены.

Частые нынче сетования на то, что приемы по поводу выставок и премьер стоят больше, чем сами выставки и премьеры, тоже не новы. «Этот вечер меня ужаснул, ведь еще недохлопали выстрелы, а зала «Метрополя» огласилась хлопаньем пробок; художники в обнимку с сынками миллионеров перепились среди груд хрусталя и золотоголовых бутылок», — вспоминал Андрей Белый о праздновании выхода первого номера журнала «Золотое руно». Оно прошло в дни кровавого подавления восстания пятого года. Издателя «Руна» Николая Павловича Рябушинского, большого богача, мота и фанфарона, Белый не любил, называл издерганным розовым поросенком. Наконец душа поэта не выдержала, и он вместе с Валерием Брюсовым, возмутившись беспардонным поведением хозяина журнала, ушел из редакции. Рябушинский, издававший «Золотое руно» себе в большой убыток, набрал новую команду. В нее вошли Иван Бунин и Борис Зайцев, критическое обозрение стал вести Александр Блок. Обычный по нынешним временам конфликт, просто НТВ какое-то.

Целенаправленно мрачный отбор исторических фактов я осуществила не для того, чтобы скомпрометировать цвет русской предреволюционной культуры — а именно о нем и шла речь. И не для того, чтобы завести разговор о суровости наших законов — писаных и житейских — в отношении покровителей искусства. Мне просто не очень нравится, когда людей судят исходя из абстрактно идеальных представлений.

 «Натюрморт на красно-черном ковре» Матисса нашли свое место на стенах Розовой гостиной щукинского особняка

Коллекционеры и меценаты — люди сложносочиненные. Тщеславие и азарт, желание выделиться и страсть к накопительству соединяются в лучших из них с глубоким пониманием искусства и любовью к нему. А иногда и к капризным создателям этого искусства, что почти подвиг. Свои коллекции они часто дарят родной стране или городу не из желания отдать любимое людям, а для того, чтобы сохранить дело жизни. И стоит судить их не по намерениям, а по результатам. У Сергея Щукина, Саввы Морозова и Николая Рябушинского результат был. И они сами, вместе с коллекцией, которую собрали, и с театром, который построили, и журналом, который издавали, вошли в историю русской культуры.

А разве не вошли в нашу новейшую историю люди из Альфа-банка, организовавшие гастроли Пола Маккартни на Красной площади? Или Владимир Потанин, оплативший самую знаменитую покупку Эрмитажа (читай — государства) — «Черный квадрат» Казимира Малевича?

«Натюрморт на красно-черном ковре» Матисса нашли свое место на стенах Розовой гостиной щукинского особняка

Какими мотивами руководствовались эти люди — мечтой молодости, коммерческой выгодой, расчетом на благоприятный общественный резонанс или подсказкой властей, в общем-то, не важно. Государство не может тратить на культуру столько, сколько культуре нужно. Да и не должно, у него есть задачи поважнее, чем выкладывать десять миллионов баксов на возвращение яиц Фаберже в родную корзину. Такими чудачествами должны заниматься эксцентричные богачи-филантропы, председатели благотворительных фондов и главы соответствующих отделов крупных промышленных корпораций. Кстати, после выставки, посвященной Щукину, Пушкинский музей откроет выставку знатного коллекционера наших дней — Дойче банка, большого мецената. Правда, не такого рискового и вдохновенного, как Сергей Иванович.

Ольга КАБАНОВА

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...