Часто бывает, что человека при жизни отвергают, льют на него грязь, а после смерти называют фестивали именем умершего. А Казанский фестиваль балета носит имя Нуриева с его согласия
НУРИЕВ УЛЫБАЛСЯ, КАК ДЖОКОНДА
У человека — две руки. У Театра оперы и балета — два фестиваля. Вначале возник Шаляпинский. Эксперимент удался, и появилась идея создать фестиваль классического балета. Поначалу он был скромный, не претендовал на то, чтобы приглашать кого-то из Большого или Мариинки. И тем не менее оживил балетную жизнь города, привлек широкую публику. Фестиваль рос, развивался, совершенствовалась его организация, поднимался уровень. Постепенно он стал международным, начали приезжать солисты из-за рубежа, целые труппы — из Киева, Германии, Америки... Казанские артисты начали подтягиваться за выступавшими мастерами. Возникла неповторимая аура именно этого фестиваля. Каждый год в течение десяти дней в кровь балетной труппы мощно вбрасывался адреналин... Пришла пора подумать об имени. Как известно, имя, данное человеку, во многом определяет его судьбу. Что уж говорить о фестивале! О том, как в татарский Театр оперы и балета приехал Рудольф Нуриев и подарил фестивалю классического балета свое имя, ходит множество легенд. Конечно, у настоящего фестиваля должны быть не только имя, не только история, но и истории — мифология. И вот о том, как же это все случилось, рассказывает художественный руководитель балетной труппы театра Владимир Яковлев.
Году в 1987-м Рудольф Нуриев получил приглашение от Мариинского театра станцевать в «Сильфиде». Это было его первое официальное приглашение в Россию, в то время с него еще не было снято уголовное обвинение в измене Родине. И мы с директором театра Рауфалем Мухаметзяновым приняли решение встретиться с Нуриевым и пригласить его на наш фестиваль. В любом качестве — мы знали, что он не только танцовщик, но и хореограф, дирижер. После того как Нуриев уехал из России, естественно, КГБ препятствовал тому, чтобы российские артисты вступали с ним в контакт. Слава богу, в балетном мире есть люди, которые проявляли творческую и гражданскую смелость и не путали политику с искусством. Одного из таких людей я хорошо знал и обратился к нему за помощью. Дело было даже не в рекомендации — просто увидеть Нуриева уже было очень большой проблемой. Просто попасть в театр... Мариинский — режимное предприятие, попасть туда непросто даже директору другого театра. Нужно спецразрешение.
И вот Рауфаль за кулисами, идет — открыта дверь в гримкомнату, а там стоит Нуриев. Рауфаль говорит ему по-татарски: «Здравствуй!» — «Ты кто такой?» — «Я директор театра, хотел бы переговорить». — «Ну после спектакля подойди». — «Как?! Не подпускают же!» — «Ну, если тебе надо, найдешь и подойдешь». Рауфаль просидел все действие за кулисами, в антракте заходит и, не глядя на окруживших Нуриева артистов, охрану, начинает разговор. И согласился он к нам приехать. Начались переговоры, телефонные звонки, все это шло, шло, шло и вдруг оборвалось — Нуриев исчез. Не знаю, в чем причина. Идея стала умирать. Однажды, это был уже 1992 год, — звонок из Москвы. Борис Ефимович Вайс, дирижер, человек талантливый, интересный, интеллигентный, сотрудничал с нами. И вот он говорит, что получил приглашение принять участие в прощальном мировом турне Рудольфа Нуриева. «Вы хотели пригласить Рудольфа в Казань. Это остается в силе?» — «Конечно!» Через полтора месяца снова звонок. Согласие. Завертелась машина приглашения. И вот в марте 1992 года Рудольф Нуриев в первый раз приехал в Казань.
Он приехал поездом. Вышел из вагона — больной, немного обросший, закутанный в широченный, гигантский шарф, береточка эта его знаменитая. Вышел, как-то испуганно огляделся, как бы выглядывая из шарфа, как из кокона. В первые дни все время он был напряжен, такое впечатление, что беспрерывно ждал какой-то выходки против себя. Будто бы он вернулся в ту Россию, в тот Советский Союз, который покинул когда-то и который остался у него в памяти. А ведь уже пошли изменения. Для меня Рудольф Нуриев никогда не был политической фигурой, меня не интересовали особенности его личной жизни — он был великим артистом, кумиром, легендой. Мы окружили его заботой, охраной, старались предупредить каждое его желание.
Поселили его в гостиницу Молодежного центра. Подъезжаем, он спрашивает: «А где я буду жить-то?» На пятом этаже. Элитный этаж, замечательный этаж! Останавливается машина. Идем. Он говорит: «Лифт-то не работает». — «Ну как же?! Что вы! Работает!» Подходим к лифту, нажимаю кнопку — лифт не работает. Нуриев поворачивается ко мне — и с таким сарказмом: «Володя, я же говорил, в России лифт не может работать. Я уезжаю в Париж». Разворачивается и идет к выходу. Все его чемоданы, багаж тащат назад — их тьма и тьма. Мы за ним. Чуть ли не на руках мы его на этот пятый этаж затолкали. На каждой площадке он останавливался, разворачивался: «Я уезжаю в Париж». Завели его в номер. Он тут же прилег. Не раздеваясь, не снимая беретки. «Массажиста мне. Ищите». Где взять? У нас был замдиректора — бывший военный, полковник, бравый такой, с поставленным голосом, золотыми зубами, выправкой. Он подскочил, понесся и чуть ли не тут же тащит массажистку. Я не знаю, где он ее ухватил, такое впечатление, что в первую поликлинику прибежал, заскочил в массажный кабинет, схватил ее за руки, ничего не объясняя впихнул в «волгу» черную... «Вы сейчас будете массировать!» — «Кого?» — «Неважно кого, главное, чтобы хорошо». Взял я ее за руки — а у нее со страху ледяные ладони, просто две ледышки. «Разогрейте руки!» Подводим ее к Нуриеву: «Массажист приехал». Он лежал, закрытый одеялом. Уголок приоткрывает, выглядывает: Womаn? No! Only mаn! И закрылся опять. «Спасибо большое, вы свободны». Массажистку как ветром сдуло.
Первый приезд Нуриева носил организационный характер, он знакомился с балетной труппой, с репетиционными точками и т.д. Все решили, обсудили, он провел несколько репетиций, несмотря на то, что у него постоянно была высокая температура. Ни от одной репетиции не отказался! И улетел в Америку дирижировать сюитой Прокофьева «Ромео и Джульетта», которой должен был дирижировать и здесь. В рамках фестиваля планировалось, что он дирижирует «Щелкунчиком» с нашим театром и сюитой с филармоническим оркестром. В мае он приехал во второй раз, пик болезни прошел, он был в хорошей форме. Сказать, что его выступление у нас было триумфальным, это ничего не сказать. Успех был просто фантастический! Когда спектакль закончился, Рудольф сидит за кулисами. Выходят на поклоны солисты, а он сидит, улыбается, как Джоконда, — счастливый!.. «Мне выходить?» — спрашивает. «Да». — «Выходить на поклоны?» — «Конечно! Идите, идите. Вас публика ждет». — «Ну, я пошел». Счастливый человек! Как будто бы в первый раз выступил с таким успехом. Как будто бы это было для него полной неожиданностью. Как он был счастлив! Для него сцена была всем. Потому он и освоил профессию дирижера, зная, что век танцовщика короток. Это был тоже ведь фантастический шаг — в таком возрасте решиться начать дирижировать. И вот тогда у нас, в Казани, это был, по его словам, один из самых счастливых моментов его жизни. Как бы он ни говорил, что он человек мира, что он порвал с Россией, было видно, что этот успех для него очень важен. Если бы это было не так, он бы просто сюда не приехал — ведь гонорар мы ему заплатили символический. Сейчас, если поднять ведомости и посмотреть, сколько он получил, — это просто смешно. На бутерброды какие-нибудь хватит, не более...
Вообще за эти два приезда в Казань мы его узнали только с лучшей стороны. Все время было посвящено работе, мы много разговаривали, строили гигантские планы на будущее. К концу пребывания он, по-видимому, ощутил нашу заботу, расслабился, оттаял, стал обаятельным человеком, раскованным собеседником. И вот когда спектакль закончился, мы обратились к нему с просьбой, чтобы фестиваль носил его имя. Он уже видел нашу труппу, дирижировал нашим оркестром, остался доволен организацией фестиваля. И он говорит: «О'кей». Тогда мы договорились, что он будет членом нашего оргкомитета, будет помогать нам искать солистов для выступлений, будет приезжать на фестивали и не только на фестивали. Мы оговорили, что дадим ему возможность осуществить у нас постановку. Но через полгода Нуриев, к сожалению, умер. А фестиваль остался.
В России много музыкальных, оперно-балетных фестивалей, большая часть из них проходит не слишком регулярно, в лучшем случае раз в два года. Наш — ежегодный, и посвящен только классическому балету. Шестнадцать лет фестиваль проходит каждый год. Публика уже настолько привыкла, что не может вспомнить то время, когда его не было. Молва о фестивале прокатилась по всему миру. Сколько талантливых актеров у нас побывало! Раньше можно было в отпуск, даже на выходные купить билет в Москву, поехать в Большой театр посмотреть что-нибудь выдающееся. Сейчас такой возможности у людей нет. А тут в рамках фестиваля, не выезжая из родного города, возможность увидеть тридцать-сорок танцовщиков, которые съезжаются из самых прославленных театров. Здесь перебывали звезды из украинских театров, и Васильев у нас был, и Максимова была, и Захарова была, и Лопаткина... Фест очень любим публикой. Билеты поступают в продажу и разлетаются за два дня. Доверие зрителей к театру стопроцентно. Каждый фестиваль подтверждает, что он не превратился в дежурное, статусное мероприятие, каждый имеет какую-то новую необычную особенность. На нынешний, например, приезжали очень многие молодые талантливые танцовщики. Театр — учредитель фестиваля. Конечно, нам помогают Республика, Министерство культуры и прежде всего — имя Рудольфа Нуриева. Оно для нас стало поистине счастливым.
Записала Александра ЛАВРОВА
В материале использованы фотографии: Михаила МЕДВЕДЕВА (Итар-ТАСС), Фарида ГУБАЕВА