Когда Минкин умрет, мне его будет очень не хватать. Он наполняет мою жизнь каким-то новым смыслом. Смыслом пророческого горения
КАК Я СТАЛ ИДЕОЛОГОМ РОССИЙСКОГО СУПЕРФАШИЗМА
Наверное, он на меня обиделся. И очень сильно. Только обиженные и влюбленные начинают делать глупости. Минкин меня не любит, зуб даю. Значит, точно обиделся... Напомню в двух словах историю вопроса.
Итак, в первом номере «Огонек» опубликовал беседу вашего покорного слуги и некогда блиставшего, а теперь слегка потускневшего журналиста Минкина. Речь у нас шла о двух типах нравственности — о двух моральных парадигмах, которые параллельно сосуществуют в современном обществе. Условно можно определить их так: нравственность внутреннего запрета и нравственность внешнего запрета. Если человек сам себе запрещает делать дурное — это внутренняя нравственность, личный выбор. Если человеку запрещают творить дурное внешние силы (Бог, закон, общественная мораль) — это внешняя, директивная нравственность, нравственность под страхом наказания.
Я — представитель первой парадигмы, Минкин — второй. Человек первой модели думает своей головой, работает «в автономном режиме», каждый раз самостоятельно отвечая себе на вызовы бытия. Второй человек (с устаревшей моделью нравственности) работает «в ручном режиме» — за него каждый раз кто-то решает. Вернее, за него давно все решено — программы и алгоритмы возможных решений расписаны заранее. Например, в книге фольклора древнееврейских скотоводческих племен... Это простая модель нравственности, примитивная. Потому что она не адаптивна.
Людей простых, типа Минкина, к сожалению, пока большинство. Они — ведомые. Они подчиняются моде, общественным традициям, обычаям, обрядам, примыкают к большинству и всегда делают «шоб не хуже, чем у людей». Они настолько усвоили, что нравственность плоская и стоит на трех китах, что разубеждать их — значит оскорблять.
Минкин оскорбился. Еще бы! Кто-то посмел высказать мнение, отличное от его, правильного! Разве такое можно простить?
А еще Минкин испугался. Его мир зашатался. Я легко и непринужденно раскачал его одной левой, не особо напрягаясь, напротив, шутя. Земля (та самая, плоская, на трех китах) стала уходить из-под ног Минкина, и седой инквизитор, подобрав полы рясы, побежал спасать свой падающий мир всеми доступными ему способами — то есть жечь и клеймить. Мне его по-человечески жалко.
Гневное, но немного глуповатое обличение меня под названием «Беседа с приматом», которое Минкин опубликовал в «МК», по мысли автора, должно было философию Никонова сжечь дотла. Однако материал оказался негорючим. Я размножил на ксероксе минкинову статью (поскольку серьезные люди «МК» не читают) и радостно показывал друзьям и знакомым. Я ожидал раскола мнений примерно в равной пропорции. Но, оказалось, мир не так глуп, как я думал.
Профессор-математик Игорь Пышкин назвал статью Минкина «оголтелостью». Главный редактор «Новой газеты» Дмитрий Муратов назвал ее «подонством». Журналист Ирина Петровская — «нехорошим поступком». Даже мой идейный противник писатель Андрей Паршев предположил, что у Минкина «начались возрастные изменения в психике».
Вот именно тогда я и почувствовал к Минкину первые уколы жалости. Седой Минкин бился как рыба об лед, стараясь заинтересовать в дальнейшем обличении «идеологического негодяя» разные московские издания. Увы. Даже родная газета отказалась печатать его истерики. Единственное издание согласилось — «Советская Россия», которой любой повод годится, лишь бы побороться с режимом.
И тогда Минкин пошел на сделку с совестью. Он, ненавидящий Сталина всеми фибрами души, сошелся с ярой сталинисткой из «СР»... Нет, сначала-то коллеги поругались, конечно, на почве Джугашвили. Журналистка «СР» считала его гением, а Минкин заикнулся, что тиран угробил 30 миллионов людей. Но поскольку Минкин находился на чужом поле, он решил не ссориться с хозяйкой площадки по пустякам: какая мелочь, в конце концов — миллионом больше, миллионом меньше... Высокие разговаривающие стороны уверили друг друга в полном уважении взглядов оппонента и виртуально обнялись. Потому что Никонов страшнее Сталина!
...Минкину осталось только обняться с нацболами и выступить с обличениями в газете «Лимонка»...
Минкин назвал меня болваном. Минкин назвал меня негодяем. Минкин назвал меня унтером. Я не сержусь. Ругательства — проявление слабости. А еще Минкин со своей новой подругой-сталинисткой назвали меня фашистом. Даже круче — идеологом российского фашизма.
...Осталось назвать меня воплощением сатаны...
Справедливость требует отметить, что фашист я у них получился какой-то странный. Уважающий сталинистов Минкин и уважающая либералов журналистка «СР» во время разговора слегка запутались — сначала назвали меня фашистом, потом обвинили в том, что фашист Никонов призывал расстреливать «фашиствующих молодчиков» во время прошлогоднего погрома в Москве. После чего оба решили, что это самый ужасный фашизм из всех фашизмов и есть, когда фашист призывает расстреливать фашистов из чисто фашистских соображений. Просто суперфашизм!
Кстати, на «Совраске» великий искоренитель нравственной ереси не успокоился. В редакцию «Огонька» стали приходить подозрительные письма от «разгневанных читателей», написанные словно под копирку. Разными почерками, но все в стилистике Минкина. «Читатели» требуют незамедлительно уволить Никонова на том основании, что он является «приматом». Одна женщина употребила это слово в мой адрес аж трижды на протяжении двух небольших абзацев.
...Просто Минкин полагает, что «примат» — ругательное слово...
Тот же Минкин — певец формы и могильщик содержания — более всего возмущался двумя простыми моими тезисами: 1) проституция — это профессия; 2) никакой родитель не хочет, чтобы его отпрыск был социальным аутсайдером. Минкина едва не затрясло от гнева, когда он это услышал. И с тех пор в каждом своем материале, посвященном пророку Никонову, он упоминает две эти мысли как образец человеконенавистничества.
Между тем в продвинутых странах типа Голландии или Германии проституция — давно уже легальная профессия. Проститутки платят налоги и получают пенсию. Существуют специальные отделы полиции, которые занимаются безопасностью проституток. Это пример уважительного отношения к человеку. Минкин, лишая проституцию статуса профессии, сбрасывает вполне конкретных людей в пучину криминального мира. В темный мир унижений, «субботников», фингалов под глазами, ментовских облав, героина... Очень по-христиански. Очень человеколюбиво.
Та же ситуация с тезисом № 2. Если тет-а-тет спросить папу Минкина, хочет ли он, чтобы его горячо лелеемый отпрыск стал ассенизатором или сторожем, папа Минкин воскликнет: нет-нет! только в институт!.. А вот папе Никонову он в этом почему-то отказывает. Наверное, потому, что я не стесняюсь вслух говорить правду: да, некоторые профессии — удел алкоголиков и неудачников. А минкины не любят слушать правду: она бывает неприятна, она царапает их нежные души, напоминая о несовершенстве мира. Проще обвинить правдолюбца в аморализме.
Да, Минкин, если вы моральны, то я — аморален. Если вы нравственны, я — безнравствен. Если вы за Бога, я — против...
Александр НИКОНОВ
В материале использованы фотографии: Александра БАСАЛАЕВА