Как я безуспешно пыталась продать свое тело науке
ОШИБКА ДОКТОРА ХАГЕНСА
|
«Что заставило ученых заключить сделку с совестью? — думала я. — Как поднялась у них рука на трупы чужих родственников? Кто они, эти люди в белых халатах, — бездушные дельцы, готовые нарушать закон о погребении, чтобы продавать тела российских граждан немецким эпатирующим докторам, или кто?»
Я должна была в этом разобраться. Вдруг вспомнилось, что «раньше» вроде бы можно было продать государству свой скелет, или труп, или то и другое. Не помню, что стоило дороже, да это и неважно. Стоил труп на советские деньги рублей, что ли, сто двадцать или сто шестьдесят. Многие студенты, отчаявшись или пропившись до последней нитки, этим правом пользовались по молодости и по глупости, разумеется...
Я начала просто: взяла и позвонила в морг.
— Але, это морг? — сказала я женскому голосу, типичному для голосов всех на свете диспетчерских — усталому, нервному немного. — Я хочу продать свой труп Институту пластинации. Что для этого нужно сделать, сколько денег заплатят?
— Вы что? С ума сошли? Вы куда звоните?
— Как куда? В морг. Вам что, трупы не нужны?
Она бросила трубку.
А я подумала: «Действительно, что это я занимаюсь ерундой. Их, конечно, интересуют уже готовые трупы, а не полуфабрикаты для Института пластинации».
В приемной ММА им. Сеченова со мной согласились поговорить только после того, как я пообещала не называть ничьих фамилий. Никто не захотел взять на себя моральную ответственность за поступки новосибирских врачей. Только при условии анонимности научный секретарь одной из кафедр согласилась поделиться со мной, как оказалось, болью академии.
— С учебными пособиями у нас, если честно, беда, — пожаловалась она. — Трупов мало, не на чем учить студентов. А теперь из-за этого новосибирского скандала к нам вообще перестали привозить свежих покойников. И милицию можно понять. А вдруг найдутся родственники? Греха не оберешься. Я знаю, вы хотите написать о том, что у нас в России ничего нельзя, что бюрократия... Но такое ведь происходит не только у нас. Получение анатомических препаратов — деликатный вопрос везде. В Италии, например, с трупным материалом вообще запрещено работать. Итальянские нейрохирурги даже учиться из-за этого ездят за границу, где покойника достать легче.
— Да не хочу я писать о том, что ничего нельзя. Просто хотела узнать, как завещать свое тело интересам науки, лучше, конечно, на возмездной основе. Наш журнал любит открывать людям новые экономические горизонты. И Хагенсу можно посочувствовать — того и гляди человек без трупов останется.
— Нет, мы точно вам не поможем, — сказала она. — В советское-то время почти никто не завещал, если только сами медики, идейные такие, знаете, и без детей. Однажды даже случай был. Студент пришел на практику в морг и увидел свою недавно умершую тетю, тоже медика, в формалине. Она при жизни говорила ему, что хочет себя завещать, но племянник не очень-то верил. И вот завещала. Мальчик был в шоке. А вообще сейчас, вы знаете, люди все чаще даже от вскрытия активно отказываются. По религиозным соображениям.
— Доктор этот немецкий, он, конечно, сумасшедший, некроман какой-то, — продолжала она, помолчав. — А сам его метод, честно говоря, уникальный. Вот, например, мы до сих пор используем древний способ сохранения тел — формалин. Но ведь это очень едкое вещество, вредное. Преподаватели, которые с ним работают, имеют сокращенный рабочий день, денег больше получают. А если делать пластинацию по методу Хагенса, препараты получаются безвредные и хранятся вечно. Мы о них, честно говоря, мечтаем. Они очень дорогие, мы себе не можем позволить их купить. А есть еще, знаете, силиконовые муляжи, совсем как настоящие, но они стоят вообще астрономические суммы. Так что пока обходимся тем, что есть. Бережно с препаратами обращаемся.
«Средние века какие-то, — думала я, — как выкапывали в XV веке ученые мертвецов ночью под страхом смерти, так и выкапывают фактически». И позвонила в пресс-службу МВД. Где со мной тоже согласились разговаривать только при условии, что фамилия и должность источника информации останутся тайной. Потому что Генеральная прокуратура продлила следствие над новосибирскими врачами до лета, и еще неизвестно, кто в конце концов будет обвиняться и в чем.
В самом деле — странно как-то. Морги ломятся от невостребованных трупов, тысячи людей, уже отвергнутых жизнью — бездомных, бессемейных, безработных, — согласились бы продать свой будущий труп за сотню-другую долларов, которые наверняка для Хагенса не проблема. А несчастных медиков мало того что лишают анатомических пособий, но еще и тащат в суд. Ничего не понимаю.
— Формально запретов на работу с анатомическим материалом в России нет, — сказал мне тайный эмвэдэшник. — Более того, учебные кафедры мединститутов имеют право использовать для своих целей «отказные» трупы — бомжей, бродяг. Но! Только через месяц после смерти. А таких медики забирать не торопятся, потому что из них уже качественных пособий не изготовишь. Поэтому они месяцами в моргах лежат, а потом их хоронят за счет государства, непригодны потому что для исследований.
— Раньше так на овощебазах было, — вспомнила я. — Овощи портились, и только потом их отправляли в магазин. Но никто уже не хотел покупать. А прямо с полей нельзя было отправлять в магазины, потому что положено было сначала на овощебазу. Это, конечно, цинизм, но все равно похоже.
— Ха-ха, — сдержанно сказал информатор.
— А Хагенс под статью подпадает? — спросила я.
— Хагенс с сотрудниками был допрошен, в Институте пластинации провели осмотр. Документы уже лежат в Новосибирской прокуратуре, но пока просто лежат, потому что написаны на немецком. Переводить денег стоит, а денег у прокуратуры нет. Так что вряд ли вы дождетесь продолжения истории раньше лета. Кстати, я бы вам чисто по-человечески посоветовал поосторожнее продавать свое тело. Если бы, например, вы позвонили в мединститут и предложили какой-нибудь свой орган, мы бы вами наверняка заинтересовались. Медики вообще-то обязаны нам сообщать о таких звонках. Мало ли что...
— А как вы думаете, этих, новосибирских, осудят?
— Ну, как я могу вам так сказать? Я же не суд. А вообще вряд ли. Директор Новосибирской медакадемии по крайней мере утверждает, что знать не знал ни о каких письменных заявлениях. Трупы были отказные, все документы на это имелись. А вот о согласии на продажу никто не догадался спросить. Наводить, конечно, надо порядок в этих делах. Чтобы люди точно знали, кого, кому и как продавать. Но мы этим не занимаемся.
Конечно, им бы с теми законами разобраться, которые уже есть. На переводчиков даже у людей денег нет. Бедная прокуратура. Бедные медики из Новосибирска. Они захотели приобрести нетоксичные учебные пособия, а не тела бомжей месячной давности. И не получилось. Ну, может, и денег они тоже хотели заработать, должен же был им Хагенс за трупы заплатить? Ну и что?
И труп мой никто не хочет покупать.
И тут меня осенило. Я вспомнила про Илью. Мы с ним вместе ходили на подготовительные курсы психологического факультета. В последнем разговоре с бывшей однокурсницей я узнала, что Илья сейчас работает в морге. Вот так неожиданно сложилась у человека психологическая карьера. Он там получает деньги за наведение красоты на покойников. И вообще ему кажется, что от этой его работы у него появилось философское отношение к жизни, и он это ценит. У него и надо спросить, к кому обращаться, чтобы завещать труп для целей науки.
— Илья, — спросила я, позвонив. — Как там у вас трупам в морге «живется»?
— Приходи, — сказал он. — Посмотришь.
Возле станции «Фрунзенская» кипела жизнь, а в десяти минутах ходьбы, в комнатке, освещенной лампами дневного света, Илья рассказывал мне о своей новой философии. О том, что в первый год своей работы здесь он впал в депрессию, во второй — стал циником. А в третий год вдруг... подобрел. Он неожиданно стал лучше относиться к себе и близким. В конце коридора с каталки торчали чьи-то желтые ноги.
— А некроманом ты не стал случайно? — спросила я.
— Да ну. Чепуха это все. Лицо, оно и есть лицо. Женщины вот красятся? То же самое.
— Я вообще-то вот про что хотела спросить, — сказала я. — Про Хагенса. Как ты думаешь, в чем была его ошибка? Что помешало ему купить тела? Вроде бы все человек делал по закону, официально договор заключил...
— Конечно, надо было ему немного по-другому все делать, — начал рассуждать Илья. — Он ведь наверняка как рассудил? По-западному. Нет в России запрета — значит, давай лавочку открывай. Не знал просто человек, что, если нет запрета, это еще не значит, что все получится. В России. Вот в Киргизии у него, по-моему, все удачнее сложилось. Выставка по крайней мере очень обогатилась киргизскими типажами. Потому что там законов еще меньше, чем у нас, и таможенный комитет, наверное, сговорчивее. Хагенсу сначала надо было с таможенниками по-человечески договориться. Понятно?
Надо же, действительно, как все просто. Вот, оказывается, как вредят цивилизованность и правовое общество искусству и науке.
— Ну а если бы к тебе сюда пришел доктор Хагенс, ты бы ему продал кого-нибудь?
— Ха, придет он, как же! А если бы пришел, мы бы что-нибудь придумали, наверное. Я шучу, конечно. На фиг мне нужны эти проблемы.
В общем, не удалось мне себя завещать науке и искусству. Надо, наверное, обратиться сразу в Институт пластинации. Доктор Хагенс! Откликнитесь! Я не прокуратура, я найду переводчика с немецкого и сделаю с вами интересное, содержательное интервью. Вас тогда поймут и перестанут относиться к вам настороженно. Разработают все необходимые законы. Главное, чтобы о вашем существовании узнали бомжи. Они в крайнем случае сами договорятся с таможенниками, медиками и прокуратурой.
Майя КУЛИКОВА
На фотографиях:
- ДОКТОР ХАГЕНС, ОЧЕВИДНО, ЗНАЛ, ЧТО ФОРМАЛЬНО РАБОТА С АНАТОМИЧЕСКИМ МАТЕРИАЛОМ В РОССИИ НЕ ЗАПРЕЩЕНА. НО, ОЧЕВИДНО, НЕ ЗНАЛ, ЧТО НЕТ И НЕОБХОДИМЫХ НОРМ, КОТОРЫЕ БЫ ЧЕТКО РЕГЛАМЕНТИРОВАЛИ ЭТУ РАБОТУ
- СВОЙ МЕТОД ПЛАСТИНАЦИИ ХАГЕНС ИЗОБРЕЛ ЕЩЕ В 1977 ГОДУ. С ТЕХ ПОР ОН ЗАПАТЕНТОВАЛ ЕГО В ЕВРОПЕ (ПРАВДА, НЕ ВО ВСЕЙ), США И ЮЖНОЙ АФРИКЕ. ВЫСТАВКИ ПРОХОДЯТ С 96-ГО ГОДА
- В материале использованы фотографии: Александра ДЖУСА, Reuters