У легендарного итальянского режиссера Бернардо Бертолуччи пронзительные глаза и внешность грешника. На встречи с журналистами Бертолуччи обычно приходит с угрожающего размера тростью. Наверное, для устрашения особенно яростных критиков
ТИХИЙ ГРЕШНИК БЕРНАРДО БЕРТОЛУЧЧИ
Только что в российский прокат вышел новейший фильм Бертолуччи «Мечтатели». Он вызвал противоречивые суждения. Но многие считают его лучшей работой мэтра со времен «Конформиста», «Последнего танго в Париже» и «ХХ века». Уж точно более живым фильмом, нежели «Последний император», принесшего Бертолуччи девять «Оскаров» (это всего на два меньше, чем у рекордсменов всех времен — «Бен-Гура», «Титаника» и третьего «Властелина колец»).
Действие «Мечтателей», снятых по роману французского писателя Жильбера Адэра «Святая невинность», погружено в бурный 1968 год, но почти целиком замкнуто в парижской квартире. Шестнадцатилетние близнецы Тео и Изабель (брат и сестра) приглашают пожить к себе друга-американца Мэтью: их родители уехали в продолжительный отпуск. Все трое киноманы, но постепенно от просмотра фильмов они переходят к первым в своей жизни сексуальным опытам: «Так жили поэты». Реальность врывается (в буквальном смысле слова) камнем в окно — на улицах студенческие беспорядки, и только это вынуждает добровольных затворников выйти на улицу и даже проявить политсознательность. На пресс-конференции перед американской премьерой «Мечтателей» журналисты, понятно, были взбудоражены — Бертолуччи почти не дает интервью и очень редко участвует в пресс-конференциях — и дрались за право задать коротенький вопрос. Так что ничего внятного от мэтра услышать было невозможно. Мне повезло — я забыла зонт и вернулась в гостиницу, в которой проходила пресс-конференция. Случайно оглянувшись, я с изумлением обнаружила, что сзади подходит сам Бертолуччи. Причем узнает меня и даже сам обращается с вопросом: «Я не совсем понял, вы какой национальности? Когда вы задавали вопросы из зала, я пытался угадать, но не смог». Возомнив, что за этим последует приглашение сняться в его фильме, с «тайной надеждой в голосе» отвечаю, что родилась в России, но живу в Америке. Мэтр произносит протяжное «а» и почему-то моментально теряет ко мне интерес как к начинающей актрисе. Но на все мои вопросы отвечает тем не менее подробно и терпеливо.
Почему вы выбрали для фильма Париж 1968-го?
— Наверное, сработало подсознание. Хотя в 1968-м мне уже исполнилось 27, то есть я не был юн, как герои моего фильма, в 60-х для меня остается много завораживающего, идеалистического, утопического. Мы мечтали, впитывали политику, рок-н-ролл, секс, философию, наркотики, и все это с передозировкой... В то время нам каждый день казалось, что когда мы пойдем спать, то проснемся уже в светлом будущем. Каждый день мы надеялись, что жизнь изменится к лучшему и мы будем частью этого процесса. Что перед нами окно в будущее. Я вижу, что современная молодежь апатична по отношению к своему будущему. Единственное, что волнует сейчас молодых людей в Италии: в какой крупной компании я буду работать? Поэтому, делая «Мечтателей», я хотел напомнить о том, что было время, когда будущее казалось позитивным. Кроме того, меня смущает, что у современной молодежи украдена коллективная историческая память. Из всех просмотренных мною на пробах актеров только один знал, что происходило в 1968-м в Париже. Это был Луи Гаррель — сын моего друга, французского режиссера Филиппа Гарреля. Майкл Питт, например, не знал. Ну да он американец, ему простительно...
Он случайно не брат Бреда Питта?
— Нет. Он самородок из рабочей семьи из Нью-Джерси.
Как вы относитесь к тому, что «Мечтателям» во многих странах мира присваивают или грозят присвоить рейтинг «лица до 16 — 17 — 18 не допускаются?». В Америке это рейтинг NC-17, его еще называют «поцелуем смерти».
— У фильма будет более мягкий рейтинг R, но согласно контракту мне придется его сильно порезать. Так что в Америке фильм выйдет ампутированным, зато у вас в России — в оригинальной версии. (В Америке фильм все же вышел с «черной меткой» NC-17. — Ред.)
Если этот ваш фильм условно поставить на весы, он окажется тяжелым или легким?
|
— Пересмотрев вчера картину в очередной раз, я пришел к выводу, что она скорее легкая. В ней нет такого большого умирающего слона, как Марлон Брандо.
Брандо признавался, что после «Последнего танго в Париже» был так изможден, что решил начать зарабатывать деньги более легким способом, то есть бросить актерскую профессию. Как вам удалось вывести из себя этого «слона»?
— Я люблю работать с известными актерами — всегда интересно узнать, что же они стараются внутри себя спрятать. Я становлюсь для них одновременно мужем, женой и, разумеется, психоаналитиком. Для «Последнего танго» мне нужен был настоящий, неотполированный, если так можно выразиться, Брандо. Ведь камера не терпит лжи, а в случае с великими актерами особенно. Он долго не сдавался, но я, впрочем, тоже. Когда Брандо впервые посмотрел весь фильм, он был в шоке. В результате мы не общались довольно продолжительное время, потому что Брандо считал, что я у него что-то украл. То есть обокрал в творческом смысле.
Да? А вот один из ваших племянников сказал мне, что в жизни вы очень скромный человек.
— (Ухмыляется.) Это какой же из них так сказал? Вообще-то я не люблю разглагольствовать о себе. Пусть обо мне, если это кому-то интересно, рассказывают мои фильмы. Замечу, впрочем, что в жизни я действительно достаточно тихий человек. Но все меняется, когда я начинаю снимать фильм, — я вхожу в состояние, близкое к трансу... Каждый мой фильм — это история любви с актером. Обычно я не знаю, как закончить фильм. Поэтому они все такие обрывистые и... завершаются вопросительным знаком.
Тем не менее еще один личный вопрос: расскажите о вашей жене. Она ведь тоже режиссер. Это правда, что именно она открыла как актера голливудскую мегазвезду Рассела Кроу?
Бертолуччи не отвечает, лишь угрожающе приподнимает свою стопудовую трость.
|
Тогда хотя бы немного о своем детстве.
— Ладно. Начну с матери. Она самый необыкновенный человек в моей жизни. Моя мать родом из Австралии, приехала в Италию, когда ей было шесть лет. Она была подлинной Музой моего отца — хорошего итальянского поэта. Они никогда не расставались, даже на пять минут.
Образ моей матери присутствует в каждом моем фильме. В каждой новой картине я пытаюсь оживить ее на экране, но это невозможно, как невозможно повторить идеал. Добавлю, что огромную роль в моей жизни сыграл и отец. Всему, что я умею, я научился именно у него.
Благодаря отцу я влюбился в кино: он тогда работал кинокритиком и брал меня на просмотры. В 16 лет я снял свой первый фильм. Это был, как теперь выражаются, «фикшн», то есть не документальный, а игровой фильм. Я пребывал в абсолютной уверенности, что стану выдающимся режиссером, в той уверенности, которая свойственна всякому, кому не исполнилось двадцати. Да, а вот мой второй фильм был о том, как режут свинью... Это мой первый опыт реализма. После тех съемок я очень полюбил свиней. Когда вижу свинью, могу прослезиться.
Словом, фильмы «Стратегия паука» (не самый известный у нас фильм Бертолуччи, сделанный в 1970 году. — Ред.) и «Трагедия смешного человека» — мое собственное разрешение эдипова комплекса.
Вы уже много лет пользуетесь услугами психоаналитика...
— Да, но это очень частный предмет разговора. Вы не психоаналитик, и я не собираюсь вам раскрываться. Я прибегаю, в частности, к виду анализа, который Фрейд назвал interminable. С описания этого метода начинается «Стратегия паука». До обращения к психоанализу я оставался более скрытным, мне было трудно общаться. Психоанализ изменил не только меня, но и мои фильмы. У меня был синдром мегамании, который я частенько наблюдаю у своих друзей и коллег. У Копполы, например. Сейчас я работаю с четвертым по счету аналитиком — первые двое умерли, от третьего я ушел.
Какие из ваших фильмов вы любите больше всего?
— Без ложной скромности — самые популярные. Я люблю успех, хотя порой плата за него высока. Это не банальная фраза — после успеха у меня часто наступает период душевной агонии. К примеру, я снял «Последнее танго», когда мне исполнилось то ли 30, то ли 31. Помню мои портреты на обложках журналов Time, Newsweek. Это было как ураган для моей психики. Успех — тяжелая пища для размышлений, но после того, как ее переваришь, приходит ощущение счастья.
В Голливуде одним из условий успеха считается сейчас необходимость принадлежности к какому-либо экзотическому культу. К сайентологам, например. Этим путем пошли Том Круз, Джон Траволта... А вы?
— Я католик. Взращен на мысли: за все надо платить.
Естественный вопрос для российского журнала: повлияла ли на вас каким-то образом Россия?
— Не скажу о культурном влиянии, но в политическом смысле — повлияла. Я жил в Парме — городе «красных». Ходил с крестьянами на демонстрации, слушал их речи, жил их миром. А когда возвращался домой, в дом деда — крупного землевладельца, то становился на сторону эксплуататоров. Такое вот у меня было двойное существование. Но потом я даже вступил в компартию.
Вы сказали, что любите работать с крупными актерами, но в «Мечтателях» снимали молодежь. Как вы вообще отбираете актеров?
— Люблю работать с профессионалами, но, подобно своему учителю Пазолини, предпочитаю «лица с улицы»...
Я зажмуриваюсь. Вот сейчас наконец-то сам Бертолуччи все-таки предложит мне роль в новом фильме. Но вместо этого слышу чей-то окрик: «Маэстро!» К Бертолуччи приближаются несколько итальянцев. Они голосят так, что создают впечатление огромной толпы. Романтический момент упущен. Ну что ж, мечтать по крайней мере не вредно, и именно об этом последний фильм маэстро.
Нелли ХОЛМС
Лос-Анджелес