УЧЕНЫЕ СТРОЕМ НЕ ХОДЯТ

Сколько знаю ученых — все немножко «не от мира сего». Деньгами не интересуются (или мало интересуются), на работе засиживаются допоздна, выходные и отпуска проводят за научными расчетами и подготовками к докладам на симпозиумах. В общем, живут отрешенно, в отличном от нормального человеческого мире. Вот и Кев Минуллинович Салихов такой — доктор физико-математических наук, профессор, директор Казанского физико-технического института им. Е.К. Завойского, членкор РАН, лауреат Ленинской премии, а все бредит какими-то высокими материями. Только вот без этих «материй» наша жизнь и сегодня была бы такой же трудной и первобытной, как в каменном веке

УЧЕНЫЕ СТРОЕМ НЕ ХОДЯТ

НАУЧНЫЙ ПОДХОД К ЖИЗНИ

— Кев Минуллинович, ну объясните мне, человеку с никак не законченным высшим образованием, чего сейчас люди в науке находят? Ни денег, ни престижа, ни признания — одно шевеление мозговой извилиной. И, кстати, вас не обижает, что в обществе престиж научного труда упал до уровня дворника?

— Конечно, в целом отношение к науке в обществе сильно изменилось. Престиж ученого уже не тот. Хотя я отвечаю на этот вопрос с колебанием. Понимаете, «общество» — это слишком абстрактно. Мы ведь не знаем, что думают об этом конкретная домохозяйка, конкретный учитель, конкретный продавец... какое-то абстрактное «общество»...

Но одно я могу сказать твердо — какой бы ситуация в стране ни была, в Татарстане отношение к ученым и науке все равно будет выше среднего. Я приехал сюда, в Казань, в 1988 году из новосибирского академгородка. И я могу сравнивать. Приехав сюда, я сразу почувствовал, что отношение к ученым в Казани гораздо более внимательное, чем в Новосибирске, в чем-то даже трепетное. При том что здесь тоже времена были такие же трудные, как и по всей стране. Так как теории надо подтверждать фактами, расскажу простую житейскую историю. В начале 90-х нашему институту несколько месяцев не перечисляли зарплату...

— А вы, конечно, федерального подчинения и финансирования...

— Да, из Москвы не идут деньги. Месяц, два... А есть хочется, аппетит знаниями не утолишь. И я пошел к президенту «Промстройбанка». До этого вообще никакого знакомства с ним не имел. Пришел и говорю: «Я директор Казанского физтеха профессор Салихов. Мне нужны деньги». Рассказал ему про нашу ситуацию. Через десять минут банкир пригласил своего сотрудника и распорядился: «Пошлите в физтех деньги сколько просят. Получат — отдадут». И мы действительно получили потом. И отдали. Но через два месяца.

— То есть он вам как бы выдал аванс.

— Да, но просто так, без всяких процентов! Но это я к чему говорю: это пример отношения к нам общества. Он же мог и отказать! И потом, некоторое охлаждение интереса общества к науке идет повсеместно, не только в нашей стране. Когда-то были такие времена, но они уже не вернутся, общество охладело, дождь его внимания уже прошел.

— А я знаю, как его возобновить. Для того чтобы общество воспылало любовью к науке, ему надо приносить пользу. Надо делать поменьше фундаментальных исследований и побольше прикладных, чтобы каждый конкретный человек мог получать от них ощутимую пользу.

— Может быть, я глубоко заблуждаюсь, но у меня другая точка зрения. Фундаментальная наука определяется не тем, что ты делаешь, она определяется тем, как ты делаешь. Можно очень фундаментально исследовать и даже получить Нобелевскую премию, изучая просто упрочнение цемента, бетона.

— Неужели такая большая проблема?

— Проблема, и немалая, потому что бетон застывает у нас окончательно чуть ли не месяц, а за это время он легко может деформироваться и потерять прочностные свойства. Но это для примера. И в то же время можно, как последний ремесленник, заниматься физикой элементарных частиц. И за открытия в этой области, кстати, тоже можно премию «схлопотать». Потому что это все равнозначные задачи.

И все разграничения на «фундаментальное» и «прикладное» часто лишены смысла.

— Но ведь нельзя же заниматься сплошной теорией, нужно решать и прикладные задачи...

— Обязательно. Мы в институте стараемся делать именно так: совмещать.

ОГЛАСИТЕ ВЕСЬ СПИСОК, ПОЖАЛУЙСТА!

— А какие сейчас ваш институт решает практические задачи и какие — фундаментальные?

— Начну с практических, потому что их у нас немного. Во-первых, мы хотим в ближайшие два года довести наш ЕМР-томограф до уровня самых хороших мировых. Он и сейчас им почти не уступает, но все-таки машина не высшей категории. Но главное, что в ближайшие три года все наши районы будут иметь ЕМР-томографы.

— Как эта штука работает и что в ней такого чудесного?

— О! Это замечательный аппарат. Как вы знаете, в воде есть два атома кислорода и один атом водорода. У атома водорода есть ядро, а у ядра есть магнитный момент. Он во внешнем магнитном поле совершает движение типа волчка. И, двигаясь таким образом, он способен излучать радиоволны на определенной частоте. И эта частота зависит от того, чему равняется в этой точке магнитное поле... (В этой части разговора, когда речь профессора стала слишком наукообразной, у меня обнаружилась старая студенческая привычка — спать на лекции с открытыми глазами. — Авт.) Поэтому, если поместить человека в магнитное поле, где напряженность везде одна и та же, то все протоны воды будут излучать, как радиостанции, на одной и той же частоте. А если мы дадим неоднородное магнитное поле? Получится так, что одни протоны находятся в одном магнитном поле, а другие — в другом. Но мы знаем, где какое поле. Следовательно, регистрируя эти радиоволны на различных частотах, мы можем измерять их интенсивность.

И здесь выясняется, что, если протоны воды находятся в здоровой ткани, у них одни характеристики, как бы одна радиостанция. А протон, находящийся в опухолевой ткани, работает как другая радиостанция. У нее другие характеристики, частота, мы можем их отличить. И на основе этого мы можем делать выводы, что вот в этом организме здоровые ткани, а здесь — опухолевые.

— То есть можно делать полную диагностику организма?

— Абсолютно полную! Это будет одним из главных достижений XXI века. Сейчас ЕМР-томография дошла до того, что с ее помощью можно «читать» человека, как книгу, можно видеть, как нервные импульсы доходят до определенных участков мозга, до центров удовольствия, до центров печали... И, наблюдая за этим, можно досконально знать эмоциональное состояние человека.

Кстати, эта наша разработка была сделана полностью на деньги Правительства Татарстана. Мы не могли сделать ее за счет бюджетных денег, потому что это не фундаментальные исследования, на них деньги не выделяют. Обратились к Минтимеру Шариповичу, он поддержал.

— Неплохо. А чем еще можете порадовать обывателя?

— Многим. Другое очень интересное направление ведет Сергей Константинович Черников. Мы сейчас составили такой компьютерный комплекс программ, который позволяет исследовать прочность и всякие динамические характеристики сложных конструкций: автомобиля, трактора. Раньше нечто подобное использовалось при испытаниях авиационной техники, мы же адаптировали наработки к наземным машинам. Недавно УАЗ решил сменить кузов. Обратились к нам. Мы просчитали им семнадцать вариантов кузовов, показали, где какие недостатки. Вот им хочется удлинить кузов, а мы показываем, где будут при этом трудности, какой узел надо укрепить, что может не выдержать. На экране компьютера видно, как и где «ломается» агрегат, — становится красным. Это наша разработка уже внедрена на Запорожском заводе, на КамАЗе сейчас ее делаем. Для России этот комплекс уникален, никто больше не делает. В мире, правда, аналоги есть.

Потом есть у нас лаборатория Хайбуллина, которая тоже очень полезную работу сделала. Они использовали одну известную теоретическую вещь в практических целях. Известен такой физический эффект, что, если вы будете бомбардировать поверхность твердого тела ионами, эти ионы, попадая в вещество, начинают терять свою энергию и потихоньку затухать. Но природа устроена хитро. Быстрые ионизирующие частицы, попадая в твердое тело, сначала меньше отдают энергии, потом в какой-то момент «взрываются» и отдают всю энергию. Так вот, на каком расстоянии они «взорвутся», зависит от того, на какой скорости они влетают. Чем больше скорость, тем глубже они пройдут и тем глубже будет этот «взрыв».

Так вот наши коллеги придумали, как с помощью этого эффекта приклеивать пленку. Зная толщину пленки, они рассчитывают, с какой скоростью должен лететь ион, «стреляют», эти ионы пролетают пленку и выделяют свою энергию как раз на границе раздела. А выделяя энергию, они подплавляют пленку. И она идеально прилипает к поверхности.

Это применение нашей большой физики для очень нужных и полезных каждому человеку вещей. Это прикладная физика.

НАМ ХЛЕБА НЕ НАДО! РАБОТУ ДАВАЙ!

— Кев Минуллинович, а в стране еще не наступил кадровый голод на ученых? Это и раньше было нелегкой работой, а сейчас, наверное, особенно. Только при «старом режиме» был престиж и были деньги.

— В принципе, я думаю, что сейчас не так уж плохо. То есть могло быть и хуже, мы на собственной шкуре уже это испробовали. Но самое главное, что науке, по крайней мере нашей науке, на трудности по большому счету наплевать. Вы вот знаете, почему ученый становится ученым? Отнюдь не из рациональных побуждений! Люди просто «заболевают» наукой. Ты живешь в таком интересном мире, причем живешь самой полнокровной на Земле жизнью. В ней есть все. И победы, и поражения, и разочарования, и радости, и любовь... Узнавание совершенно неизведанного, красота непознанного... И это увлекает человека.

В нашей стране еще очень много людей, «больных» наукой. Это золотой и бриллиантовый фонд нашей страны.

Хотя деньги нам все-таки нужны. Не для себя, для закупки оборудования. Это очень серьезная проблема, почти все наши машины, приборы, техника устарели, иногда на много поколений, а обновить парк машин нет никакой возможности.

— И какой техники вам сейчас не хватает?

— Позарез нужен центр радиоспектроскопии. Сейчас это главное. Вот видите — портрет Евгения Константиновича Завойского у меня на стене? Он создал наш институт, он открыл электронный парамагнитный резонанс (ЭПР). Но у нас нет двух последних поколений спектрометров парамагнитного резонанса! Их имеют все лаборатории мира, даже в Португалии, где очень смутное представление о том, что такое ЭПР, они есть, а у нас в России их нет. Двух последних поколений нет!

— Приборы настолько дорогие, что мы не в состоянии их купить?

— Да, они дорого стоят, около 1 миллиона долларов, но я думаю, государство в состоянии купить хотя бы один-два экземпляра на всю страну. Это нужно, потому что сейчас это один из основных методов научных исследований. Он имеет миллион полезных свойств. С его помощью можно измерять возраст любого предмета.

Да что говорить! На Западе сейчас с помощью радиоспектрометров даже за навозом следят. Я уж не говорю, что любой винодельческий завод имеет спектрометр. В Испании тысячи виноделов имеют его, чтобы в реальном времени следить за качеством вина. Любое химическое производство должно иметь его, чтобы следить за продукцией и чтобы изделие было качественным.

— Это что, государственная близорукость? Или жлобство пополам с плюшкинизмом?

— Не знаю. Я не завидую государственным деятелям, которым приходится работать сегодня в труднейших условиях, при нехватке всего. Государству, может быть, сейчас надо решать совершенно другую первоочередную задачу. Но я уверен, что до науки дело все-таки дойдет.

Дмитрий АКСЕНОВ