АГЕНТ ВЛИЯНИЯ МИХАИЛ МЕЙЕР

Директор Института стран Азии и Африки при Московском государственном университете профессор Мейер много чего знает. Например, какое будущее ждет Россию через сотню-другую лет. Откуда, спрашиваете, информация? Работа у Михаила Серафимовича такая — много знать. Иногда говорить. Чаще — студентам. Реже — журналистам

АГЕНТ ВЛИЯНИЯ МИХАИЛ МЕЙЕР

— Россия теряет темп. Особенно на фоне стремительно поднимающегося Дальнего Востока. Главным героем нового века будет Китай, где национальные, культурные, экономические, политические, социальные и прочие вопросы давно увязаны в узел. Уже ясно, что на планете появился альтернативный лидер. Америке придется потесниться

— Как думаете, Михаил Серафимович, шарахнут американцы по Багдаду?

— Шарахнут или нет, но война будет.

— Разве можно воевать не шарахнув?

— Речь о масштабах боевых действий, но совершенно ясно: США не откажутся от идеи покончить с Саддамом.

— И сколько, по-вашему, еще веревочке виться?

— Полагаю, все случится ближе к весне. Но тут важнее не как и когда, а зачем? Допустим, получат американцы голову Хусейна, а толку? На месте отрубленной у иракской гидры вырастет другая, но ситуация принципиально не изменится. Если в обществе сложилась потребность в вожде, если именно с ним люди отождествляют свободу и независимость, любой претендент на трон по определению обречен стать диктатором.

— Марионетка не пройдет, не удержится у власти?

— Разумеется, американцы поставят во главе страны лояльного себе человека, но он рано или поздно выйдет из-под контроля, станет действовать самостоятельно. Штаты опять заработают на Ближнем Востоке головную боль. Не сомневаюсь, Хусейн или тот, кто придет ему на смену, постарается при первом удобном случае покуситься на соседний Кувейт. Очень уж аппетитно и беззащитно выглядит эта страна.

— Значит, будет «Буря в пустыне-2».

— Да, и уж тут американцы спуска не дадут! Конфликт может выйти на иной, более масштабный уровень. Все-таки сейчас под прикрытием разговоров о ликвидации угрозы ядерной и биологической войны фактически планируется устранение лично Хусейна. В случае агрессии против Кувейта встанет вопрос о смене режима в стране.

Америка заинтересована максимально укрепить позиции в регионе, продлить собственное господство, но и за океаном понимают: эра единоличного лидерства проходит. Специалисты давно уже каркают об этом, теперь сей факт признали и политики. Правда, обстоятельства пока способствуют американцам, даже 11 сентября, как ни удивительно, пошло им на пользу.

— Что тут удивительного? До сих пор много болтают о самостреле, мол, сами янки и грохнули World Trade Center в Нью-Йорке.

— Я в подобные теории заговоров не верю, но факт, что американцы сумели выжать из ситуации максимум. Геополитика всегда являлась для Белого дома приоритетным направлением, Буш не мог упустить шанс под шумок борьбы с международным терроризмом поквитаться с заклятыми врагами США оптом и в розницу. Опять же: под идеологическими лозунгами удобнее решать экономические вопросы. Ведь Ирак притягивает внимание Вашингтона и из-за нефти.

— Чем нам грозит война Хусейна с Бушем?

— Если укрепятся позиции американцев в регионе, ослабнут наши. Впрочем, убежден: в новом веке Ближний Восток обречен превратиться в мировую периферию.

— И слава Богу!

— Тогда уж Аллаху... Центр всеобщих интересов плавно будет смещаться в сторону Дальневосточного региона.

— А как же зеленое знамя ислама, неужели оно поблекнет в краю восходящего солнца?

— Отнюдь. Мусульманство все глубже проникает в Юго-Восточную Азию. Малайзия, Филиппины, Индонезия, даже Китай и Япония... Приходится признать: мир недооценил силу ислама. Долгое время считалось, что национализм и религия — понятия несовместимые, поэтому, дескать, в начале двадцатого века ничего не получилось из идеи возрождения халифатов. Исламские наднациональные чувства были задвинуты в глухой угол, словосочетание «арабский мир» надолго вышло из обихода, люди в первую очередь заговорили не о вероисповедании, а о принадлежности к той или иной нации. Для многих важно было подчеркнуть: я — ливанец, а я — египтянин или, допустим, сириец. Сейчас происходит обратный процесс, вера является распознавательным знаком в системе «свой — чужой». Оказалось, ислам в состоянии прекрасно интегрироваться, вживляться в различные страны и регионы, учитывать особенности того или иного народа. Видимо, начавшийся процесс глобализации, последствия которого нам еще долго предстоит переживать, возродил и тягу к национальной самоидентификации, примешав в нее изрядную долю религиозного чувства. Слышали, как в Набережных Челнах разрушали строящийся православный храм со словами: «Татарстан — земля мусульманская, неверным здесь не место»? Понимаете? В единое целое слились национализм и религиозный радикализм.

— Гремучая смесь.

— Именно! Если вернуться к началу разговора, война в Ираке меня страшит не скачком цен на нефть и даже не утратой Россией завоеванных позиций в регионе, а весьма вероятной вспышкой напряженности между христианами и мусульманами. Найдется немало желающих разыграть подобную карту, изобразив вооруженный конфликт Вашингтона и Багдада как войну религий и столкновение цивилизаций. Эхо таких настроений наверняка докатится и до России, где, напомню, уже сегодня живут двадцать миллионов мусульман. Цифра эта будет только расти, поскольку Аллах поощряет рождение детей и запрещает искусственное прерывание беременности...

— Что прикажете предпринять? Воспользоваться добрым советом президента Путина, предложившего делать обрезание так, чтобы уже ничто и никогда не выросло?

— Владимир Владимирович подобное усечение плоти рекомендовал проводить все же не поголовно последователям ислама, а бандитам... Впрочем, сомневаюсь, будто хирургическое вмешательство поможет делу антитеррористической борьбы. Не верю в силовые методы решения проблем, во всяком случае, опыт двадцатого столетия в этом не убеждает. Думаю, и американцы с помощью дубинки ничего не добьются в Ираке, и мы мало преуспеем в Чечне, пока не поймем, что надо не только стрелять, но и договариваться о мире. Конечно, врага надо уничтожать, однако до того, как отдать команду «Огонь!», хорошо все же определиться с мишенью. Выражения типа «лицо кавказской национальности» лишь позорят Россию. К сожалению, у нас как не было, так и нет внятной национальной политики. Во всяком случае, пока не слышал дельных предложений, которые можно увязать в стройную систему.

— У вас, Михаил Серафимович, есть собственные мысли на сей счет?

— Надо повышать общую культуру населения России. Это основное. Теряем темп. Особенно на фоне стремительно поднимающегося Дальнего Востока. Главным героем нового века будет Китай, где национальные, культурные, экономические, политические, социальные и прочие вопросы давно увязаны в узел. Уже ясно, что на планете появился альтернативный лидер. Америке придется потесниться на троне.

— Нам это только в радость.

— Да, но и на России рост ближайшего соседа неизбежно отразится.

— Как? Недавно делал интервью с профессором вашего института Вилей Гельбрасом, который прямо утверждает: у России — китайское будущее.

— У меня-то ощущение, что нам больше светит мусульманская перспектива...

— И что, по-вашему, предпочтительнее — желтое или зеленое?

— Уж лучше нам малость пожелтеть и чуток изменить размер глаз на раскосый, чем накрыться исламским покрывалом. В целом же я сторонник евразийского пути развития, но не в политическом аспекте, а в культурном, когда разные начала соединяются. Если смотреть на проблему в философском ключе, надо признать, что технократическая цивилизация выработала ресурс. Наступает новая эра. Это случится не при нашей жизни, но вскоре, не сомневаюсь, будут востребованы восточная культура и мировоззренческая система, олицетворением которой являлся Древний Китай.

— Конфуцианство?

— Да, и это. Особые отношения внутри социума, между человеком и природой, человеком и космосом... Для самосохранения люди должны пересмотреть технократические взгляды на окружающий мир: не все решается с помощью сухой науки, нужно задействовать и иные механизмы, иначе цивилизация выродится, превратившись в скопище клонов. Для меня это пострашнее всего ядерного оружия, вместе взятого.

— Не поклонник вы научной фантастики, Михаил Серафимович, не верите в торжество технического прогресса.

— Я историк. То, что человечество с завидной регулярностью наступает на те же грабли, говорит, на мой взгляд, не о тупости живущих, а о недостаточном знании опыта предшествующих поколений. Мы неофиты. И все-таки, повторяю, для меня очевидно: увлечение технократией пройдет. Люди переболеют и вернутся к корням.

— Все это здорово, только не пойму, где место России в новой системе координат. Из ваших слов вытекает, что нас задвигают куда-то на периферию.

— Нет. Вряд ли мы станем генераторами новых идей, которыми проникнутся все поголовно, но зато у нас есть кое-что другое.

— Что?

— Чистый воздух и вода. Без них человечеству не обойтись.

— Россия превратится в экологический заповедник?

— Не самый плохой вариант. Мы, конечно, усиленно губим природу, но падение промышленного потенциала, огромные пространства страны пока позволяют нам выигрышно смотреться на фоне задыхающейся Европы или перенаселенных Индии и Китая. Надо лишь не вырубить все леса и не отравить всю воду. Даже если выкачаем из недр нефть и газ, Россия останется этаким всемирным санаторием.

— Оскорбительная перспективка, не находите?

— Географическое месторасположение обрекает нас быть и мостом культуры между Западом и Востоком. К концу века восемьдесят процентов населения Земли будет жить в Азии и Африке, в Европе останется лишь пять процентов.

— Ужас!

— Факт! Как людям ездить друг к другу, общаться? Через нас, через Россию. Роль посредника оптимальна, мы хорошо воспринимаем культуру Востока, в состоянии транслировать ее на Запад. Скажем, американцы все пропускают через себя, переплавляют, создают нечто свое, мы же сохраняем первозданную чистоту чужой цивилизации. Не устраивает роль буфера? Хотим большего? Что ж, можно до бесконечности надувать щеки, мнить себя самыми сильными и крутыми, но надо смотреть правде в глаза. Я специалист по Турции, хорошо знаю историю этой страны, особенно период Османской империи. Великая была держава, от прежнего могущества которой остались лишь воспоминания! То же самое, боюсь, придется со временем говорить и о России.

— Словом, сегодня Анталья — всероссийская здравница, а завтра наступит наш черед переходить к водным процедурам, принимая пациентов на дому?

— Все не столь печально. Скажем, турки вполне довольны жизнью. И нам не грех кое-чему поучиться у соседей. В том числе и в вопросах религии. В Турции вполне успешно прижился так называемый мягкий ислам, лишенный радикализма, перехлестов, одиозности, хотя наиболее ортодоксально настроенные товарищи пытались в свое время заставить всех силой чтить законы Корана, обязать женщин носить паранджу, запретить телевидение и кино. И что? Да ничего! Даже в Иране спустя два десятилетия после исламской революции люди ведут светский образ жизни. Вот и славно! Почему бы и России не перенять опыт? Мы же порой словно специально провоцируем конфликты. Взять запрет на латинский алфавит. Ну хочется татарам пользоваться латиницей — пожалуйста. Как будто это нанесет удар по государственным устоям России! Если уж говорить с точки зрения филологии, латинская графика больше подходит тюркским языкам, нежели кириллица. Всякий раз с трудом продираюсь через «русские» буквы, читая газеты на узбекском или татарском. Сперва должен как бы перевести все на латиницу, а потом уже вникаю в смысл прочитанного. Двойная работа!

— А турецкий и татарский языки сильно похожи?

— Даже якутов в Турции прекрасно понимают. Коренные слова идут ведь оттуда, с Крайнего Севера, где сохранились наиболее чистые древнетюркские языки. Сейчас, правда, появляется много неологизмов. Раньше турки заимствовали английские, французские или немецкие слова, если не находили аналогов, теперь же предпочитают изобретать собственную терминологию. Например, компьютер по-турецки «бильгисаяр», где корень «саяр» — знающий науку...

Впрочем, разговор у нас не о филологических тонкостях. Я заговорил о близости языков, чтобы подчеркнуть и некое сходство культур, национальных особенностей. Повторяю, если в Турции возможен мягкий вариант ислама, почему бы не сделать на него ставку и у нас? Когда же сверху начинают зажимать, наступать, давить, снизу идет ответная реакция... На мой взгляд, попытка продемонстрировать силу — признак недостаточной образованности. Иногда возникает ощущение, что в Кремле забывают, в какой многонациональной стране живут. Не надо везде строить православные храмы, не надо! В том же Татарстане христиан и мусульман поровну. Ни к чему их сталкивать лбами. Люди на протяжении столетий живут рядом, ладят, временами ссорятся, потом опять мирятся — нормальные соседские отношения! Все мигом идет вкривь и вкось, когда начинается миссионерская политика. Перед нами не варвары, которых нужно огнем и мечом обращать в свою веру! Поаккуратнее бы с людьми и их убеждениями...

— Как и кого, по-вашему, надо образовывать?

— Всем, кто об исламе знает понаслышке, нелишне сказать, что, к примеру, джихад — священная война — не входит в пять столпов веры. Более того, в Коране нигде не сказано, что под войной следует понимать вооруженное противостояние. Это может быть и духовное единоборство. Если задуматься, пророк ведь не говорит ничего принципиально нового, такого, что противоречило бы религиям, существовавшим до ислама. Видимо, Магомет делал ставку на мирную экспансию. И не случайно начинал с запретов, со слов, что плохо и чего делать правоверным нельзя, а в конце жизни пришел к так называемым мединским сурам, где рассказывает, что хорошо. Магомет предлагает замириться любым способом, не враждовать, находить общий язык. Фундаменталисты же ищут призывы к борьбе с неверными, сознательно искажая и неправильно интерпретируя слова учителя.

— Может, вам надо прочесть пару лекций бен Ладену и его окружению, чтобы те перековали мечи на орала?

— И без этого все, кому следует, знают о «мединских сурах», другое дело, что они не хотят слышать обращенного к ним голоса Магомета...

Но и мы часто впадаем в неправомочные обобщения. Дескать, все мусульмане склонны к насилию. И вспоминаем «Талибан», бен Ладена или Чечню. Но это совершенно разные истории, их нельзя подверстывать, перечислять через запятую. Скажем, Чечня. Тут играют роль не только, а может, и не столько религиозные мотивы, сколько клановые, тейповые. И Чечня, к слову, никогда не была мирной. Народ такой! Лишь Сталин в 44-м году решился на радикальное решение радикальных проблем. Знаете, чем до этого занималась прославленная дивизия имени Дзержинского? Не на фронте сражалась, а в тылу подавляла вооруженные выступления чеченцев. А кто банды там возглавлял? Школьные учителя, секретари райкомов партии, председатели колхозов... Вот так! Понимаю наших военных, которым хочется замочить всех бандитов, но, повторяю, это не решение проблемы. Армию расквартируем, и все равно выстрелы в спину не прекратятся. Нужны иные рычаги, в том числе и экономические. Пока деньги, выделяемые центром, разворовываются по дороге, а война остается выгодным бизнесом, ничего не изменится. Не верю!

— Вы эти взгляды транслируете людям, сидящим через дорогу от вас, за Кремлевской стеной?

— Телепатией, прямо скажу, не занимаюсь, но, если спрашивают мнение, говорю без лукавства. В Кремль, впрочем, приглашают нечасто, куда регулярнее общаемся с депутатами Госдумы. Другое дело, каков КПД этого общения...

— Есть основания для сомнений?

— Как-то, года три назад, позвали на парламентские слушания по Китаю. Специалисты ИСАА рассказали все, прогнозы сделали. Уважаемые народные избранники проявили живую заинтересованность, попросили изложить соображения на бумаге. Так и сделали. Прошло два года. Новые слушания. Новые восторги. Старая просьба подготовить бумаги, а далее — тишина. Ждем-с...

— А с Кремлем все же как? У вас ведь там был свой агент влияния, сын работал в президентской администрации.

— Более года, как Максим ушел с госслужбы. Когда это случилось, мы с женой устроили семейный праздник. Все же сына жалко, он у нас один такой... Максим не рожден быть чиновником, это особая порода людей.

— А он у вас из каковских?

— Как сказать? Если брать родословную, по отцу я — Ерофеев, продукт, что называется, совершенно московского разлива, а по матери — латыш. Сын раскопал, что в XVII веке наши предки жили по соседству со шведами, может, что и скандинавское во мне есть, кто знает? Наверняка известно, что в Максиме намешана и польская кровь, и украинская — от мамы, моей жены, досталось. И кем прикажете сыну себя считать — потомком запорожских казаков или викингов?.. Но это уже другая тема. Вы спрашивали про агентов влияния. Отвечаю: немало наших выпускников занимают важные государственные посты. Мне нет нужды бегать по высоким кабинетам, что называется, агитировать «за советскую власть», убеждая прислушаться к моим словам. За меня все делают ученики.

— Так вы и есть главный агент влияния?

— Наверное. Осталось выяснить, чей...

Андрей ВАНДЕНКО