ДВЕНАДЦАТЬ ДИСКОНТНЫХ КАРТОЧЕК

Мюзикл «Двенадцать стульев» получился на редкость актуальным. Если б еще и талантливым - цены б ему не было!

ДВЕНАДЦАТЬ ДИСКОНТНЫХ КАРТОЧЕК

На афише, украшающей фасад Московского дворца молодежи, мюзикл «Двенадцать стульев» назван премьерой года. На постановку, как утверждают продюсеры, потрачено несколько миллионов долларов. На пригласительном билете от спонсоров тесно. Не знаю, валит ли зритель, но пресса валила. Перед спектаклем и в антрактах устраивается аукцион: за право взрезать стул опасной бритвой, оборвавшей когда-то жизнь Бендера, отдают до трехсот баксов. В каждом стуле лежит дисконтная карта в ювелирный магазин.

Ну вот так они примерно и соотносятся - спектакль с романом. Как бриллианты мадам Петуховой с дисконтной карточкой.

Не хочется ни злорадствовать, ни ссориться с Александром Цекало, которого я считаю одним из лучших шоуменов и продюсеров России. Боюсь, на этот раз он вступил в соревнование с материалом, которого еще никто не победил, хотя многие испортили. И продолжить не вышло. Примерно, как с «Мастером и Маргаритой» (их сходство впервые подметил и описал Лимонов). Амбивалентные романы про обаятельных мерзавцев, которые мстят мерзавцам необаятельным. Правда, Булгаков, видимо, с того света возражает против попыток экранизации своего шедевра, а Ильф и Петров дают добро: и то сказать, Бендер с дьяволом не заигрывает, так что греха тут нет.

Мюзикл вполне себе традиционный. Очень похожий на «Норд-Ост». И арии есть приличные, и стихи грамотные, единственная проблема заключается в том, что вещь получилась удручающе неталантливая. А без таланта за «Стулья» лучше не браться.

И ведь не сказать, чтобы композитор Игорь Зубков, поэт Александр Вулых и постановщик Тигран Кеосаян подошли к роману рабски, без собственной концепции. Концепция есть. Бендер сделан почти святым, святее Папы Римского. Он вроде как остроумный и талантливый олигарх, конкурирующий с жестоким полицейским государством. В угоду этой свежей идее совершенно переосмыслена васюкинская авантюра: оказывается, Остап превратил-таки заштатный городишко в столицу шахматного мира, даже вокзал там построили. И мадам Грицацуева сделана молодой и красивой, Остап достоин любви именно такой женщины. И газетчики от него в восторге, он им поднял тираж своим вдохновенным враньем (ария, в которой Остап пророчествует о будущем России, из рук вон банальна). Инженеру Щукину приданы черты типичного каэспэшника, романтического неумехи, который даже позвать сантехника выходит с гитарой, с ней и поет свою ариеттку. Даже из Кисы Воробьянинова попытались сделать личность - он превращен в монархиста, с пафосом поющего романс о безответной любви к Отечеству (хорошо, что на пресс-показе в этот невыносимый момент закричал ребенок, и залу стало смешно; в принципе смеются очень мало). Больше того, в мюзикл вставлен Максим Горький, который с каких-то щей (это в двадцать-то седьмом году!) плывет с театром «Колумб» на пароходе и на пару с Остапом исполняет довольно посредственную песенку о том, что художник должен быть свободным. Для чего это сделано, один Бог ведает. Вероятно, тем самым подчеркивается, что настоящий авантюрист должен дружить с людьми искусства и что он тоже своего рода художник. Ужас, как глубоко.

Все это выглядело бы не так натужно, когда бы попытка предпринималась по крайней мере с достаточными средствами; но музыка, стилизованная то под Дунаевского, а то под эстраду шестидесятых, еще бледней и однообразней, чем в большинстве советских оперетт. Положа руку на сердце, музыка - собственно мелодическая ее составляющая - была не самой сильной стороной даже и в «Норд-Осте». Так, на уровне хорошей бардовской песни. Но ведь у Иващенко и Васильева наличествовало несомненное преимущество - они имели опыт написания именно песен, а не просто текстов под музыку. Уэббера от Райса так просто не оторвешь. В «Двенадцати стульях» - и это самое обидное - текст существует отдельно, музыка звучит сама по себе, стихи не становятся ариями, а хореография и вовсе выглядит необязательным довеском ко всему происходящему. Единственное исключение составляют песня и танец ОГПУ в самом начале первого действия: ясно, что тема противостояния бизнеса и органов задевает авторов за живое. Тут есть даже некий намек на режиссерское решение.

Почему получилось у Ивасей и не получилось у создателей «Стульев»? Ведь литературная основа уж как-нибудь получше «Двух капитанов» - авантюрного романа в диккенсовском духе, написанного вдобавок довольно суконным языком. Может, отчасти Ивасям и было проще именно потому, что фабульный каркас у Каверина по-серапионовски крепок, а от авторского текста можно отказаться без особого ущерба для сюжета. Однако в «Норд-Осте» было главное - атмосфера; авторы спектакля не зря тридцать лет занимались авторской песней. Тут были задор, порыв, ведь они начинали, они были первыми; они брались за рискованное, технически сложное дело в стране, где уже лет сорок ничто ни у кого толком не получалось. У них получилось. И потому их затея, вызывавшая такую понятную гордость за авторов, молодых артистов, страну, стала мишенью захватчиков. За «Двенадцать стульев» брались вовсе не с такими амбициями: тут идея - развлечь, ненавязчиво подчеркнув мысль о том, что бендеры любых времен облагораживают всех, к кому прикасаются.

Меня давно занимал вопрос: почему «Стулья» и «Теленок» остались в такой литературной изоляции? Почему никому с тех пор (исключая разве позднего Пелевина, и то не вполне) не удавалось написать русский сатирический роман? Понятно, что при Сталине гоголи и щедрины не поощрялись, но ведь, положа руку на сердце, и у Войновича не вышло. «Чонкин» не растащен на цитаты, а о постсоветских литературных потугах и говорить смешно... Хотя читать их, к сожалению, не смешно вовсе. Как ни ужасно это звучит, но и «Стулья», и «Теленок» создавались людьми, искренне верившими в светлое будущее. «Это была их революция», - сказала мне однажды Александра Ильинична Ильф, чье мнение о спектакле смотрите ниже. И сколь бы обаятелен ни получился у Ильфа и Петрова их Бендер, куда более им симпатичен (и куда больше на них похож) Персицкий, а будущее, по их мысли, явно за Зосей Синицкой. Настоящая сатира без положительного идеала не живет, и зря Белинский удивлялся, откуда у Гоголя в «Мертвых душах» столько затянутых лирических отступлений: он так и не понял, похоже, что сатира без идеала - такой же абсурд, как магнит без второго полюса. Вот почему все большие сатирики так мечтательны и сентиментальны, и чем злее их насмешки, тем эта сентиментальность слюнявей и розовей, как в картинах будущего работы Маяковского. Ильф и Петров были стопроцентно искренни, когда в финале «Стульев» роскошный Дворец железнодорожника вырастал на руинах Кисиных надежд. Словом, не-идеалистам за сатиру лучше не браться (вот почему так хорошо получилось у идеалиста, буддиста, шестипалого затворника Пелевина, наделенного истинной ненавистью к происходящему). Собственно, понимал это и Булгаков, иначе зачем бы в его сатирическом романе о проделках беса и московских уродствах тридцатых годов понадобилась вся евангельская часть?

Без любования и светлого задора, с которыми писали Ильф и Петров о демонстрациях, автопробегах и даже о родной милиции, все будет выходить и музыкально, и стройно, и, ежели захотите, политически актуально, но явно и категорически скучно. Вообразить же светлое будущее в исполнении Бендера... «У меня с советской властью разногласия. Советская власть хочет строить социализм, а я не хочу».

Короче, пока не появится у нас новый глобальный проект, не будет и смешной сатиры. Такой парадокс. И хорошей музыки не будет. И настоящего искусства, которое может либо отталкиваться от этого проекта двумя руками, либо горячо ему сочувствовать, но в любом случае обязано иметь его в виду. Пока этот новый этап не начнется (а начнется он обязательно, не вся же Россия уже смирилась со своим исчезновением), мы будем смотреть скучные мюзиклы, читать скучные книжки и перепевать все более бессмысленные старые песни о главном. Какая-то часть публики еще может этим наслаждаться, потому что не хочет ничего больше придумывать, писать и строить.

Но я хочу. В этом наше с Бендером единственное, но существенное разногласие.

Дмитрий БЫКОВ

-Больше всего я боялась оглохнуть. Это же первый мюзикл, на который я вообще пошла! Привезли приглашение, я в ужасе посмотрела - пятый ряд! Ведь это очень громко, наверное... Оказалось, все не так страшно. И мнения критиков, посмотревших спектакль на предпремьерном показе, тоже были, прямо скажем, пугающие. И то им не понравилось, и это, и ария Кисы, и Максим Горький... Ну, почему не вставить Максима Горького? Ильф и Петров смеялись над всем. Полагаю, им от души хотелось спародировать и главного советского классика, которого как раз во время написания «Стульев» залучали на Родину особенно громкими хвалами. Никакого мнения Ильфа и Петрова о жанре мюзикла как таковом история не сохранила. Собственный их опыт в жанре мюзикла «На арене цирка» оказался неудачен: Александров так испортил замысел, что все три автора - Ильф, Петров и Катаев - сняли из титров свои фамилии. Так что эта их встреча с жанром тоже первая, как и моя. И, по-моему, все получилось достойно. Подчеркиваю, я не высоколобый критик, а рядовой зритель. Особенность юмора Ильфа и Петрова в том, что он выдерживает любые интерпретации. Трагически-серьезную, как у Швейцера. Пародийную и абсурдистскую, как у Пичула. Легкую и непритязательную, как у Кеосаяна. Мне понравились декорация, стилизованная под татлинскую башню, тема Бендера «Ход конем» и замечательная чечеточная хореография. Не знаю, как пресса, а простые зрители смеялись и хлопали много. Что касается идеализации Бендера... Все разговоры о том, что Ильф и Петров имели некий позитивный идеал, а Остап у них получился таким душкой чуть ли не против авторской воли, кажутся мне какой-то необязательной реабилитацией романов, о которой авторы вовсе не просят. Это в советское время надо было «протаскивать» Остапа, говоря, что вовсе не он их идеал, а сегодня можно честно сказать, что никакой советский идеал в этой прозе не просматривается. Бендер заворожил своих создателей: они не в силах были противиться его обаянию. И необходимость убивать Остапа была в момент окончания «Стульев» в тягость им обоим, поэтому им бы наверняка понравилось, что в конце он воскрес и спел «Жизнь прекрасна». Разве она не прекрасна, в самом деле? Особенно когда рядом Бендер? Он ведь и впрямь авантюрист только во вторую очередь, а в первую - художник, который умудряется все превратить в приключение.

На фотографиях:

• СОЗДАТЕЛИ ПЕРВОГО РОССИЙСКОГО МЮЗИКЛА «МЕТРО» Е. ГЕЧМЕН-ВАЛЬДЕК И А. ВАЙНШТЕЙН ОЗНАКОМИЛИСЬ С «12 СТУЛЬЯМИ»
• НОВЫЙ БЕНДЕР ДЖЕМАЛ ТЕТРУАШВИЛИ И СТАРЫЙ БЕНДЕР ИЗ КИНОФИЛЬМА АРЧИЛ ГОМИАШВИЛИ ВСТРЕТИЛИСЬ НА ПРЕМЬЕРЕ
• НОВАЯ МЕТЛА ВЫМЕТАЕТ ИЗ РОССИИ ВСЕ ХОРОШЕЕ. НО БЕНДЕР И КИСА ПОКА СОПРОТИВЛЯЮТСЯ!
• В материале использованы фотографии: Елены ЛАПИНОЙ