В мире отмечают юбилей Джими Хендрикса — на этой неделе ему исполнилось бы 60 лет. В связи с этим в Америке неожиданно обнаружились несколько «недосожженных» гитар Джими — их срочно вывалили на аукцион (порой мне кажется, что аукционом в Америке называют филиал сумасшедшего дома. — А.А.). Мало того: нашлась среди выставленных на продажу гитар даже такая, которую Хендрикс (!) «сжигал неоднократно» (цитата). Как мы видим, вера в мифическую, колдовскую силу Хендрикса, несмотря на прагматичное время, нисколько не померкла. По логике информсообщений получается, что можно с легкостью сжигать один и тот же предмет несколько раз, а потом еще и продавать его за бешеные деньги. Булгаков отдыхает, а роман советского фантаста Беляева «Продавец воздуха» по сравнению с этим фактом — просто хилый закос под детсадовский фольклор
НЕТ НА НАС ХЕНДРИКСА
...Вообще, что касается сожженных Хендриксом гитар, то это стало уже вещью посильнее ленинского бревна. Кроме этих гитар, впрочем, биографам похвастаться особо нечем: для скелета его жизнеописания не хватает подходящего, доступного обывателю литературного мясца — чтобы Работу музыканта разбавить необходимым беллетристическим завлекаловом: девки, драки, наркотики, те же гитары... Немногие факты, которые есть, обсосаны вдоль и поперек, и выглядят они примерно так: «...3 декабря 1967 года Джими Хендрикс, закрывшись в гостиничном номере с двумя девушками, крушил мебель и стрелял из пневматического ружья по входившим горничным... Была вызвана полиция... Обнаружили три кило героина...» — и т.д. Несмотря на весь идиотизм текста, заметим, что это, между прочим, и есть те самые столь трепетно любимые современным читателем «голые факты». Нетрудно предположить, что из таких «фактов» самоуверенный читатель делает о музыканте, как правило, один вывод: всю сознательную жизнь Хендрикс ни фига не делал, а только жег гитары и крушил мебель на пару с девками. При этом никому почему-то не приходит в голову одна простая вещь: человеку, которого уже в течение тридцати лет регулярно называют «лучшим гитаристом всех времен и народов», для подтверждения титула одного сожжения гитар было бы явно недостаточно. Некоторые сжигают гитары до сих пор, а славы Хендрикса им не видать... И вообще, судя по всему, его славы не видать уже никому.
Хендрикс — это как Пушкин в рок-музыке. Его дар, изящный, безошибочный и смелый, перевернул представление о музыкальном языке, подарил миллион горизонтов, открывшихся вдруг перед следующими поколениями музыкантов... однако горизонты эти так и не были освоены. То, до чего у гения просто не доходят руки, для последователей либо не представляет интереса, либо попросту недостижимо.
...Почему, допустим, один мальчик растет как все, а другой постоянно упражняется на старой разбитой гитаре? Сложный вопрос. Если современных детей за этим занятием понять можно (в случае чего они вспомнят про Хендрикса), то вот самому Хендриксу примеряться было не на кого. Нет, афроамериканцы-гитаристы, конечно же, стремились достичь в игре совершенства, но это было совершенство несколько иного рода... Дело в том, что к моменту рождения Хендрикса культура игры на блюзовой гитаре существовала, дай бог, уже лет тридцать, и выхода ее на принципиально новые рубежи не предвиделось. Блюзовая музыка как бы шла по прямому пути совершенствования — очередной черный кудрявый бог тридцать лет и три года, всю жизнь, перебирал пальчиками струны, ища Свой Аккорд, и в результате таки находил нечто замечательное. А у Хендрикса, ко всему, были от рождения довольно толстые пальцы, да к тому же он был левшой... В общем, когда отец подарил Джими гитару, мальчик каким-то неведомым способом догадался, что одного традиционного совершенства в игре ему будет маловато и надо срочно придумать что-то свое; а для этого — чтобы что-то свое Создать — нужно прежде Разрушить. Звучит очень по-советски, но со временем Хендрикс именно и сделал то, чего требовал новый век музыки: в многолетнюю блюзовую традицию он внес разлад, добавил музыке раздражения.
Distortion/Overdrive — дисторшн, или искажение. В основном этим эффектом обрабатывается электрогитара — звук получается хриплым и жестким. Эффект достигается с помощью тотального усиления исходного сигнала со срезом пиков. В зависимости от звучания эффект называют fuzz (хрипяще- жужжащий звук), overdrive (более мягкое искажение) и т.д.
Нет, Хендрикс не первым стал использовать дисторшн — он первым понял, КАК его использовать. Однако только этим техническим приемом было бы плоско и безнравственно объяснять феномен Хендрикса.
...Когда слышишь его игру, возникает ощущение, что при помощи гитары он рассказывает не одну историю, как было принято до него в рок-искусстве, а сразу все. Хендрикс словно бы перешел от линейного к системному способу передачи информации. Он был своего рода компьютером чувств. Его музыкальный язык качественно отличен от традиционного; он информативный, насыщенный, трехмерный какой-то... Искусство искусством, но его игра помимо прочего — это своего рода практикум, тренинг для ума и сердца современного человека. Чисто с практической точки зрения его записи и сейчас учат быстроте восприятия, мгновенному реагированию, мгновенному действию и противодействию. Емкости высказывания. Объемному восприятию информации, когда за короткий промежуток времени не просто звучит история любви или смерти — но проносятся в воображении километры и мегабайты чувств, параллелей и ассоциаций. Именно поэтому кажется, что Хендрикс за свою короткую жизнь успел так много. Хендрикс исподволь приучал своего слушателя к этому многомерному восприятию мира — задолго до того, как наш век будет назван информационным. Хендрикс умело подсоединялся к слушателю, пропускал через него ток своей музыки и, попеременно щелкая, переключая различные каналы восприятия, воздействовал на все чувства и органы сразу. Его музыка рождала то самое клиповое сознание — мелькание, модуляция кадров, бесконечно сменяющих друг друга... Хендрикс — это типичная музыка постиндустриального, нашего с вами общества, где успех гарантируют именно объемность и быстрота восприятия информации. Его гитара учила тогдашних хиппи, а нынешних менеджеров мировых корпораций мгновенно и цельно воспринимать мир во всем его многообразии и изменчивости. Музыкальный мир Хендрикса никогда не был статичным — он менялся, он струился, за ним было не угнаться, — но зато ты вдруг осознавал, понимал алгоритм работы с миром, в котором живешь.
...Во время знаменитого Вудстока Джими производил удручающее впечатление — может, был обдолбан, а может, просто чувствовал себя неважно. Директор гитариста поставил условие: Хендрикс закрывает фестиваль. Полил дождь, публика уже начала расходиться, когда на сцене появился Хендрикс. Внезапный луч солнца — и одежда, гитара Джими заблестели... Под конец выступления он исполнил в своей коронной визжащей манере американский гимн — и Америка содрогнулась... Не только потому, что еще пять лет назад, в 64-м, такого исполнения гимна никто и представить себе не мог. Вслушайтесь в эту запись: в этом гимне и сейчас еще слышатся рев бомбардировщиков и стоны раненых, миллионы щелчков выключателей и миллионы телефонных гудков, трели полиции и мигание светофоров — глубокой ночью, на пустом перекрестке... Рев моторов, звон отстрелянных гильз, падающих на землю... Абсолютному большинству вдруг все стало ясно — в том числе и то, что слова окончательно перестали иметь какое-либо значение. В словах просто больше не было необходимости. Его гитара говорила значительно больше и лучше того, что можно было бы сказать при помощи языка... Пять лет назад Америка начала войну во Вьетнаме.
Этот привкус свинца, железа в его музыке впервые не ощущался чем-то далеким и чужим — он был знакомым, пугающим, близким. Это был звук нового времени, нового мира. До этого музыка была посредницей, компромиссом между городом и сельской идиллией — с Хендриксом она словно окончательно получила прописку в городе. Музыка завладела этим адом и приняла его, назвала своим, постаралась приручить его. Город слышится в вещах Хендрикса так же, как слышится утренний выезд трамваев из депо, когда читаешь знаменитый роман Джойса. Ты чувствуешь, как скрежещет, просыпается железный гном под звуки хендриксовой дудки... Тем не менее на фоне мрачных психоделических братьев по оружию Хендрикс предстает каким-то светлым, незапятнанным бликом. И его психоделия — в отличие от братьев по психозу — вовсе не предполагает разночтений. Его талант не требует знания исторического контекста. В Хендриксе сразу все становится предельно ясно: и интеллектуалу, и быку из подворотни.
И конечно же, конечно, Хендрикс оставил нам свой запил. Вот этот гитарный эхоподобный «вэу-эу-эу-у...» То, что звучит сейчас в каждой второй модной рекламе, в заставке любой музыкальной теле- и радиопрограммы. Ну, и в каждом рок-концерте, само собой. Хендрикс оставил миру очень емкий звуковой сигнал, который до сих пор является наиболее удачной иллюстрацией всего современного, актуального, энергичного. Хотя тридцать лет прошло, а ничего вернее не придумано.
...Кажется, он знал все заранее. Мог ли земной, обычный человек выдержать это знание, эту дикую психическую нагрузку? «Через пять лет я умру», — спокойно сказал как-то Хендрикс своему близкому другу. Ровно за пять лет до смерти. «Старик. Мне очень плохо... Нужна твоя помощь...» — такую запись обнаружил на своем автоответчике 18 сентября 1970 года Чес Чендлер, продюсер Хендрикса, когда Джими увезли в больницу, откуда он уже не вернулся.
...Иногда мне кажется, что именно сейчас Америке, да и всем нам, просто катастрофически не хватает такого парня. Срочно необходимо, чтобы кто-нибудь вот так же, как Хендрикс, просто вышел на сцену и показал бы всем нам, во что мы превратились. Нужно, чтобы кто-то сыграл это так же честно, резко, талантливо — чтобы мы сразу все поняли... Но нет. Нет на нас Хендрикса.
Андрей АРХАНГЕЛЬСКИЙ
В материале использованы фотографии: Fotobank