МУЗЕЙ ВОСКОВЫХ ФИГУР

Ореол загадки и тайны окружает книгу, отрывок из которой мы публикуем в этом номере. Возможно, пахнет и скандалом. Неизвестный автор (или группа авторов) предлагает публике новые приключения знаменитого сыщика Шерлока Холмса. Книга выходит в издательстве «Захаров»

МУЗЕЙ ВОСКОВЫХ ФИГУР

За годы моей дружбы с мистером Шерлоком Холмсом каких только посетителей не видела наша уютная гостиная на Бейкер-стрит, кому не доводилось сидеть в кресле у камина, куда мой друг имел обыкновение усаживать своих клиентов! Премьер-министра сменял еврей-старьевщик, знатную леди — скромная гувернантка. Юристы и военные, студенты и сквайры, лондонские кокни*, врачи, профессора, высшая знать, вплоть до особ королевской крови, и мелкие лавочники — все эти люди, попавшие в беду и жаждущие совета, прибегали к помощи Шерлока Холмса, ожидая от него участия, содействия, а подчас и спасения жизни.

Не было случая, чтобы Шерлок Холмс заподозрил человека лишь на том основании, что тот беден, зависим, находится в услужении, а как часто допускают подобную вопиющую ошибку профессиональные сыщики! В то утро, с которого начинается мой рассказ, он вновь вернулся к этой теме.

— Ничего не может быть ошибочней, Уотсон, как ставить знак равенства между нравственностью человека и его общественным положением. Поверьте моему опыту: среди высших сословий преступники встречаются ничуть не реже, чем среди низших. Да, их сложнее изобличить: трудно ли отправить за решетку какого-нибудь мелкого воришку, стянувшего кошелек из кармана зазевавшегося прохожего, а попробуйте-ка призвать к ответу знатного мерзавца, огражденного от правосудия именем, родством, высоким общественным положением! Да, друг мой, сыщику следует брать пример с вас, врачей: вам хорошо известно, что лорд так же подвержен заразе, как и его камердинер, и, увы, так же смертен.

— Но, Холмс, как раз врачи скажут вам, что болезни и смертность весьма зависят от образа жизни, — запротестовал я. — Нищета, грязь, скученность способствуют распространению инфекций; затем профессиональные заболевания...

— Нет, Уотсон, если бы мы могли заглянуть в сердца и головы тех солидных, респектабельных джентльменов, что разъезжают по Бейкер-стрит в собственных экипажах, и прочесть сокрытые там тайны... — Холмс, стоявший во время этой тирады у окна, прервал себя на полуслове: — Интересно, что высматривает этот старый музейный служащий? Разглядывает номера домов, переходит улицу... Ну конечно, ему нужны мы, мой друг. Не уходите! Дело может оказаться занятным — такие скромные люди не обращаются к сыщику по пустякам.

— Доброе утро, сударь, — приветствовал его Холмс, поднимаясь с кресла и встречая посетителя с тем непринужденным радушным видом, который он так умело напускал на себя. — Присаживайтесь к столу и разрешите предложить вам чашечку кофе. После бессонной ночи ничего не может быть лучше чашки крепкого кофе! Вы ведь прямо с ночного дежурства, не так ли?

— Вообще-то я заходил домой, — смутился наш посетитель, — но от чашки кофе никогда не откажусь. Отличный кофе, сэр! Прошу прощения, — старик поставил чашку на поднос. — Я сижу за вашим столом, пью ваш кофе, а даже не назвал себя. Меня зовут Джеймс Уизли, я служу ночным сторожем в Музее восковых фигур мадам Марсо на Бейсуотер-Род. Не всякий способен провести ночь один на один с этими восковыми джентльменами; многим они действуют на нервы. Для меня-то они все равно что мебель... По крайней мере так было до недавнего времени.

— Ну и что же произошло в недавнем времени?

— Вот об этом, мистер Холмс, я и хотел бы вам рассказать. Вы, конечно, бывали в нашем музее?

Холмс покачал головой:

— Как-то не пришлось.

— Да что вы! Люди приезжают со всего света, чтобы только побывать в Музее мадам Марсо! Пойдите, сэр, непременно пойдите! Не пожалеете... Ну раз вы не видели, придется вам пояснить. Есть в музее, мистер Холмс, так называемый Зал ужасов. Там представлены самые страшные преступники Англии, известные судьи и палачи, а также подлинные орудия казни. Последняя виселица, стоявшая в Тауэре, теперь у нас. Повешенный, разумеется, из воска, но очень впечатляет. Случается, дамы падают в обморок... В этом зале, мистер Холмс, устроены, ну как бы «живые картины». В них представлена история молодого человека из хорошей семьи, пристрастившегося к картам, вину, опустившегося на дно и кончившего тюрьмой... В последней сцене судебный пристав зачитывает смертный приговор и палач надевает осужденному на голову мешок. Да... Ну а первая картина называется «Игорный дом». В ней изображено, как два негодяя обирают легковерного юношу. Игроки сидят за столом: молодой человек лицом к нам, а старый шулер спиной, у самого барьера, и карты его все на виду. Так вот однажды в апреле, сэр, пришел я принять дежурство у дневного смотрителя, подошел к этой сцене, смотрю, а старик сбросил карты: было их восемь, а осталось пять. Я тогда подумал, что это шутки какого-нибудь посетителя. Я расспросил Томаса, смотрителя зала, но он клялся, что никуда не отлучался и ничего такого не было. Томас порядком испугался: у нас многие верят, что восковые фигуры по ночам оживают и ведут себя, как люди, только я всегда считал это чепухой. Я и думать забыл про тот случай. Только примерно два месяца спустя, в июне, история повторилась: было у старого мошенника пять карт — я тогда ничего не стал трогать и поправлять, так вот вместо пяти карт стало целых четырнадцать, еле в пальцах держались. Но главное: когда я вечером принимал дежурство, этого не было, могу поручиться! Честно говоря, мне стало не по себе, я уже подумывал, не обратиться ли в полицию, но моя внучка Мегги страшно рассердилась на меня, сказала, что все это вздор, что если я сообщу полиции, мое имя попадет в газеты, а это повредит ее репутации. Девочка просто дрожит за свою репутацию, ведь она работает личным секретарем у самого лорда Хьюма. Вы, конечно, знаете лорда Хьюма? Эти знатные господа требуют от своих служащих такой безупречной репутации, какой не ждут и от принцев крови! Ну я не стал поднимать шума, только с тех пор мне уже не так спокойно в музее, как раньше. Сегодня ночью старый греховодник снова сменил карты. Теперь их девять. Я ничего не стал говорить Мегги, когда она зашла за мной, — добрая девочка всегда провожает меня в музей и из музея с того самого случая, когда проклятая подагра прихватила меня прямо на улице и я попал в больницу. Я дождался, когда она ушла на работу, и поспешил к вам.

Холмс улыбнулся:

— Ну что ж, мистер Уизли, я займусь вашим делом. Мы с моим другом выслушали в этой комнате немало странных историй и имели счастье внести мир во многие встревоженные души. Надеюсь, нам удастся сделать то же и для вас.

— Благослови вас Бог за ваше обещание! С этой историей я потерял всякое душевное спокойствие. Я человек небогатый, мистер Холмс, но вы увидите, что я умею быть благодарным.

— Не беспокойтесь. Вряд ли у меня будут какие-нибудь расходы, но если понадобится, вы мне их возместите, когда вам будет угодно. Когда мы сможем посетить вас в музее и без помех осмотреть ваш Зал ужасов? Начиная с восьми вечера? Превосходно. Мы будем у вас сегодня в восемь.

— Только идите не с парадного входа, он в это время закрыт, а со служебного. Пройдете вдоль фасада, что выходит на Бейсуотер-Род, свернете в переулок — там, за углом, служебный вход. Звонок проведен в дежурную комнату. Я буду ждать вас.

— Как вы думаете, что все это значит?

Холмс пожал плечами:

— У меня еще нет фактов. Строить предположения, не зная всех обстоятельств дела, — грубейшая ошибка. Это может повлиять на дальнейший ход рассуждений. Незаметно для себя человек начинает подгонять факты к своей теории вместо того, чтобы строить теорию на фактах. Отложим все предположения до посещения музея.

...Мы отправились в музей пешком, наслаждаясь чудесным августовским вечером. По оживленным улицам сновал праздный люд, экипажи проносились взад и вперед, шурша колесами. Среди всей этой летней суеты Музей восковых фигур мадам Марсо на Бейсуотер-Род казался угрюмым и каким-то незрячим со своими спущенными белыми шторами на высоких окнах. Холмс дернул звонок. Он глухо звякнул где-то в глубине дома, и тотчас же послышались знакомые шаркающие шаги; в подъезде распахнулась дверь.

— Ну, джентльмены, по вам можно время проверять не хуже, чем по Большому Бену, — радостно приветствовал нас Уизли.

Он провел нас в дежурную — чистенькую и уютную комнату, отделанную деревянными панелями, с беленым потолком и большим столом посередине. Уизли засуетился:

— Теперь уж позвольте мне угостить вас кофе.

— Непременно, мистер Уизли, только сначала я хотел бы осмотреть ваш Зал ужасов.

— О, конечно, конечно.

На лестнице было уже совсем темно, только в полукруглое окно над входом тускло лился с улицы вечерний свет. Старик отпер огромным ключом низкую сводчатую, окованную железом дверь, и на нас пахнуло холодом настоящей тюрьмы. Должен сознаться со стыдом, что никогда за все время моего сотрудничества с Холмсом и участия в его расследованиях не испытывал я такого мерзкого, унизительного страха, как во время этого абсолютно безопасного ночного посещения Зала ужасов Музея восковых фигур мадам Марсо. Свет фонаря выхватывал из темноты страшные лица, изборожденные следами всех пороков; растопыренные мертвые пятерни, казалось, готовы были вцепиться в наши плечи... Я вздохнул свободнее, когда мы достигли наконец противоположной от входа стены и Уизли зажег газовый рожок над картиной «Игорный дом». В глубине лицом к нам сидел за ломберным столом миловидный молодой человек в пудреном парике и камзоле XVIII века. Напротив него у самого барьера помещался его партнер — старик с лицом столь мерзким, что самый неискушенный зритель не мог не угадать в нем отпетого шулера и негодяя. Оба игрока держали в руках раскрытые веером карты. Холмс тотчас же отыскал в барьере дверцу, которую я, конечно, не заметил, и, отперев задвижку, вошел в нишу. Вооружившись лупой, он тщательно осмотрел фигуры, стол, все предметы на нем и на полу; затем вынул карты из рук обоих игроков и аккуратно вложил в свою записную книжку. В довершение, подняв с полу стопку карт, Холмс поместил их в пальцы восковых фигур взамен вынутых, вышел в зал, заперев за собой задвижку, и объявил, что видел все, что следовало увидеть, а теперь хотел бы задать Уизли несколько вопросов.

— Только лучше нам поговорить в дежурной комнате за чашкой кофе. Что-то мне здесь не по себе, — шепнул мне мой друг, следуя за стариком. — Так и представляю себе, что когда-нибудь мою персону поместят в этом зале где-нибудь между Джеком Кетчем и Джеком-потрошителем*.

— Вы не помните, какого точно числа произошла первая замена?

Уизли наморщил лоб:

— Это было за два-три дня до того, как я попал в больницу, а в больницу я попал 5 апреля.

— Значит, 2 или 3 апреля. А какие карты были тогда вложены в руку старику вы, вероятно, не можете сказать?

Уизли покачал головой:

— Помню только, что там было два пиковых валета. Тот, кто подменял карты, видно, не знал, что в экарте играют в одну колоду.

Холмс удовлетворенно кивнул:

— Это уже кое-что. А когда был второй случай?

— Это я скажу вам совершенно точно — 13 июня, в день рождения моей Мегги. Я тогда приготовил ей в подарок дамские часики с синей эмалью. Ей так хотелось иметь такие! Я потратил на них больше половины месячного жалованья, да только кого же мне и баловать, как не внучку! Она ведь у меня одна, джентльмены, ее отец, мой сын, служил боцманом на «Черном принце», который исчез вместе со всей командой — помните, наверное, этот случай? — шесть лет назад у берегов Португалии, в нескольких лигах севернее Опорто. Нелегко нам пришлось, пока она не окончила курсы машинисток и не получила работу у лорда Хьюма. Это была такая удача! Да и то сказать — лучшей секретарши ему не найти: Мегги отличная машинистка и стенографистка, а по-французски говорит, как на своем родном языке...

— Что ж, Уизли, я подумаю над этой загадкой и сообщу вам тотчас же, как только мне самому что-нибудь станет ясно.

Старик проводил нас до двери:

— Скажите мне только одно, сэр: вы не находите в этой истории ничего сверхъестественного?

Холмс улыбнулся и потрепал Уизли по плечу:

— Нет-нет, уверен: дьявольские козни тут ни при чем. Можете быть совершенно спокойны. Доброй ночи!

...Мы вернулись на Бейкер-стрит. После ужина, едва служанка убрала со стола, Холмс расстелил на нем лист белой бумаги и, разложив в два ряда карты, принесенные из музея, принялся внимательно их изучать.

— Итак, Уотсон, это, во всяком случае, не шутка! Если бы единственной целью того, кто подменял карты, было намерение подшутить над музейными служащими, он уж, верно, не ограничил бы свои манипуляции одними только картами старика — дал бы в руки игрокам бокалы, или передвинул деньги от старого игрока к молодому, или... да мало ли что еще можно было придумать. Но в картине ничего, кроме карт старого шулера, не трогали и не меняли. А во-вторых, вглядитесь в эти карты. Вот этот ряд — карты из руки молодого игрока, а эти — старого шулера. Что вы можете о них сказать?

— Они от разных колод.

— Не только. Карты молодого человека выгорели и пожелтели, их, очевидно, не меняли с тех пор, как были сделаны эти картины по мотивам гравюр Хогарта**. А карты старика новехонькие. Тот, кто подменял их, принес колоду с собой. Почему он не воспользовался теми картами, что так обильно разбросаны по столу и полу? Ответ напрашивается сам собой: ему было небезразлично, какие карты будут вложены в руку старику.

— Вы думаете, что карты имеют какой-то особый смысл?

— Я думаю, что карты служат своеобразным шифром. При их помощи передаются какие-то сообщения.

— И все-таки, Холмс, — заметил я после короткого размышления, — у меня есть серьезнейшие возражения против вашей гипотезы. Дотянуться через барьер до руки шулера, как вы утверждаете, нельзя. Зайти за барьер в присутствии публики и смотрителя зала невозможно. Спрятаться-то там, положим, нетрудно, но остаться на всю ночь одному в этом проклятом Зале ужасов? Бр-р, да я ни за какие блага мира не согласился бы пробыть там и час!

Холмс рассмеялся:

— Вполне с вами согласен. Но ваши соображения справедливы лишь в том случае, если карты подменял кто-то посторонний. А если это был кто-то свой?

...Холмс провел вечер, роясь в кипах газет, которыми был завален один из наших чуланов. Я ушел спать около полуночи, оставив его за этим занятием, а проснувшись утром, увидел, что он стоит у моей кровати.

— Вставайте, Уотсон! Шоколад на столе. Весьма сожалею, что разбудил вас, но нам необходимо застать Уизли до того, как он в восемь часов сдаст дежурство. Все объяснения потом. В вашем распоряжении двадцать минут.

Пока я, обжигаясь, пил шоколад, Холмс достал из ящика стола две колоды карт и, сверяясь с какой-то запиской, отобрал около дюжины. Вложив их в записную книжку, он осведомился, готов ли я. Мы застали Уизли в залах: там шла уборка, и наш друг, облаченный в бязевый передник, наблюдал за уборщиками и сам обмахивал лица восковых фигур метелкой из перьев.

— Вот не ожидал, мистер Холмс, что вы придете так скоро! Неужели узнали, чьи это проделки?

— Полагаю, что да. Смею вас заверить: это просто глупые шутки одной... одного шалопая — мне не хотелось бы его вам называть. Даю честное слово, что больше этого не повторится. Могу я еще раз взглянуть на ваш Зал ужасов?

Ярко освещенный Зал ужасов, в котором, как и во всем музее, шла уборка и служители, орудуя метелками и швабрами, громко перекликались, производил куда менее мрачное впечатление, чем вчера ночью при тусклом свете фонаря. Холмс прямо проследовал к картине «Игорный дом», зашел за барьер и вложил в руку старика принесенные с собой карты.

— Ну вот, — удовлетворенно произнес он, — не трогайте эти карты, Уизли, пусть остаются в руке фигуры. И поскорее забудьте все ваши страхи. С ними покончено.

...Мы вышли в переулок через служебный вход. Я свернул было в сторону Бейсуотер-Род, но Холмс, перейдя на другую сторону переулка, остановился у афишной тумбы и принялся читать какое-то объявление, украдкой поглядывая на служебный вход. Ждать пришлось недолго. Не прошло и пяти минут, как со стороны Бейсуотер-Род показалась девушка, очень хорошенькая, скромно, но изящно одетая. Она вспорхнула на ступени подъезда, дернула ручку звонка и исчезла за дверью.

— Полагаю, это Мегги Уизли, — сказал Холмс. — Подождем, они, вероятно, скоро выйдут.

Прошло, однако, не менее получаса, прежде чем старик Уизли и его внучка вышли из музея. Я взглянул на лицо Мегги и поразился — девушка была бледна, как восковая фигура, в широко раскрытых глазах застыл ужас. Холмс толкнул меня за тумбу, но Уизли и не взглянул в нашу сторону. Дед и внучка вышли на Бейсуотер-Род и скоро затерялись в толпе. Мы молча шли следом. На углу Холмс взял кеб, довез меня до дома, а сам отправился дальше, пообещав вернуться к ленчу. Вернулся он только под вечер. Отказавшись от ужина, он ушел к себе, и я до поздней ночи слышал тихие заунывные звуки его скрипки. И на следующий день я все-таки решился задать ему вопрос, уже сутки вертящийся у меня на языке:

— Итак, Холмс, как я догадываюсь, виновница всей этой кутерьмы — Мегги Уизли? — Холмс кивнул. — Значит, вам все-таки удалось прочесть шифр? — Холмс кивнул еще раз. — Но как?

Холмс бросил на меня свирепый взгляд.

— От вас не отвяжешься, — огрызнулся он, но тут же, улыбнувшись, поспешил добавить мягко: — Мой дорогой Уотсон, простите меня, ради бога. Я рассуждал следующим образом: кто-то систематически передает кому-то сообщения о чем-то, что произошло или должно произойти в ближайшее время. Я, как вы помните, взялся за подшивку «Таймса», проглядел уголовную хронику, политическую, светскую, спортивную и в конце концов обнаружил некую закономерность. Первое сообщение появилось 2 или 3 апреля, а 5 апреля ежегодно проходят грандиозные скачки «Гранд нэшнл» на ипподроме «Айнтри» близ Ливерпуля. Второй раз карты сменились 13 июня, а 15-го в Винчестере проходили большие конные состязания на Кубок принца Уэльского. Наконец, последняя перемена случилась позавчера, а сегодня...

— Ну конечно, — воскликнул я. — Сегодня, можно сказать, гвоздь конно-спортивного сезона — Большое дерби!

— Совершенно верно. Сообщения всякий раз появлялись за два дня до значительных конных состязаний. И тут я вспомнил, что Мегги Уизли — личный секретарь лорда Хьюма, крупнейшего в Англии коннозаводчика, чьи лошади неизменно участвуют в соревнованиях и почти всегда завоевывают первые призы. В апреле первое место занял жеребец лорда по кличке Карат. Помните: пять карт, два валета пик, очевидно, соответствующие букве «А»... Все сходится как нельзя лучше.

— Господи помилуй, ну конечно!

— Кубок принца Уэльского снова получила лошадь лорда Хьюма — Одинокая Звезда...

— Постойте, постойте: четырнадцать карт, два валета, соответствующие букве «А», два бубновых туза, очевидно, соответствующие букве «З»... Но кому и зачем передавала Мегги эти сообщения?

— Вокруг больших скаковых конюшен всегда вертятся букмекеры, разные «жучки», пытающиеся выведать верные сведения о лошадях, участвующих в состязаниях. В конюшне у лорда Хьюма, опытного лошадника, разумеется, знали об этих фокусах и принимали меры против шпионов, но мог ли лорд предположить, что шпионкой окажется его секретарша, юная девушка, казалось бы, столь далекая от спортивных страстей! У меня есть кое-какие ипподромные знакомства, и я узнал, что в апреле буквально сорвал тотализатор сэр Годфри Мортон. Неплохой куш получил он и в июне...

— А кто такой этот Годфри Мортон?

— Опаснейший субъект, игрок, отъявленный негодяй. Одному дьяволу известно, как он сумел поработить волю Мегги Уизли, но так или иначе она сделалась послушным орудием в его руках и для него забыла свой долг. Но девушка так боялась за свою репутацию и за свое место секретаря лорда Хьюма, что не решалась писать Мортону, не решалась видеться с ним перед скачками и придумала весьма хитроумный способ передавать свои сообщения. И все-таки моя гипотеза требовала проверки. У меня не было полного алфавита, только те карты, которые составляли имя «Сен-Виктор», и еще «А» — валет пик, и «З» — бубновый туз, но этого хватило, чтобы составить слова: «Все известно». Возможно, я укрываю мошенницу, но зато спасаю ее душу. С этой девицей ничего подобного не повторится, она слишком напугана и больше не решится на подобные штуки. Вчера же я побывал у лорда Хьюма и сообщил ему, разумеется, не упоминая о его секретарше, что сведения из его конюшни стали достоянием мошенников. Сен-Виктор сегодня не выйдет на старт.

Два дня спустя аристократический Лондон был потрясен известием о самоубийстве сэра Годфри Мортона. Он застрелился в отеле «Континенталь»; причиной самоубийства, видимо, послужили денежные затруднения: сумма его долгов приближалась к двадцати тысячам фунтов стерлингов.

* Джек Кетч — знаменитый палач; Джек-потрошитель — преступник, убивавший женщин на улицах Лондона.** Хогарт Уильям (1697--1764) — великий английский художник, график. Автор серии из восьми картин и гравюр «Карьера мота».