На экраны вышел фильм «Страсти Христовы». Скандал — друг кассы
СЪЕМКА С КРЕСТА
Я только против того, чтобы делать из этого какое-то сверхсобытие. Евреи недовольны, Израиль не хочет прокатывать, в Штатах педагога уволили за то, что порекомендовал просмотр ученикам... То есть потрясение основ, рождение новой ереси, шедевр, провал, подвиг, кощунство — в любом случае нечто грандиозное. А между тем ничего грандиозного не произошло. Симптоматичное — да, и потому заслуживающее разговора. Мел Гибсон снял эффектный и не очень удачный блокбастер «Страсти Христовы». На просмотре этого фильма один человек умер, а другой покаялся в убийстве. Бывает. Смерть несчастной зрительницы, не выдержавшей гибсоновского шедевра, попала во все пресс-релизы. Идите в кинотеатр и умрите в нем. Так и хочется сказать с интонацией доктора в исполнении Броневого: у нас на просмотрах покамест не умирали, врать не буду. А каялись — да, бывало; бывало, что даже и без просмотра.
Если говорить серьезно, то я первый раз в жизни категорически не согласен с Папой Римским. Он после фильма и встречи со съемочной группой сказал: «Примерно так все и было». Нет, не так. Не то чтобы я знал ситуацию лучше Папы Римского, но у меня есть ощущение, что оператор там с камерой не бегал. И свет специально не ставили. И у Джеймса Кэвизела, играющего роль Христа, была сзади привязана толстая металлическая пластина, чтобы удары бича по нему не попадали, а у Христа такой пластины не было. Кстати, когда один раз случайно попали по Кэвизелу, он — цитирую по его интервью, перепечатанному в «Афише», — заорал несчастному статисту: «Я вообще-то играю Христа, но если ты еще раз так ошибешься, отделаю тебя, как сам дьявол!»
Я это не к тому, что для съемок фильма о Христе обязательно надо было кого-нибудь распять. Я это к тому, что буквальное и тщательное воспроизведение пыток на экране не есть дело богоугодное — это дело жестокое, во-первых, и фальшивое, во-вторых. В христианскую веру можно обращать по-разному, но выкручивать для этого руки совершенно необязательно. Скорей уж можно добиться противоположного эффекта. Главное же — я понимаю, чего Гибсон и его единомышленники хотят добиться. На фоне пассионарного ислама христианам кажется подчас, что у них не осталось ни своих мучеников, ни своих смертников, ни запаса истинного героизма. Трогательная история с несчастной Джессикой Линч никак не тянет на наш ответ шахидам. Надо показать, что и наша вера стоит на крови, а потому «Страсти Христовы» триумфально шествуют по экранам вопреки пресловутой политкорректности (евреи в картине выглядят не ахти, но тут уж не до евреев, с ними как-нибудь объяснимся, тут речь о выживании всего христианского человечества!). И здесь у меня возникает одна очень нерадостная ассоциация. Когда в семидесятые требовалось вдохнуть жизнь в советскую идеологию, трещавшую по всем швам, страшные фильмы и книги про пытки и казни, про пионеров-героев, про мужественных подпольщиков и фашистские застенки пошли буквально потоком. Думаю, целое поколение бессознательных садомазохистов было воспитано на этих ужасах. Речь шла не только о Великой Отечественной, но и о Гражданской. Фадеев в «Молодой гвардии» (1945) отказался от описания самых страшных пыток, но в брошюрах семидесятых годов им как раз и уделялось главное внимание. Никого не волновало, сколько там поездов пустил под откос герой-партизан или сколько разведданных собрал юный разведчик. Важно было только, как их мучили. Это был единственный способ влить живую кровь — простите за ужасный каламбур — в умирающий советский миф. Ну и чего добились? Только появления «садистских частушек».
Это не значит, что христианский миф умирает. Напротив, думаю, сегодня он могуч как никогда, ибо именно на фоне человеконенавистнических лозунгов ваххабизма христианский пафос сам по себе настолько привлекателен, что и контрпропаганды никакой не надо. Иное дело, что белая цивилизация сама себе кажется дряблой и уставшей и надо ее сплачивать какими-то экстремальными проектами — и невдомек Гибсону, что все это уже было. Что не он первым крупно показывал бичевания, разрывания сухожилий и вбивание гвоздей в живую плоть. Страшный фильм «Страсти Христовы», а не страшней, чем «Иди и смотри»; но «Иди и смотри» Климова достигал высшей силы не там, где людей в сараях заживо жгли, а там, где мальчик, прошедший ад, отказывался представить себе убийство младенца Шикльгрубера. Натурализм имеет свои границы, и сколько ни бей читателя под дых — христианских чувств не выбьешь.
Странно как-то сейчас, две тысячи лет спустя, объяснять взрослым людям, что смысл христианства — в добровольности и ненасильственности; что в этом — вся революционность и свобода нашей веры. Христос мог явить сколько угодно чудес, но являл их редко и нехотя. Верить в Христа следует не потому, что страшна жизнь и еще страшней смерть, а потому, что в человеке есть нечто, не сводящееся к жизни и смерти. И это что-то постигается только ненасильственным путем. Если на твоих глазах два часа истязают человека — пусть на дне сознания всегда живет мысль о том, что кровь ненастоящая и бичи хлещут по пластине, — единственной твоей реакцией будет уже не сострадание, а животный страх; но христианство к этому не апеллирует. Христианство и победило, что апеллирует к более тонким эмоциям, а потому фильм Гибсона не имеет к нему никакого отношения. Даром что и сделан мастеровито, и раскручен грамотно, и монтаж там правильный... хотя при чем тут монтаж?
Дмитрий БЫКОВ
В материале использованы фотографии: REUTERS