РЕЦЕПТЫ ТЕЛЕКОММУНИКАЦИИ

Как разговорить человека

РЕЦЕПТЫ ТЕЛЕКОММУНИКАЦИИ

Деятельность телезвезд нам куда ближе, чем занятия большинства публичных персонажей. Чем в основном занимаются телеведущие? Ответ тривиален: общением. А общение, как известно, нынче модная тема. Недаром книжные прилавки забиты пособиями, повествующими о том, как правильно вести переговоры, беседовать по телефону, что говорить на первом свидании и как за пятнадцать минут получить консультацию юриста, сэкономив деньги. Успех в жизни теперь объясняется исключительно успехом в коммуникации. Телевидение в этом образовательном процессе, понятно, не слишком задействовано: в смонтированных программах процесс общения от нас почти всегда скрыт. Ловкие приемы, техника расспрашивания и прочие коммуникативные хитрости в большинстве случаев остаются за кадром. Жаль, некоторые из них пригодились бы не только в телевизионном общении. Тем более что добрая половина именитых телеведущих, как и большинство их сограждан, не имеют журналистского образования, и ловкие приемы отрабатывали исключительно на практике. Да и вообще, попытка поговорить с телезвездами о технологиях общения кажется весьма увлекательной

ЮЛИЯ МЕНЬШОВА: КОМФОРТНОЕ ОБЩЕНИЕ

— До программы «Я сама» у вас был опыт интервью?

— Никакого опыта не было. Перед съемками первых выпусков группа, которая готовила программу, давала мне советы. Тогда меня зацепило то, что собеседника стопроцентно располагает вопрос, которым демонстрируешь, что ты в сути его проблемы. В качестве примера была рассказана история о том, как снимали сюжет про женщину-крановщицу. С немыслимым трудом интервьюер с оператором поднялись наверх, с камерами как-то уместились в этой кабинке. Когда они поднялись, то поняли, что женщина зажалась, односложно отвечала на вопросы. И интервьюер вдруг ее спросил: «А писать вы куда ходите?» И это было как зеленый свет. Она сказала: «Слушай, это такая проблема на самом деле!» И дальше сложностей не возникло, они сделали хорошее интервью.

А чуть ли не с первой программы «Я сама» стало понятно, что я просто умею разговаривать с людьми, я умею их расположить к себе. Мне не нужно специально делать заинтересованное лицо. Мне на самом деле интересно. Так что особых технологий общения у меня нет.

— Но ведь все равно нужно установить доверие собеседника к себе, вне зависимости, нравится он или нет?

— Конечно, нужно. У нас на программе работает психолог-консультант, она перед съемками объясняет, как все будет происходить. Героинь приводят в студию, показывают, где их кресло, где камера, где сидит аудитория. Собеседнику нужно создать комфортную атмосферу. Потом — вот это, кстати, можно считать правилом, которое помогает и в жизни, — я никогда не делаю так, что вот человек пришел, сел в кресло, хлоп, камера включена, и я сразу задаю вопросы. Я всегда спрашиваю: «Вам уютно? Как вы себя чувствуете? Вы хотите попить что-нибудь? Вы увидели лица в зале? По-моему, вы на них не посмотрели. Давайте поаплодируем нашей героине!» Это важно, потому что человек обычно выходит зажатым. Он садится, никуда не смотрит, у него шок. Затем я всегда спрашиваю: могу ли я начать задавать вам свои вопросы? Получив разрешение, мы начинаем разговор. При этом не должно быть резкого перехода: человек говорил, говорил, потом я сказала: «Все! Скажите, пожалуйста!» Перемены тона голоса не должно произойти. Ровно в той же тональности, в которой я предлагала попить, я начинаю задавать вопросы. Это абсолютно расслабляет. Не возникает ощущения перехода жизни в телевидение.

— А бывает, что вы все это проделали, начали съемку, и тут выясняется, что собеседник не настроен разговаривать?

— У меня нет стопроцентно выверенной техники. Я внимательно смотрю на каждого конкретного человека. Иногда героини дают односложные ответы поначалу. А я гну свою линию, понимая, что первый блок вопросов придется проработать в конце. Иногда такая тактика приносит результаты. У человека просто дольше снимается зажим. Он адаптируется и расслабляется не на пятой, а на пятнадцатой минуте. Если человек не расслабляется, я могу остановить съемку и спросить: «Вас что-то не устраивает, вас что-то смущает? Я не так задаю вопрос?» В резкой остановке съемки есть определенная провокация, она помогает снять зажим. Правда, бывают случаи, что человек совсем не зажат, а даже хитрит. Мы недавно снимали программу про тюремные романы. Героиня вот-вот собиралась выйти замуж за зэка, с которым познакомилась по переписке. Я ее спрашиваю: «А он вас просил в письмах привезти продукты?» — «Нет». — «А вы, когда сами на свидание ездите, вы не привозите ничего?» — «Нет». — «А почему?» — «А у него все есть». — «А он вас не просил ничего привозить?» — «Нет, он говорит, что ничего не надо». — «А вот вы замуж собираетесь, вы мужа собираетесь прописывать?» — «Нет». — «Почему?» — «Ему это не нужно». Такая глухая оборона. Я понимаю, что для нее главное — обелить избранника. Я боролась с этим минут пятнадцать, после чего сказала: девушка, вы меня извините, но я знаю, что вы мне врете, вы решили всячески защищать возлюбленного. Это ваше право, но я вам не верю.

— Раскрытая ложь не портит отношений с героинями? Вы же им все карты путаете.

— Наоборот, раскрытый обман даже облегчает диалог. По крайней мере в данном случае девушка смеялась. Опустила глаза, но смеялась. Но надо помнить, что интервью тет-а-тет отличается от интервью в студии с залом. Я не могу пропустить реакцию зала, аудитория — это мои партнеры, я не могу их обмануть. Если бы я спокойно реагировала на односложные ответы, возникла бы пропасть между мной и залом. Зал прекрасно понимал, что героиня врет. А если потерян контакт с залом — он отключается через пять минут. Хотя бывали случаи, когда героиня испытывала ко мне явную недоброжелательность за то, что я открыто говорила: «Не верю». Или пользовалась более мягкой формулировкой: «Меня не покидает ощущение странности вашего рассказа». Но не сделать этого нельзя, иначе я не смогу дальше задавать свои вопросы.

— У вас есть какой-то этический кодекс? Что вы никогда не будете делать на съемках?

— Этика проста: если я за кадром узнала детали, а человек спохватился и попросил о них не упоминать в студии, я на съемках никогда не буду к ним подводить. Нельзя выводить человека на информацию, которую он не хочет публично выдавать.

— А случалось, что собеседник вами манипулировал?

— Это тот случай, когда собеседник хочет вам рассказать все. Но это не осознанная манипуляция. Просто человек считает, что его история может прозвучать только так, как он считает нужным. И нужно выслушивать все детали. А я чувствую, как зал сдувается от скуки.

АЛЕКСАНДР ГОРДОН: ОБЩЕНИЕ КАК КОНФЛИКТ

— В программе «Гордон» вы часто сталкиваетесь с манипуляцией со стороны собеседника?

— Сколько угодно. Приходят люди, у них есть почти полчаса, чтобы пообщаться между собой до начала программы. Они могут быть знакомы друг с другом или не знакомы. Если знакомы, то в 90% случаев они придумывают свой сценарий, распределяют роли — иногда вплоть до реплик. Иногда доходит совсем до смешного. Приходят люди, рассказывают об НЛП, и всю передачу с помощью техник НЛП пытаются тобой манипулировать, рассказывая, как это у них замечательно получается. А в конце программы я понимаю, что не то что не поддался, а даже заставил одного из гостей мне подпевать.

Техника-то простая. Я, например, заставлял их менять позы: специально изображал сначала закрытость, потом стал выбирать открытые позы, наблюдая за тем, как меня копируют. Вот это было удовольствие: борьба с манипуляторами с помощью манипуляции. А вообще самый простой способ — в рекламный перерыв внятно объяснить, кто здесь хозяин. Сказать: все, что вы сейчас говорили, оставьте для ваших студентов, это не интересно никому, кроме вас, я же вас предупреждал, как надо делать.

— Гости не обижаются?

— А как обидишься? Тебе для твоего же блага говорят, что ты сейчас выглядел очень плохо, а я как опытный человек говорю, что необходимо сделать, чтобы выглядеть лучше. Есть идеальные программы, где я практически не произношу ни звука. Я сижу, открыв рот, мне все понятно и интересно. Поразительным образом, это самые высокорейтинговые программы.

— А вообще технология беседы как-то зависит от статуса собеседника?

— На мой взгляд, технология беседы с человеком никак не зависит от его статуса. Грубо говоря, я убежден, что с идиотом, который звонит на радио в «Хмурое утро», и с академиком Российской академии наук нужно говорить одинаково. Сама технология элементарна. Интерес к публичной беседе возникает только при наличии конфликта. Это может быть открытый конфликт, как в программе «Процесс», когда точки зрения участников сознательно заострялись так, чтобы летели искры. Это может быть конфликт не столь резкий: скажем, конфликт понимания-непонимания. Если я не понимаю, о чем говорит собеседник, я никогда не буду делать вид, что я понимаю. В противном случае я моментально теряю доверие собеседника, который осознает, что я не успеваю за сказанным. Вдобавок я теряю доверие аудитории, которая негативно реагирует на всезнайство: когда человек все знает, он становится чужим и искусственным. Поэтому в программе «Гордон» независимо от статуса собеседника и темы я могу задавать самые неожиданные и глупые вопросы, если считаю, что я не понимаю собеседника.

— А какими еще конфликтами вы пользуетесь?

— Существуют искусственные конфликты, которые волей-неволей приходится строить. Я их называю игровыми конфликтами. В ночной программе таких конфликтов множество. Например, конфликт места действия: огромная пустая студия с зеркальными полами и непонятным пространством за спиной каждого. Конфликт времени суток с темами разговоров. Кроме того, в первых программах я сознательно не появлялся на экране. Показывалась лишь тень: это был еще один конфликт — между мной и аудиторией. Мы провоцировали желание не переключать канал, разобраться, что, собственно, происходит, пусть даже не вникая в то, о чем шла речь. С аудиторией связан и другой конфликт. Аудитория программы не однородна, это не только высоколобые интеллектуалы. По статистике наибольшая часть зрителей программы — женщины среднего возраста, как правило, служащие с высшим образованием. Я понимаю, что может привлекать их в этой программе: повышение самооценки. Всякий раз, когда она понимает, о чем идет речь, она горда собой, всякий раз, когда она не понимает, она не довольна нами.

— А у мужчин нет желания повысить самооценку?

— Конечно, есть, но оно не так ярко выражено. Мужчина свои неудачи, в том числе и в непонимании какого-то материала, всегда списывает на других: на меня или на собеседника. По статистике звонков и сообщений, которые приходят на пейджер, самые агрессивные зрители — это мужчины. Когда они перестают понимать, они всячески выражают негодование.

— Содержательные конфликты с собеседниками вы как выстраиваете?

— Есть несколько приемов. Изучая тему, я знаю, какое научное направление представляет каждый гость. Если мне везет и гости представляют оппозиционные школы, у меня нет необходимости встревать: конфликт неминуем. Другое дело, я могу подогреть степень конфликта. Но если я знаю, что сегодня буду общаться с представителем школы А, а материалы, подготовленные для меня редакторской группой, представляют точку зрения школы В, я, не будучи специалистом в обсуждаемой теме, принимаю точку зрения школы В и выдаю ее за свою. Это рождает конфликт. Кроме того, я курю в кадре, что делается подчас сознательно: для конфликта с аудиторией и для конфликта с гостями, которые по-разному реагируют на дым. Я вежливо спрашиваю: могу ли я курить в вашем присутствии? Если человек отвечает, что у него аллергия или он недавно бросил курить, я отсаживаю его подальше, но продолжаю курить. Кроме того, курение — это дополнительный прием. Я сознательно отвлекаюсь на сигарету в тот момент, когда гость отвлекается и рассказывает не о науке, а о себе. Мое сознательное отвлечение дает ему сигнал, что он неправильно ведет разговор.

— А как вы работаете над климатом общения? Общение с гостями ведь начинается раньше выхода в прямой эфир.

— Все происходит по-разному. Главное — я должен определить свой статус, чтобы гость вел себя в программе адекватно. Если человек слишком активен, я начинаю его раздражать, начинаю ругаться с операторами, чтобы у него создалось впечатление, что я человек жесткий. Или наоборот, приходят люди в диком зажиме: они тридцать лет работали в маленькой лаборатории и впервые оказались на телевидении. Тогда я пытаюсь завести разговор на любую тему и даже не предупреждаю, когда мы выходим в эфир.

— Случалось, что приемы, которые вы опробовали в интервью, оказались полезны в обычном общении?

— Конечно. Мой любимый прием — когда я задаю вопрос, человек на него отвечает, а я следующего вопроса не задаю. Просто молчу. Возникает пауза, и человек думает, что, возможно, я что-то не понял или он не договорил. Обычно собеседник этой паузы не выдерживает. И начинает говорить дальше. Тогда наступает самый интересный момент. Его может прорвать на откровения, он может дать информацию, которую не хотел давать. Это хорошо используется во всех переговорах, когда необходимо получить информацию. Но... понимаете, интервью «вопрос — ответ» — это даже не беседа. Интервью — это выполнение задачи, поставленной перед собой, с помощью собеседника.

— То есть насилие над собеседником.

— Абсолютно. Вне всякого сомнения. Тебе что-то нужно. Ты можешь добиться этого только с участием вот этого человека.

— А если при этом собеседнику от вас какая-то информация нужна? Такой двухсторонний процесс.

— Это уже называется переговоры. Это не интервью. Если есть две задачи, поставленные двумя разными людьми, это самая высокая степень конфликта.

ДМИТРИЙ ДИБРОВ: МИРОВОЗЗРЕНИЕ В ОБЩЕНИИ

— Я узкий практик. Я работаю в жанре, который сам для себя определил как мировоззренческое ток-шоу. Но это вовсе не интервью. Интервью — это последовательный ряд вопросов, направленных на выяснение важной для зрителя (читателя) информации. Я же никакую информацию ни у кого никогда не выведывал. Я всего лишь потешаю моего зрителя: обыкновенного, простого человека. Потешаю — вот и все. Существует метафизическое, от рождения, призвание быть интервьюером. Стало быть, все теоретические размышления по этому поводу — чертова ерунда.

— Теоретические размышления — это что?

— Возьмите любую книжку вроде «Как правильно общаться» или «Выразительные средства ведущего телепередачи». Подобные книжки связаны с инструментарием. В них не говорится главного про общение. Это все равно что книги про карате. Когда они появились, все кинулись их читать и разучивать движения. А в этих книжках не говорилось главного: как при этом дышать.

— А что, по-вашему, главное в телевизионном общении?

— Мировоззрение. Как сформировать незаурядное мировоззрение. Я работаю мировоззрением. Может быть, кто-то из коллег работает эрудицией или усиленной подготовкой перед интервью. Но это связано с их задачами, когда нужно в течение интервью подтвердить сведения о чьей-то нечистоплотности. И интервьюер, заранее вооруженный кипой материалов, в течение интервью ловко выпытывает информацию. Это его журналистская задача. Передо мной такой задачи никогда не стояло. Мне кажется, что, разработав мировоззрение, выплавив его, вечно анализируя человеческое сообщество, можно спокойно работать в телеэфире.

— Ну а все-таки: когда вы десять лет назад проводили первые интервью в прямом эфире, неужели не возникало никаких сложностей в общении?

— Вы говорите с рыбой. У рыбы нет сложностей в том, как плавать, ей только воду давай. Другое дело, что я готовился к этому ровно тридцать три года. И когда я оказался в прямом эфире, я почувствовал себя так, будто всю жизнь так работал. Еще до создания НТВ я вел на четвертом канале воскресные эфиры, которые выходили несколько раз в течение дня. И в каждый час каждого воскресенья мне казалось, я знал, что нужно моему зрителю, и сообразно этому вел себя, не задумываясь о комфорте или дискомфорте.

— Интересно: общение со звездами отличается от общения с людьми малоизвестными?

— Ничем не отличается. Нет никакой разницы в разговоре с бомжом с «трех вокзалов» и лауреатом Ленинской премии в области квантовой механики. Для меня — беллетриста от журналистики — разницы нет. В том-то и успех шоу, чтобы показать, что объединяет того, кто сидит по обе стороны от экрана. У меня есть единственное правило: главный герой передачи — мой зритель, а не мой гость, не я и не набор информации. Моему зрителю интересно только одно: он сам. Я не вижу в этом ничего предосудительного. Значит, моя задача — показать, какое отношение к зрителю имеет мой гость. Нет разницы в том, с кем говорить: с Никитой Михалковым или с не известным пока изобретателем.

— А разница в установлении контакта с собеседниками есть?

— И здесь разницы нет. Если я буду хамить, ущемлять достоинство собеседника, то, кто б перед тобой ни сидел, ты получишь ответную реакцию. Между прочим, даже и это можно, если в данной конкретной ситуации ничего другого не остается. Главная задача — чтоб твой зритель не переключил канал. Раньше зрителю надо было хотя бы подняться с кресла и переключить жуткий тумблер на отечественном телевизоре, причем часто с помощью плоскогубцев. Человек иногда ленился подняться с кресла, вот и смотрел на тебя. Теперь он просто нажимает кнопку, и ты улетаешь с экрана. Главное в ситуации телевизионного интервью — потешить моего зрителя в течение пятнадцати минут. А раз так — неважно, кто сидит передо мной. Разумеется, с Никитой Михалковым следует разговаривать об одном, а с изобретателем машины времени — совсем о другом. Но в обоих случаях мне предстоит один и тот же процесс: подтянуть вектор общения к одному и тому же знаменателю — к тому, что объединяет разных гостей с обиходным опытом зрителя.

Денис СЕРГЕЕВ