Здесь не срабатывает мода — слишком велика страсть к пониманию
ОКОШКИ В МИР
Сибирь — заповедник человеческого и природного материала
Город встречает светом вечерних окон. У одного нас ожидает писатель Успенский. Он сидит в своем студгородке на балконе и пишет книги. Балкон от Москвы отделяют тысячи километров, но в столице его знают намного лучше, чем здесь. Даже соседи смутно представляют, что за человек целыми днями смотрит поверх голов и периодически что-то нашептывает.
С балкона большому Михаилу Глебовичу видно все, что очень удобно: не надо домофон ставить. В квартире на отдельном столике — литературные награды. Два единственных за Уралом «Золотых Остапа» (большой — международная премия сатиры и юмора, малый — за юмор в фантастике). Премии фантастов «Странник» и «Меч в камне», именная от Бориса Стругацкого — «Бронзовая улитка».
Первый сборник Успенского, кстати, вышел в 1987 году в библиотечке «Огонька», так что наш журнал в некотором смысле крестный отец. Давность, но приятно! Автор был очень хорошо принят на рынке, а роман «Там, где нас нет» — про Змея Времени, богатыря Жихаря и рыцаря Яртура — в Москве и Питере до сих пор передают из рук в руки только по большой личной дружбе.
Такие дела. Почему сибирская литература обращается к древнерусской мифологии?
— Глупо было обращаться к кельтской — ее уже заездили, а русские мифы слабо затронуты. Кроме того, мне интересен русский язык во всех его проявлениях. А «сибирской литературы» не существует. Вот у меня, например, один прадед поляк, другой жил в Твери, бабка перебралась из Волгограда, а до этого еще откуда-то с Кавказа. В итоге получился я, сибиряк.
Ироничный Успенский никуда не спешит. Новую свою книгу «Хрен в конопляном поле» писал больше двух лет. Вернее, три месяца, а прежде два года грузил цитатами тетрадки, читал справочники, словари, думал.
— Другое время настает. Глобальные люди уходят. Ушел патриарх Астафьев. При внешней простоватости это был начитанный эрудированный человек. А уж с каким чувством юмора! Рассказал мне байку про Шукшина, которую до сих пор нигде не напечатали. Дело происходило в Вологде, где жил тогда Астафьев. Звонит ему однажды Белов и говорит:
— Витя! Какая радость! Вася Шукшин приезжает, мы к тебе придем!
У Астафьева была самая нормальная квартира, да и Марья Семеновна готовит замечательно. Вот начали они готовиться, собирать на стол, как вдруг раздается звонок и Белов произносит одну фразу:
— Витя, все отменяется, Вася уехал.
А дело было так. В ожидании застолья Василий Макарович просматривал местную прессу и увидел, что в прокате идет его новый фильм «Странные люди». Отправились с Беловым в кинотеатр. Шукшин протягивает деньги:
— Два, на очередной.
И тут кассирша с классическим вологодским выговором произносит:
— Ой, мужики, не ходите, уж больно погана картина, лучше пропейте деньги.
Василий Макарович развернулся, съездил в пятак Василию Ивановичу и пошел на поезд.
...Медлительный сказочник Успенский с балкона махал рукой, а мы отправлялись в мастерскую к художнику. Художника зовут профессор Валентин Павлович Теплов. Он импозантен, титулован, знаменит. И проживает на последнем этаже самой высокой «свечки». Прямо из квартиры двухпролетная бетонная лестница ведет в мастерскую. Здесь царствуют картины. То есть висят, стоят, прячутся за углами, отворачиваются к стене. А стеллажи, полки и столики заполнены сухими букетами, пустыми тыквами, старой бронзовой и небронзовой посудой, окаменевшими кольцами лимонной кожуры... Кажется, оказались они здесь, на тумбочке, после неизвестной катастрофы, а реальную счастливую жизнь начали там, расставленные в определенном порядке в картине, писанной мелками по картонному листу.
Теплов пастелью пишет все. Пейзажи, портреты, натюрморты. Натюрморт — его фишка. В нем Теплов — царь, бог, господин. Вы можете возразить: мол, традиционный натюрморт сегодня не слишком-то популярен. Но именно эти работы профессора, принципиального приверженца классических канонов, разъехались по всему миру.
— Первым посмотрел мои вещи Юрий Витальевич Савицкий, создатель потрясающего Музея народно-прикладного искусства в городе Нукусе. Он ничего не объяснял. Произнес одну фразу: «Все у тебя хорошо, только не хватает движения цвета». Я думал об этом двадцать лет. И только теперь, кажется, понял, что он имел в виду — присутствие каждого цвета в каждом. Вы понимаете?
Мы стали пристально и упрямо всматриваться в каждый цвет. Мы не понимали. Поэтому стали говорить о другом. О том, как он с молодой женой при прочной советской власти жил в потрясающей Средней Азии, как работал театральным художником в Абакане, как учился в Московском полиграфическом, а вернувшись в родной Красноярск, устроился оформителем в ДК. Как ненавидел красный колер и был вынужден его использовать. Зато вчера купил себе ярко-красную футболку с кармашком! Здесь мы чуть-чуть поняли про движение цвета. И начали пить почти ночной кофе, который сварила жена профессора Елена Юрьевна Худоногова, искусствовед, талантливый настолько, что абсолютно не вписывается в рамки Красноярска, будоражит общественное мнение, ежеминутно бросает вызов местному бомонду, расстраивается, обижается, страдает и снова занимает трибуну. Город ее то активно любит, то безоговорочно не принимает. Отпуска не бывает. Компромисса тоже. Зато Питер, Варшава, провинциальный соседний Канск, шахтерский Новокузнецк — любой город, который она посетила с лекциями, — в восторге от ее масштабной мыслительной деятельности и искренней увлекающей речи. Она читает историю искусств в Художественном институте. Но может покорить весь мир.
Профессор распахивает окно в мастерской — и мы шагаем на крышу, которой он заведует так же, как кафедрой графики в том же вузе. Похоже, далеко внизу кто-то рассыпал горсть светлячков.
— Город сложно рисовать. Тем более наш. Мне он больше интересен как пространство. Я задумал триптих с Караульной горой: утро, день и ночь. Объясню. Утро — это рождение, неоформившееся движение материи. День — центр, момент формирования рельефа, света и тени. Ночь — усталость, сдавленность. Мне интересно показывать перемену состояний на небольшой территории.
— А может художник Теплов мелками нарисовать вечерний город?
— Может. Только окошек очень много.
Окошки между тем стремительно гасли. Сигареты закончились. На рассвете — самолет в Москву, а мы еще не поняли про движение цвета и про Сибирь. Что же она все-таки такое? Елена Юрьевна варит «по последней», отмахивается от уставшей собаки Динки и все нам объясняет про Сибирь.
— На вас действует огромность пространства. Я это объясняла иностранцам. До ближайшего города — тысяча километров. Чтобы пообщаться, нужно проехать не один день. Естественно, каждое поселение считало себя независимым, а люди — свободными жителями. Поэтому не было характерного для средней полосы холопства, ритуально-религиозной тяжести, потребности укрощать себя. Но здесь тебя не оставляет и ощущение изолированности. Просто так не сходишь в столичный музей, не заглянешь к далеким любимым друзьям... Вынужденно начинаешь читать, думать, внутренне прорабатывать знаемое и незнаемое. Духовное и интеллектуальное развитие — это не внешняя динамика, а внутренняя! Древние китайцы говорили, что самое важное происходит тогда, когда ничего не происходит.
Русская культура ведь формировалась как культура двух городов — Москвы и Петербурга — и всегда определялась поместьями и дворянскими домами средней полосы. Сегодня средняя полоса выработала себя, истощилась. Я это очень хорошо почувствовала, когда мы поехали по местам Островского. Там ничего не изменилось, будто и не было двухсот лет! Ресурс исчерпан. Но есть еще громадное неохваченное пространство — Сибирь, Алтай, Хакасия, Тува. Где существуют долины царей XV века до нашей эры, где отыскиваются корни проарийской культуры, шаманизма. Когда стоишь в Греции и держишь камни, говоришь: две тысячи лет в моих руках. Когда стоишь в Туве, в руках — вся вечность. Это не могло войти в Пушкина, Лермонтова, Есенина, и когда начнет входить в культурное пространство русского человека, когда начнет работать — зародится новый этап. Вторая волна русской культуры. Новый тип русского человека. Новая цивилизация будет закладываться на территории от Урала до Дальнего Востока.
Кофе мы не пили. Слушали.
На фотографиях:
- НЕСУЕТЛИВЫЙ СКАЗОЧНИК МИХАИЛ УСПЕНСКИЙ
- В МАСТЕРСКОЙ ВАЛЕНТИН ТЕПЛОВ — ЦАРЬ, БОГ И ГОСПОДИН
- У ТВОРЧЕСКОЙ СЕМЬИ — СОБСТВЕННАЯ КРЫША