КТО И ЗАЧЕМ ПРИЕХАЛ НА КИНОФЕСТИВАЛЬ

Кто и зачем приехал на кинофестиваль.

ВНИЗ ТОРМАШКАМИ

Синоним словосочетания «финское кино» — братья Каурисмяки.

Мика Каурисмяки — старший в тандеме двух братьев, член жюри Московского международного кинофестиваля. Культовый режиссер. В Москве ездит на лимузине. Охраняется как сейф в швейцарском банке. С Микой связано большое число парадоксов. Никто не знает, где он живет. Говорят, что раз в году он устраивает в Финляндии, где-то в самых глухих снегах, оргии с участием Копполы. В общем, про него столько всего говорят, и одно невероятнее другого.

— Как вы думаете, русским и финнам далеко друг до друга?

— Ездить? Близко. Особенно до Петербурга.

— В ментальном смысле.

— У русских и финнов схожее мышление. Блюзовое. Они склонны к грусти. И к размышлению.

— А мне кажется, что ваши современные финские фильмы похожи на наши советские фильмы.

— Честно говоря, не знаю. Я не большой поклонник ни современного финского кино, ни российского. Хотя есть исключения. В обеих странах.

— Например.

— Я член жюри. Не могу говорить.

— Вы не считаете, что кино — это немного мафия? Без своих людей вы не сделаете успешную карьеру.

— Вы какую мафию имеете в виду? Фестивальную?

— Внутрицеховую. Внутри каждой страны.

— Я уехал от своей финской мафии. Я не снимаю больше в Финляндии.

— Но вы там живете!

— Я не живу в Финляндии. Я живу в Бразилии.

— А я слышал про Германию.

— В Берлине у меня квартира. А в Бразилии — дом. В Рио-де-Жанейро. Я работаю в Европе, а живу в Бразилии.

— Невероятно. В Бра-зи-ли-и, где «много диких обезьян»! Но почему?

— Не знаю. Так случилось. У меня не было определенных планов. Просто сделал свой первый фильм в 1989 году — «Амазон». После этого стал приезжать, завел друзей. Купил дом.

— Понимаю... Пляж... Мулатки...

— Бразильских мулаток тут замешано не было. Могло так случиться. Но не случилось.

— Понимаю. Пляж... Жаркий климат.

— Я люблю все сезоны. И зиму и лето. Я приезжаю увидеть снег и белые ночи в Финляндию, а во всем остальном предпочитаю бразильский климат.

— Понимаю... пляж... песок...

— Не хожу на пляж. Предпочитаю тенистый бар и смотреть на море.

— Понимаю... бар... А говорят, будто вы устраиваете где-то на севере Финляндии какие-то немыслимые вечеринки...

— Это была шутка.

— Подробнее. Вы выпили и решили, что надо посмеяться?

— Нет. Мы ездили на фестивали по всему миру. Лимузины, пятизвездочные отели, а кино по-настоящему никого не интересовало. Можно было узнать, что на фестивале есть Альмодовар или Джим Джармуш, но так с ними и не встретиться. Потому что они жили на другом этаже или у них было другое расписание. И тогда мы с Аки решили устроить такой фестиваль, где люди были бы вместе: режиссеры, критики, публика. И никаких иерархий. Чтобы все друг с другом могли познакомиться. И мы устроили такой фестиваль. В Лапландии.

— Это демократия?

— Вы считаете, что это демократия? Не знаю, это ли слово сюда подходит, но это точно была Лапландия. Даже Бог не знает, где находится место, которое мы выбрали. Двести километров за полярным кругом. До Мурманска недалеко. Простой поселок. Соданкила. Там живут всего лишь три тысячи зрителей. То есть жителей. Чтобы туда попасть, надо очень сильно любить кино. Потому что туда не ходят поезда. Не летают самолеты... А мы крутим фильмы 24 часа в сутки. Нон-стопом. Там одна всего улица. Но иногда, раз в год, там можно увидеть Копполу. Любой человек может подойти к Копполе и спросить: «Вы откуда приехали?» В одном и том же ларьке там покупают водичку и зрители и Коппола. А если вы знаете, Коппола же вообще никуда не ездит. Но у нас он был. Или Джим Джармуш... В общем, все-все-все... Мы хотели прекратить этот фестиваль, когда он достигнет своего пика. В том городке всего три тысячи зрителей, и 20 тысяч билетов за пять дней продают. Это самое большое культурное событие за полярным кругом. Одна большая вечеринка. Называется «Полуночное солнце». Мы строим цирковое шапито на площади и там крутим фильмы. В Америке я увидел книгу, где этот фестиваль был назван в числе десяти лучших фестивалей мира. Там нет такого, чтобы у звезды был апартамент, а у критика была лачуга. Там нет звезд и обычных людей. У нас там все нормальные люди.

— А когда он происходит?

— Да вот только закончился в середине июня.

— А зачем, на ваш взгляд, вообще нужны фестивали?

— Чтобы знакомиться с людьми, встречаться со зрителями. А чаще всего бывает, что нас отгораживают от зрителя, не дают общения, а нам нужен диалог, нужно общение, поэтому на наш фестиваль люди и приезжают.

— Вы боитесь глобализации? Потери национальных черт в кинематографе? Или это бредни критиков?

— Я не против того, чтобы люди объединялись. Экономика способствует тому, чтобы нам были не нужны границы, были общие деньги. Но для того, чтобы кем-то стать, нужны свои корни. Если корней нет, дерева не вырастет. Но с другой стороны, в наше время, кроме корней, нужны антенны. Корни не видны, они под землей, но они тебя и держат. А антенны все вместе переплетаются, и создается ощущение, что, кроме одинаковых антенн, никто ничего не видит. Но это не так.

— Яркая метафора. Я ее сделаю «выносом» в материале.

— Что такое «вынос»?

— Это когда мало слов, но большими буквами. Чтобы читатель сразу понял, что вы хотели сказать.

— О, тогда я хотел сказать именно это.

— Я знаю, что у вас две дочери. Чем они занимаются?

— Они все больше интересуются фильмами. Когда они были маленькими, они вообще не интересовались кино, потому что их папочка всегда был в отъезде. А на последней картине они работали вместе со мной.

— Они актрисы?

— Ной молодая, ей 20, хочет быть оператором.

— Мужская профессия.

— А старшая, ей 23, продюсером.

— Как и вы. Кстати, что для вас важнее: ваша продюсерская стезя или режиссерская?

— Режиссерская. Продюсер я потому, что никто другой не найдет для меня денег на мои картины. Я в основном продюсирую свои картины, только иногда другие.

— А русский проект сделаете?

— Я уже это сделал. Фильм «Холи бейби», вместе со студией «Слово».

— На днях вот-вот появится первая копия.

— Вы все знаете.

— Боб Рафелсон — голливудский кинорежиссер — мне сказал, что лет по пять ищет деньги на кино. Это проблема Боба или вообще всех продюсеров?

— Боб Рафелсон — аутсайдер. Это его репутация. Он не живет в Голливуде. Он не ходит на тусовки. Он никому не лижет задницу. И продюсеры его даже побаиваются. Молодые продюсеры предпочитают давать деньги молодым, неопытным. Потому что они в любой момент могут их заменить. А Боба Рафелсона так легко не заменить. И поэтому ему трудно найти деньги. У него свои собственные мысли. А у продюсеров всегда с такими режиссерами проблема — у которых свои собственные мысли.

— А вы «лижете задницу» продюсерам?

— В Европе другая ситуация с поиском денег. В Европе режиссер ищет продюсера, а в Голливуде продюсер ищет режиссера. Там написан сценарий, который купил продюсер, и машину запускают. В Голливуде тебя нанимают. И ты должен постоянно об этом помнить. Кто платит, тот и заказывает музыку. Только Вуди Аллен или Коппола могут контролировать свой процесс. Для всех других это просто невозможно. Именно поэтому я предпочитаю маленький бизнес, в котором только я хозяин, сам себе продюсер. Я не играю в голливудские игры. И не должен улыбаться своему продюсеру, даже если смотрю сам на себя в зеркало.

— Кстати, вас папарацци донимают? Я знаю, Рафелсон однажды одного избил.

— Я не бью людей. И за мной, как за Бобом, никто не бегает. Наверное, я не так красив.

— А где вы встретились со своей женой?

— С которой?

— Понял. Не буду вмешиваться в вашу личную жизнь.

— Со своей первой я встретился на съемочной площадке. Она режиссер.

— Эта профессия не для женщины.

— Почему?

— Ну как же? Надо уметь взять актера за рога. Внушить ему мысль.

— Есть столько женщин на свете, которые умеют это делать... У женщин есть свои собственные приемы, как это сделать. Посмотрите на Агнешку Холланд. Она сильная женщина. Я знаю столько сильных женщин и слабых мужиков-режиссеров.

— Когда оба брата Каурисмяки снова встретятся на одной площадке?

— Я думаю никогда.

— Это говорит о ваших психологических сложностях?

— Нет, Аки идет своим путем. Я своим. Может быть, нам придет идея написать вместе сценарий, но не думаю, что мы будем вместе снимать.

— А в чем между вами разница?

— У Аки есть свой стиль. Он — автор. А я намеренно снимал картины в разных стилях, разных странах, разных жанрах. Но рано или поздно я тоже свой стиль найду. До этого я его менял намеренно. Я бегаю за камерой гораздо больше, чем он. Я снимаю в трехмерном измерении, а Аки — в двух. У него либо человек на фоне стены. Либо просто стена в объективе.

— А вы в детстве дрались?

— Я с ним? Нет. Я же на два года старше. У меня другие друзья. Я чаще со своей старшей сестрой ругался, которая на год меня старше.

— А какие книги вас сформировали?

— Достоевский.

— Мода на загадочную русскую душу?

— Психологические измерения. Невероятные психологические измерения человеческой души в глубину. Когда-нибудь я сниму «Карамазовых». Только действие будет в нашем времени.

— Вы — гражданин мира, у вас есть любимый город?

— Питер точно один из моих любимых.

— Да ну?

— Первый раз я там побывал в 65-м. С родителями. А в 68-м году мы поехали в Питер на машине. Потом в Москву. Потом в Одессу. Ой-ой!

— Милиция вас останавливала?

— Мы на каждом светофоре документы показывали. У нас была американская машина. Заказывать бензин надо было заранее, потому что бензин был другой. И когда бы мы ни подъезжали на заправку, нас всегда поджидало много людей в костюмах, в галстуках. С непроницаемыми лицами. И начальник заправки, в галстуке, в черном костюме, подходил к нам с канистрой в руке, как с дипломатом, и заливал бензин.

— А где вы ночевали?

— В трейлере. Приходилось плотно закрывать занавески. Ваш народ плотно окружал наш фургон и мешал спать. Дети просили жвачки... Так мы доехали до Одессы. А из Одессы хотели ехать в Румынию. Но была знаменитая русская дорога — непроезжая. Нам надо было сделать крюк в тысячу километров. А у нас уже заканчивалась виза. И тогда мой отец нашел фермера.

— Колхозника?

— Ну да, который утащил из колхоза трактор и переволок наш трейлер и машину через болото, и мы вовремя достигли границы.

— Это была бы великолепная идея, если бы вы сняли об этом фильм. В жанре «муви-роуд». В России это был бы хит. А что вас сейчас волнует?

— Не понял? Что меня злит, беспокоит?

— Да, или раздражает, из-за чего вы не можете спокойно спать?

— Это несправедливость.

— Между кем и кем? Богатыми и бедными?

— Нет. Между человеком и природой. Люди не понимают, если мы будем продолжать в таком же духе, мир будет просто разрушен.

Дмитрий МИНЧЕНОК