КОРОВЬЕ СЧАСТЬЕ

Я вообще-то парень городской, но в деревне бывать люблю. Все прелести парного молока, свежей редиски и только что выпеченного хлеба мне знакомы. Но это все было в прошлом, в «бабушкины» времена. А вот с тем, что творится в нашей деревне, я не знаком. В смысле в стране в очередной раз прошла бархатная буржуазная революция, строй у нас поменялся, и на смену ненавистным и насильственно насажденным колхозам и совхозам должна была прийти частная собственность. Колхозы и совхозы должны были в одночасье умереть как пережитки эпохи. А они, непонятное дело, живут. Для того чтобы разобраться в нашем сельском хозяйстве, я и отправился в колхоз «Серп и молот»

КОРОВЬЕ СЧАСТЬЕ

«В России когда-то наконец должен состояться аграрный культ»

ЛИРИЧЕСКОЕ ВСТУПЛЕНИЕ

Я в сельском хозяйстве разбираюсь и знаю два признака, по которым село отличается от города. Во-первых, приближение к деревне всегда чувствуешь по собственному заду. Причем последнее правило работает вне зависимости от того, на чем ты до этой самой деревни едешь: на «полуторке», рейсовом автобусе или «мерседесе». Чувства очень простые: машина, в которой ты сидишь, начинает прыгать, ты на короткий миг отрываешься от сиденья, а потом на него плюхаешься. Через полчаса подобных «упражнений» на «мягком месте» появляются синяки. Это я говорю как человек, умудренный опытом, и как журналист, одно время работавший сельским корреспондентом в городской газете.

Второй признак — это запах. Запах навоза. Кто не знает, что это такое, тот не нюхал жизни. В прямом и переносном смысле. Мощный, жизнеутверждающий аромат, пробивающий даже забитые соплями ноздри, ласкающий душу, проникающий глубоко внутрь и затрагивающий какие-то очень глубокие струны моей души, мои древние деревенские корни (все мы вышли из этого, предки были). Запах, почувствовав который всего лишь раз, не забудешь вовек.

В общем, когда меня привезли в колхоз «Серп и молот» (на «Волге»), я обнаружил только один из своих признаков. Запах был. Дорога тоже была, но привычных специфических ощущений в нижней части туловища не было. После этого я точно понял, что на селе произошли какие-то перемены.

В ГОСТЯХ У ПРЕДСЕДАТЕЛЯ

У солидного приземистого белокирпичного колхозуправления стояли три машины — «Волга» зампредседателя, «Жигули» главного бухгалтера и председательская «Нива». Все три машины потрепанные, запыленные, видавшие виды, одним словом — рабочие.

Председателя, о котором я был столько наслышан и с которым так рвался познакомиться, на месте не оказалось. Анна Андреевна Захарова (одна из трех колхозных председателей-женщин) оказалась женщиной крайне прогрессивной, в доказательство чего улетела в служебную командировку в немецкий город Дюссельдорф для обмена опытом с коллегами по проблемам выращивания картофеля.

Меня, столичного журналиста, для приличия приглашают в кабинет председателя и там устраивают что-то среднее между отчетом, рапортом и пресс-конференцией. Журналистов представляю я, противоположную сторону — зампредседателя, главбух, главинженер и еще какие-то люди. Я был в течение нескольких минут атакован обилием цифр — о возросших надоях, посевах, видах на урожай, ценах на комбикорма и о прогрессирующем пьянстве. Первые три темы использовались для того, чтобы рассказывать о достижениях, две последние для того, чтобы пожаловаться на жизнь.

Раньше, при царе, на месте колхоза «Серп и молот» было несколько деревушек. Как они назывались, сегодня в колхозе уже никто не помнит. Потом, при советской власти, в них создали одну из первых в республике сельскохозяйственную коммуну. Потом, в 1969 году, здесь построили поселок. И создали колхоз. После того как в стране кончилась советская власть, в колхозе ничего не случилось. Он продолжил работать, как и работал. Мало того, сегодня почти все в «Серпе и молоте» уверены, что колхоз — это самая прогрессивная форма хозяйствования. Десять лет назад, когда экономический строй в стране сменился и искусственно насажденный колхозный строй должен был развалиться сам собой, этого почему-то не произошло. Колхозники на общем собрании решили, что грешно удаляться от такой прогрессивной коллективной формы хозяйствования, и постановили: «Колхоз не трогать». Хотя, конечно, духу времени пришлось подчиниться. Общие колхозные земли на бумаге поделили, нарезали (опять на бумаге) земельные паи, условно поделили колхозных коров и стали жить, как и раньше. Все паи обратно собрали в колхоз и опять стали всем гуртом централизованно их обрабатывать.

ПРОГРЕССИВНОЕ СЕЛЬПО

Лучше всего разницу между сельским магазином и городским дал Владимир Высоцкий: ГУМ — это типа наш лабаз, но со стеклами (цитирую близко к тексту, по памяти). А так как сейчас пояснения надо давать жителям городским, скажу, что «лабаз — это типа вашего ГУМа, только без стекол». Ну и поменьше немного.

В общем, в серп-и-молотовском лабазе стекол тоже нет. Но это не единственное его отличие от городских собратьев. Самое главное, что он работает без денег. Нет, коммунизма в «Серпе и молоте» еще не построили, до капитализма с его кредитными карточками не доросли, сделали проще.

Для того чтобы избежать лишней возни и проблем с медно-бумажной наличностью, в колхозе сделали просто. В магазин приходит разнарядка: кто из колхозников в прошлом месяце сколько заработал, и продавщица отпускает покупателям товар, исходя из кредита.

Все до одного работающие члены колхоза такой прогрессивной форме общения с торговлей только обрадовались и теперь, идя в магазин, нимало не заботятся о том, есть ли в кармане наличность.

Вообще, как мне заявила продавщица Леночка, колхозники магазин своим вниманием не балуют. Услугами продуктовой лавки пользуются разве что по великим праздникам типа 7 ноября и Новый год. В остальное время говорят, что «свое вкуснее. И дешевле». Лена же как девушка прогрессивная считает, что в XXI веке проводить все свободное время на грядке, возделывая редиску и прочие корнеплоды, глупо. Вечером надо идти в клуб. Или читать книжки.

КОЛХОЗНАЯ ДОЛЯ

В «Серпе и молоте» не собираются разоряться или размежеваться. Хотя зарплата к оптимизму (по-городским меркам) не располагает. На всех, а в колхозе работают 380 человек, приходится в среднем 500 — 600 тысяч в месяц. В среднем 1,2 — 1,5 тысячи на брата. Животноводы получают больше, чем разнорабочие, но меньше, чем трактористы. Простой инженер получает меньше, чем главный инженер, а бригадиру положены надбавки. Ну и так далее.

Ну и, конечно, у каждого колхозника есть свой дом, свой огород, свое подворье, своя картошка. При всем духе коллективизма и социалистической сознательности по 20 — 30 соток картошки сажают. А в огородике — лук, моркошка, помидорчики, в сарае — корова, свиньи, овцы, куры, гуси. Есть свое маленькое хозяйство и есть свое большое колхозное. Здесь все свое — растишь и экономишь, там колхозное — растишь и зарабатываешь.

В общем, с деньгами ни у хозяйства, ни у колхозников проблем, как правило, не возникает. Причем колхозные деньги идут не в загадочную кубышку и не на «непредвиденные расходы», а на вполне реальные, осязаемые и желанные для многих людей вещи. Строительство жилья. За прошлый год местные строители отгрохали «для своих» 15 коттеджей. Очередь на жилье здесь есть, как в большинстве российских городов, с той лишь разницей, что движется быстрее. Очередники — люди простые и, как правило, молодые. Животноводы, доярки, студенты-выпускники. Чисто советская идиллия.

СМЫЧКА МЕЖДУ ГОРОДОМ И ДЕРЕВНЕЙ

В «Серпе и молоте» на жизнь не жалуются, но считают ее во многом несправедливой.

Ну сами посудите, молоко в цене вот уже три месяца падает, и скупают его у колхозников по цене 3 рубля 30 копеек. На ГСМ в это же самое время цены примерно в тех же пропорциях растут. Плюс к тому постоянно повышаются цены на электричество и газ. Последнее особенно беспокоит. Большинство услуг сейчас перешли в частные руки, и прежняя практика игнорирования счетов и годовых задолженностей за энергию, газ и прочие блага цивилизации сегодня не проходит. Должников буквально на следующий месяц отрезают «от трубы», и обратное подключение всегда проблематично.

Ни один из опрошенных мною жителей села не смог ответить на вопрос, почему на газ и прочие услуги цены растут, как на хороших минеральных удобрениях, а на молоко и мясо остаются стабильными, как монолит, из года в год. Даже колхозный экономист воздел руки к небу и в сердцах сказал: «А черт его знает!»

Хотя при всех ворчаниях и обидах со своими основными потребителями сельчане расставаться не хотят. Казанское АО «Холод» аккуратно получает свои 10 тонн жирного коровьего молока в день. После переработки и двухкратного разжижения до 2 — 3% жирности оно продается в городе по 6 рублей за литр. Казанский мясокомбинат с несколько меньшей периодичностью, но с тем же удовольствием забирает в хозяйстве свои туши и тушки по цене 27 рублей за килограмм. Готовые колбасы, сосиски и прочие мясопродукты, также разбавленные наполнителями, красителями, загустителями и прочим, стоят 60 — 80 рублей.

...К остановке общественного транспорта подъехал рейсовый «лиазик». Маршрут «СХПК «Серп и молот» — г. Казань». Стоимость проезда — 7 рублей. На остановке два парня в джинсах и при галстуках — Саша и Леша — студенты Казанской ветеринарной академии. Через два года они перестанут каждый день ездить в столицу Татарстана, а будут работать в своем родном колхозе. По крайней мере так они мне заявляют. Здесь, кстати, очень много людей с высшим образованием, почти на каждой ответственной должности: агрономы, механики, зоотехники, энергетики, экономисты, бухгалтера... Почти как в Японии.

Дмитрий АКСЕНОВ