«АВТОМАТ КАЛАШНИКОВА» ИЗ «ЮТА-ДЖАЗ»

Всего год назад Андрей Кириленко уехал из ЦСКА в команду Utah Jazz (Солт-Лейк-Сити) и сотворил невозможное — стал игроком основной пятерки одного из легендарных клубов, стал третьим среди новичков лиги и участником «звездного уикенда» НБА. Андрей проводит отпуск в Москве с женой Машей и трехмесячным сыном Федором

«АВТОМАТ КАЛАШНИКОВА» ИЗ «ЮТА-ДЖАЗ»

Мои нежные чувства к Кириленко объясняются несколькими причинами. Во-первых, я невероятно люблю баскетбол. Во-вторых, по долгу телевизионной службы и по зову сердца прославляю российских спортсменов в программе «Назло рекордам!» В-третьих, до недавнего времени американская Национальная баскетбольная ассоциация была эдаким недосягаемым Юпитером, в атмосфере которого сгорели наши чрезвычайно редкие баскетбольные космические корабли. А двадцатилетний Кириленко не только выжил, но и заставил всю страну гордиться собой. Не забуду диалога, подслушанного в метро. Два мужика со спортивными газетами в руках: «Слышал, наш мальчик Портленду пятнашку отгрузил? Восемь подборов и три блок-шота!» — «Фантастика! Знаешь, со времен Гагарина так страной не гордился!»

— Ну рассказывай, как ты вырос таким огромным среди северных мхов и болот?

— В первом классе я уже был высоким, почему меня и взяли в баскетбол. Родители эту затею поддержали. Мой папа — тренер по футболу, причем по женскому, а мама — учитель физкультуры, бывшая баскетболистка. Я пошел по ее стопам, а брат Алексей — по папиным, правда, сейчас уже закончил играть.

— В чем феномен питерской школы баскетбола, почему вся сборная страны практически из ее воспитанников?

— Коренных питерских только двое — я и Карась. Остальные просто учились в спортивном интернате, куда собираются ребята со всей России. Таких интернатов в стране два — в Питере и Ставрополе. Как ты понимаешь, в Питер едут с большим удовольствием — там и команда посильнее собирается. Сначала я попал в «Спартак» (Санкт-Петербург). На одном турнире меня увидел Стас Еремин (в тот момент главный тренер ЦСКА. — Авт.) и пригласил в команду с прицелом на выступление в Евролиге и за сборную. Мне было семнадцать лет. На соревнования ездил по доверенности. Родители писали бумагу, что разрешают тренеру Еремину вывезти мальчика за границу для выступления в матчах Евролиги. Однажды мы забыли доверенность и меня не выпускали из страны. Я смог вылететь в Италию на несколько часов позже команды, когда документ привезли в аэропорт.

— В ЦСКА тебя давили «старослужащие»?

— Поначалу были подколки: «Сходи за пивом». Я не ходил. Но поскольку играл хорошо, особенно не цеплялись. Уже после первого года игры в ЦСКА я был в стартовой пятерке команды и вошел в состав символической пятерки плей-оффа. После третьего сезона в ЦСКА получил «лучшего игрока Евролиги» и с этим званием поехал в НБА. Когда я там рассказываю, что у меня процент попаданий был выше шестидесяти, они удивляются, потому что у Шакила О'Нила — пятьдесят один, а он лидер в лиге.

— А как твои американские боссы относятся к твоему участию в сборной России на предстоящем чемпионате мира?

— Особой радости они не выражают, так как у меня есть шанс получить травму. Но и запрещать не будут. Они хотят, чтобы я комфортно себя чувствовал, а то, что я твердо намерен играть за сборную, знают все.

— Зачем ты уехал в Штаты? Мог бы играть еще год в ЦСКА или Европе за очень приличный клуб.

— Когда я переходил в ЦСКА, сразу подписал контракт с американским агентом, который выставил меня на драфт под очень высоким номером — 24. Мне говорили, что еще рано: через два года я мог бы быть в первой десятке или даже пятерке. Первый номер драфта получает порядка трех миллионов в год. Это очень круто. Но он играет в последней команде лиги (первые номера по правилам НБА раскупают слабые команды, чтобы усиливаться. — Авт.). Я считаю, что у меня все получилось идеально: «Юта» — сильный клуб, и там есть уже достаточно старые лидеры, которые через два-три года уйдут и освободят место молодым. То есть мне.

— А ты сколько денег получаешь?

— Точно даже не знаю. Примерно восемьсот тысяч в год, 51% отнимаешь сразу на налоги. Это в четыре-пять раз меньше, чем я мог бы получать в Европе. Но в Америке уровень баскетбола на голову выше. И оттуда уехать в Европу никогда не поздно, причем с очень хорошим контрактом. А можно остаться в лиге и подписать контракт, который будет в десять раз больше, чем европейский: зависит от того, как играешь. Например, Карл Мэллоун получает двадцать миллионов в год.

— Почему наших в НХЛ много, а в НБА — нет?

— Потому, что все уже знают, что в НХЛ можно жить и играть. Первопроходцы — Макаров, Крутов, Ларионов, Федоров, Могильный — проторили дорожку. А НБА до сих пор считается недосягаемой. Ездил Серега Базаревич, всего девять игр сыграл, Никита Моргунов почти все время на скамейке сидел. Никто из игроков не сумел закрепиться. Поэтому предпочитают ехать в Европу — там спокойнее. Надеюсь, я прорубил окно в Америку.

— И как ты объяснишь, что ты заиграл в НБА, а другие нет?

— Мне очень повезло с «Ютой». Окажись я в «Клипперс», который слабее «Юты», не факт, что я бы играл — там много толковых молодых игроков на моей позиции. В НБА вообще настороженно относятся к европейцам. Предпочитают своих.

— НБА — это действительно запредельный уровень?

— Да, но не такой, как нам преподносят. Что они все летают, как бэтмены, и европейцам это недоступно. С ними можно играть и можно их обыгрывать. Если не бояться.

— То есть русские у них когда-нибудь выиграют?

— Думаю, что в сентябре на чемпионате мира в Индианаполисе американцам будет непросто. Сейчас в НБА играют много югославов, они никого не боятся. Ну и мы поборемся.

— Ты помнишь, кто тебя встречал в аэропорту, когда ты приехал в Штаты?

— После пятнадцатичасового перелета я мало что соображал. Смотрю, отделяется от толпы человечек в шортиках, мятой рубашечке, кепке: Andrey, I'm Kennet O'Connor — vice-president Utah Jazz. Отвез меня в какой-то жуткий отельчик. Ну, думаю, началось. Две недели я там прожил — отыграл летнюю лигу. Вошел в какую-то символическую пятерку. Решил, что город — полный «отстой» и делать там совершенно нечего. Во второй раз приехал уже осенью — играть сезон. Помню первую тренировку. Заходит Джон Стоктон, потом Карл Мэллоун, я представляюсь, они говорят: «Да мы тебя знаем!» Я просто обалдел. Американские тренировки кардинально отличаются от наших. Там, конечно, никакие возражения тренеру невозможны. Слоун — непререкаемый авторитет. В команде нет понятия «дедовщина», как у нас. Игроки, конечно, пытались надо мной подтрунивать, но, поскольку я еще не знал английского в совершенстве, все подколки улетали просто в воздух. Они начинали смеяться, а я сидел с непроницаемым лицом, кроссовки завязывал. Иногда даже, понимая шутки, делал вид, что «не въехал», чтобы не развивали темы. Первую неделю я просто помирал: тренироваться было трудно — акклиматизация, темп очень высокий. Но они особенно ценят, если выкладываешься и на тренировках, и в игре. Меня называют hasel — игрок, который бьется до последнего.

— Нет ли в лиге «белой» дискриминации?

— Если встречается белый, который им не уступает, они сразу начинают уважать, называют brother. В этом году я в составе команды новичков попал на игру всех звезд. Приехал на пару дней раньше остальных. Захожу в гостиницу — в холле Шак О'Нил дает интервью. Занимает ровно половину этого холла. Я протискиваюсь с краешка. Он увидел меня, замахал руками, задев пару люстр, и как закричит: What's up my brother! — и бежит ко мне, как стадо слонов к водопою. Я завертел головой, может, сзади идет кто-нибудь — Дэвид Робинсон или Коби Брайант. Никого. Значит, это ко мне. Я затерялся в его объятиях, пропал где-то под мышкой. Рука утонула при пожатии в огромных лапах. Мой чернокожий носильщик от удивления с открытым ртом на полном ходу врезался в лифт. Очень смешно! Я был вместе с тестем, Андреем Лопатовым, я его представил. Мы вошли в номер и минут пять просидели молча. А потом хором, не сговариваясь, выдохнули: «Да ведь это был сам великий Шакил О'Нил...»

— А ты согласен, что Джордан — самый великий атлет ХХ века?

— Да. Ему проигрывают, еще не выходя на площадку, морально. Когда я играл против него в первый раз, отработал нормально. Будто и не знал, что это Джордан. На последней минуте матча, когда мы проигрывали два очка, я его горшкнул (накрыл. — Авт.), потом улетел в отрыв и забил. Почувствовал себя причастным к победе над Джорданом. Особых восторгов у партнеров не было, как будто обыгрывать «его воздушество» — обычное дело. А во вторую игру у меня уже в самом начале матча диафрагму куда-то прижало, дыхание перехватило. Ноги не побежали. Как играть против бога?

— Часто игроки твоей команды мелькают по телевизору?

— Каждый день обязательно с кем-нибудь интервью или передача. У нас есть телеканал, который ежедневно посвящает «Юте» часов восемь. Ток-шоу, реклама, продажа сезонных абонементов, выступления аналитиков, экстрасенсы, предвещающие победу, опросы на улицах, вопросы звездам, игры — домашние и выездные.

— О чем тебя обычно спрашивают на шоу?

— До сих пор интересуются, ходят ли медведи по улицам. Серьезно. Когда говорю, что Москва — мегаполис типа Нью-Йорка, удивляются страшно. И когда рассказываю, какая здесь средняя зарплата, смеются, думают, шучу.

— А болеют по-разному за своих и приезжих?

— Нет. С чужими им, по-моему, даже веселей — экзотика. Зрители приходят с рисованными русскими флагами, изображениями автомата Калашникова (прозвища в НБА дают только самым заметным игрокам. Кириленко зовут АК-47 и, как одноименный автомат, считают лучшим русским оружием. — Авт.). Пишут на транспарантах: «Welcome, AK-47» или «Добро пожаловат». Однажды Машка на моей машине ехала в магазин, ее обогнал здоровенный джип, остановился, из него высыпала куча детей, упали перед нашей машиной на колени и начали бить поклоны. Маня испугалась и на всякий случай заблокировала двери. Мой «порше» с номером АК-47 в городе знают. А у нас в семье кто первый спустился в гараж, тот его и взял. Я обычно в восемь утра уезжаю на тренировку, жене достается «ауди» с номером МASHKA.

— И с какой скоростью ты на своем «порше» передвигаешься?

— Однажды я устроил проверку собственного мужества, сколько могу выдержать. Максимально получилось 240 — 250 километров в час. Но в такой машине скорость не чувствуется.

— Андрей, а вот такой частный вопрос. Когда выяснилось, что Мейджик Джонсон инфицирован, шли разговоры, что у него было более тысячи сексуальных приключений. Это правда, что за командой следуют тысячи поклонниц?

— Знаешь, каждый мужчина любит прихвастнуть. Насчет тысячи — это слишком. Может, от силы двадцать пять. Думаю, с российскими шоу-звездами вряд ли кто сравнится.

— А тебя, получается, поклонницы не преследуют?

— Мне рассказывали, что в Сан-Антонио какая-то русская девушка искала меня на этаже в два часа ночи. Говорил потом, что же вы ей номер комнаты не сказали, мы бы поболтали на родном языке. Фаны даже домой приходят. Раз в неделю примерно собираются толпой, стучатся и говорят: «Мы хотели просто посмотреть на тебя». Я им больше не открываю. Но в России это часто гораздо неприятнее — подолгу не отлипают: «Пойдем пивка выпьем, че ты».

— То, что Маша дочь известного баскетболиста Андрея Лопатова (знаменитые армейские «три мушкетера» 1980-х — Мышкин, Тараканов, Лопатов. — Авт.), как-то помогает ей разбираться в твоей игре?

— Нет. Она до сих пор смешит меня вопросами: «А что, разве по площадке не просто так бегают, а еще и какие-то тактические схемы играют?» Или вдруг спросила: «Кому мяч отдают после аута?»

— Она на игры ходит?

— «Домашние» все смотрела в зале. На некоторые ездила — в Вашингтон на Джордана смотреть, например. Клуб покупает билеты женам и организует для них поездки, но летят они отдельно. Могут только в гостинице вместе с нами жить.

— Как это? Российские тренеры жен к игрокам во время соревнований не допускают.

— По-моему, это глупость. Мне Машка помогает настроиться на матч. Жена же не только для того, чтобы сексуальную энергию выбрасывать. Тогда и жениться не нужно. Не надо особо утруждаться, чтобы с кем-то провести ночь. А Маню я люблю.

— Жены баскетболистов «Юты» общаются между собой?

— Да, и очень плотно. Для них есть специальные комнаты, куда они могут уйти с матча, отдохнуть, там работают бебиситтеры. Мы своего Федора брали пару раз на игры, но ему там еще пока слишком громко.

— Как отношения с сыном складываются?

— На мне воспитательная работа. Учу его подавать руку и улыбаться, когда на него смотрит отец. Умею его кормить. Хозяйством не занимаюсь — у меня в доме три женщины. К Федькиному рождению примчались Машины родители и моя тетя — все хотят видеть внука. Федька у меня говорит «гыя». Когда прихожу домой, спрашивает глазами: «Где был?»

— Время свободное остается?

— Да. На компьютерные игры. У меня каждый год проходит под знаком какой-то игры: Diabolo-2. Lord of destruction, или Might and magic, или Age of Empires. Все игры стратегические. Еще я люблю «ходилки» типа Half-Life Counter-Strike. Маня пыталась со мной бороться, и пришлось заключить соглашение: только она мне может разрешить играть в компьютер, и только я могу разрешить ей выпить бокал вина. Иначе получается любовный треугольник: я, Маша и компьютер. А Федька — в центре, и непонятно, кого выберет, когда подрастет.

— Легионеры обычно жалуются, что им тоскливо вдали от Родины. А вы как?

— Мы скучаем по друзьям и родственникам. Если к нам приезжают любимые люди, этого достаточно для полного счастья. Мы с Машкой кайфуем друг от друга. От нашего сына. Независимо оттого, что мы делаем.

— Лена Баранова (лидер женской сборной страны. — Авт.) мне говорила, что баскетболисты умнее, чем, скажем, футболисты или хоккеисты. Потому что у них в руках мяч, который постоянно во взаимодействии с нервными рецепторами на руках.

— Нельзя говорить умнее. Возможно, находчивей и изобретательней. Но это не факт. Если и вправду так, я бы выдвинул другое объяснение. У нас очень небольшая площадка и нет времени на раздумья — на атаку отводится 24 секунды. Футболист может взять мяч, осмотреться, пасануть назад, на край. В баскетболе решения принимаются в долю секунды — поэтому у многих ребят хорошее чувство юмора.

Сергей БЕЛОГОЛОВЦЕВ