CВЕРНУТЬ ОРЛУ ОДНУ (1) ГОЛОВУ

«Человечество на перепутье» — так, если коротко, характеризуют практически все экономисты, политологи и социологи те перемены, которые происходят в мире. Запад уже давно живет в новом, постиндустриальном обществе. О том, успела ли Россия «вклиниться» в новую эпоху, которую еще называют эпохой постмодернити, рассказывает известный экономист Владислав ИНОЗЕМЦЕВ

CВЕРНУТЬ ОРЛУ ОДНУ (1) ГОЛОВУ

Владислав Иноземцев, 34 года. Доктор экономических наук, глава Центра исследований постиндустриального общества, автор более 150 публикаций и 14 книг по экономике, изданных во Франции, Великобритании, США, Японии. Входит в десятку самых авторитетных теоретиков от экономики в мире. Пишет и говорит на нескольких европейских языках, читает лекции в Гарварде. С ним советуются Генри Киссинджер, Михаил Горбачев, Фрэнсис Фукуяма, бывший президент Американской экономической ассоциации Джон Гэлбрейт. Патриарх теории постиндустриализма Дэниел Белл заявил, что можно соглашаться или не соглашаться со взглядами и аргументацией Иноземцева, но не принимать во внимание его позицию в современной социально-экономической дискуссии уже нельзя. Другой американский классик, экономист Питер Дракер назвал Иноземцева системным мыслителем современности.

— Владислав Леонидович, сейчас в большой моде у экономистов и политологов термины модернити и постмодернити. Какое отношение эти искусствоведческие термины имеют к экономике?

— Это какая-то нелепая дань моде. Термин modernus, по-латыни «новый», появился еще в Ш веке, когда новая христианская религия противопоставлялась старой, языческой (antiquus). В искусстве он стал популярен сразу после Первой мировой войны. Постмодернизм как термин ввели в оборот в 30-е годы архитекторы. А в научном смысле им впервые стал пользоваться Арнольд Тойнби, затем начал активно употреблять Питер Дракер в 60-е годы.

Мне эти термины не нравятся. Есть четкое понимание индустриального и постиндустриального общества: одно основано на массовом производстве, другое — на услугах, информации и пр. А модернити и постмодернити примерно то же самое, но касается не только производства, но и общества в целом.

— И все-таки, чем одно общество отличается от другого?

— Современное западное общество от всех предшествующих отличается радикально — в нем утрачена сбалансированность между общественным и частным. Именно за счет этой сбалансированности поддерживался социальный порядок. Частное вторглось на территорию общественного, деградировав до любопытства к личной жизни. Человека, с одной стороны, заставляют принять на себя весь груз ответственности за происходящее, а с другой — ставят в зависимость от условий, ему не подвластных. У обычного человека просто нет ресурсов, чтобы контролировать большинство значимых процессов. И получается порочный круг: человек — это личность де-юре, но не де-факто. Чтобы стать личностью де-факто, надо обладать ресурсами, быть независимым и держать ситуацию под контролем. А таких в обществе единицы. Основная же масса людей остается наедине с задачами, решить которые самостоятельно не имеет никакой возможности. Маркс был прав: люди делают историю, но в обстоятельствах, которые не они выбирают. Они сами определяют свой образ жизни, но в условиях, которые не зависят от их выбора.

Сейчас все происходит очень стремительно — реальность меняется быстрее сознания. Человек учится, а вскоре выясняется, что его знания и навыки уже устарели, те технологии, которые он только что освоил, больше никому не нужны. Именно отсюда нестабильность и незащищенность личности перед лицом не контролируемых ею перемен.

Стремясь приспособиться к постоянным изменениям жизни, люди сжимают время до ощущения текущего мгновения. Они уже не ставят перед собой долгосрочных задач и целей, живут одним днем. Происходит кардинальный пересмотр всей системы ценностей, которые еще недавно казались незыблемыми. Человек начинает рассматривать себе подобных не в качестве уникальных и самоценных личностей, достойных уважения и заботы, а в качестве своеобразных объектов, удовлетворяющих наряду с прочими одну из своих многочисленных потребностей. Утрачиваются моральные ориентиры. И как следствие происходят стремительное усложнение социальных процессов, усиливается фрагментарность человеческого существования, расплывчатость, нарастает апатия. Вот что такое эпоха постмодернити.

— Вы все время подчеркиваете, что речь идет о западном обществе. А к России это разве не относится?

— Если исходить из того, что весь современный мир взаимозависим, то, безусловно, относится. Однако в социально-экономическом плане ничего похожего на постмодернити в России даже близко нет. Уклад жизни у нас прежний.

— Что же тогда происходит в России?

— Происходит трудный процесс становления капиталистического общества, и, если все будет хорошо, лет через 10 — 15 у нас будет средней руки капитализм. Эпоха постмодернити характерна тем, что не только большинство людей в социальной иерархии не властно над своим будущим, но не властна и сама элита! В России же одна и та же элита на протяжении многих лет властвует и контролирует все на свете. А в западном мире элита крайне подвижна, там все меняется исключительно быстро. Посмотрите на директорат крупнейших корпораций — в течение 5 — 6 лет там уже никого нет из бывших руководителей. Они взлетают и исчезают буквально за несколько лет. Потому что все меняется — спрос, условия, обстоятельства, что-то придумывается, открывается, изобретается, ненужное уходит. Это действительно во многом неуправляемые, по большому счету бесконтрольные процессы. Это «жизнь в автоматическом режиме». А когда все назначения идут из Кремля, а инвестиционные программы для «Газпрома» утверждает Кабинет министров, то это означает тотальный, повсеместный контроль. По сути дела, у нас страна индустриальной экономики, живущая на массовом производстве.

— Получается, что Россия выпадает из общемирового процесса на целую эпоху. Но ведь у нас те же проблемы, что и у Запада, — глобализация...

— Сегодня то, что называют глобализационными процессами, жестко ограничено пределами постиндустриальных стран — Европы, США и Японии. Последняя, правда, становится в этой тройке явным аутсайдером по мере того, как обнаруживает свою несостоятельность в переходе к реальному информационному обществу. Япония, оказалось, лишь способна максимально увеличивать производство массовых материальных благ. Смотрите, из 25 крупнейших международных слияний и поглощений все произошли либо внутри европейских стран, либо между европейскими и американскими компаниями. Японские фирмы ни в одном слиянии подобного масштаба не участвовали. Именно Европа и США образовали тот единый полюс силы и влияния на мировой экономический (а следовательно, и политический) порядок, с которого начался ХХI век.

Проблема противостояния этого полюса или «первого» мира и остальных миров — «второго», «третьего», «четвертого», — стоит сегодня гораздо более остро, чем когда-либо раньше.

— А разве не могут страны из, скажем, «второго» или «четвертого» эшелона догнать «первый»? Есть же примеры успешно догоняющих «азиатских тигров», может, и России это по силам?

— К таким примерам надо относиться с большой осторожностью. По статистике, в Южной Корее, Таиланде, Китае и других странах региона на протяжении 60 — 90-х годов XX века не было ни одного года, когда рост ВНП этих стран был бы более быстрым, чем рост иностранных инвестиций. Азиатские успехи проявились отнюдь не вопреки западному миру, а именно благодаря ему. Они порождены западными инвестициями и могут поддерживаться только до тех пор, пока Западу будет это угодно.

Принцип догоняющего развития сегодня изжил себя или, во всяком случае, обнаружил пределы. Что касается России, то с начала XVIII века и до середины XX века российская экономика как раз и оставалась в русле догоняющего развития. Именно приверженность этому принципу и породила социальную апатию и в конечном счете обусловила современный кризис российской экономики.

Для России одна из самых больших проблем — нарастающая тенденция неравенства. А возникла она, на мой взгляд, очень просто. В мире существуют ресурсы, которых много и которых мало. Миром управляют те, кто имеет редкие ресурсы, — это аксиома. В античном обществе, по сути военном, тот, кто командовал армией, тот и был императором — ресурсом была власть. В Средневековье — собственность на землю. При капитализме — деньги. Вот три общества, три редких ресурса. Маркс утверждал, что следующим обществом станет коммунизм, где главным будет труд. Но труд никогда не был редким ресурсом.

Труд бывает редким только в примитивных обществах, которые не могут себя прокормить, не могут придумать паровую мельницу, а с помощью сохи и серпа производят зерно. В развитых обществах редким ресурсом являются знания, умение извлечь из информации что-то полезное, преобразовать, применить.

Сравним три ресурса: сырье, труд и знания. В России 80% ресурсов — сырье. Мы продаем то, что невоспроизводимо. Корейцы же делают свои машины и продают не ресурсы, а продукт, который производят. Но чтобы продать 10 машин, они должны 10 раз тупо повторить один и тот же технологический процесс. Они должны больше работать, меньше отдыхать, читать книг и пр. А когда специалист из Microsoft придумал новую программу, то он только усовершенствовал свои знания и навыки, которые позволят ему потом сделать еще много программ, более сложных. Работает абсолютно иной механизм.

Сейчас экономика США находится в уникальном состоянии. Согласно классической теории, чем больше человек сберегает, а не тратит, тем быстрее идет экономический рост, потому что чем больше сберег, тем больше вложил в производство. Но в 1998 году впервые норма сбережений в США стала отрицательной, американцы начали потреблять больше, чем зарабатывали, однако рост экономики при этом был исключительно высоким — 4,5 — 5%.

Классическая теория этого объяснить не может. А дело в том, что само потребление стало производством.

Если раньше потребление сводилось в основном к расходам на еду, жилье, одежду, то сейчас — на компьютерные программы, оздоровительные мероприятия, учебу. Человек как бы инвестирует в самого себя, производит бoльшую стоимость, увеличивая свою собственную. Поэтому и общий объем богатства страны растет. Это фактически как отдельное предприятие. И в этом отношении чем больше таких человеко-предприятий, высококвалифицированных, образованных, здоровых, тем выше потенциал страны. На Западе возник своеобразный механизм развития, когда каждое новое достижение облегчает движение дальше. В остальном мире такого механизма нет. Поэтому один мир живет все лучше и легче, а другой — тяжело, и легче ему не становится. В этом заключается великая неравномерность экономик и лежит источник неравенства — внутри отдельных стран и во всем мире.

За последние десятилетия Запад благодаря новым технологиям резко снизил ресурсоемкость своей экономики, ему уже не нужно 2 тонны железа на машину. Поэтому ресурс, которым располагала Африка, за последние 20 лет удешевился втрое, в то время как население там растет. А больше эта Африка ничего не имеет и не умеет. Умеет только рассуждать о золотом миллиарде и мировой несправедливости. А в чем здесь несправедливость? Когда говорят, что Запад угнетает Юг, я не понимаю: в чем угнетение-то? Запад от вас ничего не хочет! Забудьте о нем. И избавьте его от своих эмигрантов.

— То есть как это не хочет: выкачал из «третьего мира» всю нефть, золото, алмазы, понастроил вредных производств и — ничего не хочет?

— Это очередной миф! Доля Африки в мировой торговле мизерная — 0,9%, не считая, правда, ЮАР. А доля инвестиций в Африку — 0,4% мирового объема. Сегодня это черная дыра.

Теперь по поводу вредных производств. Смотрите, самое грязное производство в мире — металлургия. А самый большой экспортер стали — Европейский союз. ЕС производит и экспортирует стали больше, чем Япония и Америка, вместе взятые. А где в Европе дымящие трубы? Их нет, так же, как и нет никакого переноса производства. Потому что есть новые технологии. А Россия производит всего 7 — 8% мирового объема, а дымит как паровоз. И Китай дымит. Парадокс в том, что все думают, будто Запад производит всякие мелочи, финтифлюшки, а остальной мир — серьезные вещи. На самом деле импорт в Европу покрывает лишь 5 — 7% ее потребления, остальные 95% она производит сама.

Проблема в том, что мир за пределами Европы, США и, возможно, Японии просто не самодостаточен, он не может развиваться сам. А Европа может. В ней все очень разумно — высокий уровень участия государства в экономике, мощная социальная защита, экономическая свобода, правильные цены и нормальный контроль за предпринимателями. В доходной части российского бюджета доля пошлин составляет 26%, а европейского — 0,4%.

— Вы просто какой-то фанат европейцев.

— Я действительно люблю Европу, у нее хорошая, здоровая модель развития. И кстати, нет американских проблем. Европейцы постоянно вывозят больше, чем ввозят, у них положительное сальдо торгового баланса, государственный долг небольшой. Да, есть безработица, но зато такие высокие пособия, которые почти не отличаются от зарплаты.

— А есть надежда, что когда-нибудь и Россия будет сносно жить?

— Есть. Надо только определиться, чего мы хотим — сносно жить или быть великой державой.

— По-моему, Путин уже определился: догнать Португалию. Но она же не великая?

— Да, Португалия не великая, но она не воюет с Чечней и не пытается держать паритет с Америкой по ядерному вооружению. В России нет экономической задачи, цели, у нас все упирается в политику. Поэтому нам нужно смотреть на Запад, а не на Восток. Именно из Европы шли к нам многие позитивные перемены, происходившие в нашей стране за последние несколько столетий. Следование же азиатским традициям для России абсолютно лишено перспективы. Вы не найдете на Востоке хоть что-нибудь достойное подражания.

— Как? А прогрессивная Япония? А быстро развивающийся Китай?

— Япония — это самый устойчивый из современных мифов. У нее уже 10 лет нет роста ВНП. Через пять лет там будет хуже, чем во времена Великой депрессии. Сегодня дефицит бюджета Японии составляет 8% — больше, чем было у нас при Гайдаре.

Япония все глубже увязает в непомерных долгах. Сегодня ее государственный долг составляет 200% ВНП, это показатель африканской страны. И только потому, что Япония считается мощной державой, она еще платежеспособна. Как только с нее потребуют возврата долгов — все, она банкрот. Любой экономический кризис в США и Европе для Японии смерти подобен. А иена — третья валюта в мире после евро. Япония имеет почти на триллион долларов валютных резервов, вложенных в американские ценные бумаги. Если японцы начнут их продавать, чтобы отвечать по своим долгам, доллар рухнет в течение нескольких недель.

А что касается Китая, то, конечно, он становится мощной экономической державой. Но эта мощь, не надо себя обманывать, растет только до тех пор, пока растет спрос на китайские товары в США и Европе и пока остается низким уровень жизни самих китайцев — их ВНП на душу населения в 15 раз меньше американского. На первый взгляд Китай занимает достойное место в мировой экономике. Но это место временное, оно обусловлено жестким государственным регулированием не очень эффективной экономики, четкой ориентацией на потребности западных рынков и безудержным привлечением гигантских кредитов и инвестиций. Разве такого будущего мы хотим для пореформенной России?

Маркс говорил, что более развитое государство показывает менее развитому пример его будущего. Если считать азиатские страны нашим светлым будущим, то какие азиатские ценности мы хотим привить в российском обществе? Вопиющее пренебрежение к личности, как в Китае? Слепое подчинение правительству и сдерживание коммерческой инициативы, приведшие Японию в состояние затяжного кризиса? Семейственность и местничество, процветающие в Индонезии? Игнорирование современных стандартов образования, столь выраженное в Южной Корее и Малайзии? Традиции коррупции, так роднящие Россию с Филиппинами и Вьетнамом?

— Но ведь Россия — евразийская держава, а наш орел — двуглавый.

— Что касается российского орла, то он, несомненно, должен повернуть обе свои головы в сторону демократии и богатства, даже если при этом та, которая традиционно привыкла смотреть в сторону авторитаризма и нищеты, свернет себе шею.

Любое движение к прогрессу ставит во главу угла интересы собственного народа. Западное постиндустриальное общество возникло там, где люди смогли перейти от сугубо материальных интересов к значительной мере нематериальным. А невозможно стать творцом, если ты живешь плохо. В ХХI веке роль государства будет определяться количеством населения и сырьем, а не креативным потенциалом нации, ее способностью к созданию принципиально новых продуктов и технологий.

— Ну уж чего-чего, а креативности России не занимать!

— Конечно, русский народ фантастически творческий и талантливый. Но непростой путь исторического развития России имел одну весьма примечательную особенность. Большинство успехов России на протяжении последних столетий достигались за счет ее уникальной способности инкорпорировать и развивать привнесенные извне технологические и культурные идеи, системы взглядов. Первая мощная «инъекция» была сделана еще Византией, когда на волне христианизации Киевская Русь за два столетия стала в один ряд с самыми мощными европейскими странами того времени. Вторая «инъекция» — Петровские реформы. Третья, и самая противоречивая, связана с последствиями коммунистических идей.

Периоды подъема России совпадают с волнами внешнего позитивного влияния. Само же это влияние, обратите внимание, практически всегда было европейским.

— А что вы считаете самым большим позитивом западного мира? Свободу и равенство?

— Свободу и неравенство! Творческую свободу и вытекающее из него неравенство... Смотрите, основные достижения современного западного мира связаны с технологическими прорывами, которые просто поражают воображение. Благодаря им меняется вся парадигма политической экономии. Раньше, при создании крупного капиталистического предприятия, когда хозяин, нанимая рабочих, получал огромные прибыли, мы имели дело с классическим случаем эксплуатации и неравенства. Сегодня, когда основатели, скажем, компании по обработке информации безумно обогащаются в результате реализации своей личной интеллектуальной собственности, мы тоже имеем дело с неравенством. Однако нужно ли с ним бороться? Может, наоборот, надо всячески его поддерживать, потому что оно — прямое следствие творческой и личной свободы.

Марина УВАРОВА