ДОН КИХОТ И ВСЁ, ВСЁ, ВСЁ…

Она похожа на строптивую девочку-подростка, несмотря на серьезные роли в театре и кино. Но неожиданно оказалось, что ей уже исполнилось сорок, но никто в это не верит, и прежде всего она сама. Подтверждая свой статус «непредсказуемой», юбилей встретила в «психушке». Просто там именно в этот день проходили съемки телесериала «Семейные тайны».Семейные тайны самой Оксаны Мысиной надежно скрыты от любопытных глаз в старом московском доме, где дверь мне открыл радушный, очень русский по виду, бородатый калифорниец — муж Оксаны театровед Джон Фридман. На стене в прихожей свадебные фотографии почти всей семьи Джона, начиная с бабушкиной, сделанной в самом начале прошлого века, и заканчивая последней — Оксаны и Джона. Америка представлена здесь еще старой бейсбольной кепкой, найденной в сундуке, и маминым кактусом на подоконнике

Семейные тайны Оксаны МЫСИНОЙ

ДОН КИХОТ И ВСЁ, ВСЁ, ВСЁ...

— Оксана, кажется, популярность приходит к вам уже в достаточно зрелом возрасте. Как вы себя ощущаете?

О.: — Мне кажется, что это потрясающий возраст, это удивительное состояние души. Хотя я пережила настоящий стресс: как это так, мне, ветреной девчонке, — и сорок лет?! Не может быть! Но буквально уже на следующий день у меня появилось совершенно новое полноценное ощущение себя в этом возрасте. И меня действительно сейчас только начинают активно снимать. Когда я училась в Щепкинском училище, мой педагог Римма Гавриловна Солнцева говорила: «Твой возраст будет после сорока, потому что ты такая длиннота непонятная, пока еще ни девочка, ни мальчик, не поймешь что. А вот к этому возрасту в тебе все соберется». И я сейчас поняла, что она была абсолютно права, потому что появилось какое-то ощущение внутренней свободы, хочется все попробовать, и появились азарт, много сил и бесстрашие.

— Наверное, поэтому вы сейчас и взялись сами за режиссуру?

О.: — Да, я совершенно влюбилась в пьесу Виктора Коркия «Дон Кихот и Санчо Панса на острове Таганрог».

— А кто для вас, Оксана, донкихот?

О.: — Для меня это мой учитель Борис Львов-Анохин, это Олег Ефремов, с которым в последний год мне посчастливилось близко общаться. Это еще один человек — Игорь Португалов, он работал в ТЮЗе простым реквизитором и был настоящим добрым «домовым» театра. Когда я играла К.И. из «Преступления», он всегда меня спасал в сложных ситуациях театральных. Гениальный был человек. Он трагически погиб. Таких людей мало, но они есть в России, на этой почве, они и делают эту почву такой настоящей. Это то, ради чего, как я понимаю, Джон живет в России. Потому что, если бы этих людей не осталось, сейчас здесь делать было бы уже нечего.

— Джон, а вы не чувствуете, что в самой Оксане так много донкихотства?

Дж.: — Конечно, она делает спектакль и про себя и про меня тоже. И все наши друзья, они такие же. Но Оксана из всех нас самая настоящая. Конечно, она полусумасшедшая в самом-самом высоком смысле этого слова. Абсолютно преданный своему делу и своему таланту человек, обладающий каким-то удивительным космическим зарядом. Когда Оксана приходит в компанию, компания тут же оживает. И конечно, она донкихот, без страха и упрека. Хотя, говоря откровенно, безумно тяжело жить вместе с таким человеком.

— А как вы впервые увидели свою будущую супругу?

Дж.: — Я увидел ее в театре, когда она неглиже (кажется, так это называется по-русски?) открыла дверь на сцену в спектакле «Дорогая Елена Сергеевна». Это было в конце сентября 1988 года. Потом я смотрел этот спектакль сорок раз. Сейчас уже честно могу сказать, что на первом же спектакле сидел и неуклонно влюблялся и к финалу уже влюбился в нее окончательно. А потом я отправился с их театром в Америку и там полсотни спектаклей еще просмотрел. И ничего не мог с собой поделать.

— А чем вы тогда занимались в Москве, кроме просмотра спектаклей с актрисой Оксаной Мысиной?

Дж.: — Вообще-то я приехал сюда на стажировку и собирал материалы для своей докторской диссертации «Драматургия Николая Эрдмана».

— Итак, что вы предприняли, влюбившись в актрису на первом же спектакле?

Дж.: — В комнате главного режиссера, где после окончания действия собрались актеры, все меня стали расспрашивать о спектакле, об американском театре. Я что-то довольно бессвязно лепетал, но думал только об Оксане. Потом в течение восьми месяцев я добивался встреч с ней, но она меня избегала, отказывалась встречаться. Наконец общий приятель пригласил нас обоих на свой день рождения, и там мы впервые серьезно поговорили.

О.: — Джон забыл, что у него была еще одна возможность пообщаться со мной, но он ее упустил. Мы были на спектакле театра «Дерево» и сидели рядом. Было жутко тесно и жарко. Джон сидел рядом со мной, я помню, он был в такой желтой рубашке и все время смущенно говорил мне: «Ты меня извини, пожалуйста, я живу в общежитии, там нет стиральной машины. Может быть, от меня неприятно пахнет?» Я смеялась и успокаивала его: «Да все хорошо, очень приятно пахнет, все в порядке!» А потом у нас случилась какая-то неразбериха с телефонными звонками: он обещал позвонить в определенное время и опоздал, и у нас опять ничего не получилось.

Дж. (возмущенно): — Ну, если уж Оксана Мысина говорит о ком-то, что «он опоздал», то мне остается только рассмеяться. Потому что она тот человек, который вечно опаздывает — из кухни в спальню, из ванной — в большую комнату, словом, куда угодно!

— Оксана, а вы тогда с кем жили, с родителями?

О. (пауза... пауза... пауза...): — Со своим однокурсником. (Дружный смех.) ...У меня была очень сложная жизнь, были какие-то чувства. Но в тот момент, когда мы с Джоном начали встречаться, я уже была практически одна.

— У вас была своя квартира?

О.: — Родители оставили мне квартиру в Люберцах — это очень далеко от центра Москвы и вообще большая дыра, куда добираться можно было только на электричке.

— И что же, этот хорошо пахнущий американец ездил туда на электричке?

О.: — Да. Но однажды он заблудился, попал не на ту ветку, ночью вышел не на той станции и звонил мне из автомата. Я со страхом ему объясняла, как нужно перейти через пути, на какой поезд пересесть. И он все это запомнил, в точности исполнил и благополучно добрался уже под утро.

Дж.: — Да. Да. Мы, между прочим, там прожили десять лет, в той квартирке на первом этаже.

— И как вам там жилось, в этих Люберцах?

Дж.: — Нормально. За исключением того, что уйма времени тратилась на дорогу. Сначала у нас была машина, потом ее угнали, и я очень обрадовался, когда это произошло.

— Почему?

Дж.: — Потому что я по Москве просто не могу ездить. А вот Оксана сейчас купила машину и предельно довольна.

О.: — Да, я уже почти год за рулем. Джон сам меня по ночам тренировал и тихо, но страшно ругал при этом: «Моя хорошая! Ты как едешь?» Я кричала ему возмущенно: «У меня имя есть, между прочим!» А он в ответ: «Мне наплевать на твое имя, смотри на дорогу!»

— То есть теперь вы, Оксана, машину все-таки освоили, да и живете сейчас уже не в Люберцах, а в самом центре Москвы?

О.: — Да, все наконец поняли, что там жить просто невозможно. Очень помогли мама Джона и его тетя, и мы смогли купить вот эту квартиру, правда, снова на первом этаже.

— Сколько же лет вы уже вместе?

Дж. (торжественно): — Мы поженились 15 декабря 1989 года.

— Для актерско-режиссерской пары это уже солидный срок.

Дж.: — Вы знаете, я скажу одну вещь, которая может показаться нескромной. Но мы абсолютно ни на кого не похожи. Оксана совершенно выбивается из привычной актерской среды. Среди актеров она непохожа на обычных актеров, среди женщин она непохожа на обычных женщин, среди русских она непохожа на русских, среди иностранцев она непохожа и на иностранцев. Она всегда сама по себе. Про себя я могу сказать, что мне тесно везде и неудобно везде. Мне неудобно даже в родной Америке, хотя я обожаю свою страну.

— Откуда вы родом, Джон?

Дж.: — Я из Калифорнии. Родился в пустыне и вырос в пустыне, и вся моя родня сейчас там. Русским театром я стал заниматься просто по желанию и только в двадцать лет узнал, что во мне есть словацкие корни. Но, вернувшись к вопросу об актерских семьях, я могу сказать, что это понятие не про нас.

— А вам не страшно, что Оксана не такая, как все?

Дж.: — Наоборот, это-то и интересно, это интригует. Самое главное в жизни — добиться чего-то своего и не быть похожим на других.

— Джон, а что для вас значит любовь?

Дж.: — Это для меня Оксана. Хотя она обижается, что я не произношу часто этого слова — я этого не выношу. Любовь для меня где-то в воздухе витает, а словами она не обозначается.

О. (торжественно): — А я сейчас хочу вам рассказать, что для меня сделал этот человек — Джон Фридман. Он меня вытащил из скорлупы. Нам ведь всегда в театральной школе говорили: «Вы несите все свое внутри, и чем глубже — тем лучше. Не надо говорить, молчите». И я вижу по своим друзьям актерам, как они разучились открываться, элементарно говорить. У меня был ужасный кризис, когда мы только начали с Джоном, что называется, пристраиваться друг к другу. Я от обилия чувств, часто противоречивых, просто ушла в себя, замкнулась и не могла преодолеть некую немоту. Это было, когда я в первый раз приехала в Америку. Джон у себя на родине стал совсем другим. Здесь он был такой шебутной парень в джинсах и ковбойских сапогах, а там он выглядел как денди — в желтом галстуке и белоснежном пиджаке. Мы оба стали худыми как щепки от переживаний, от того, что с нами происходило в этот период. Надо было как-то понять себя, где мы станем жить, будет ли все это продолжаться дальше?

— Вы могли там остаться, вы говорили об этом?

Дж.: — Говорили. Но для меня и тогда было совершенно ясно, что я должен жить здесь, в этих странных Люберцах. Я прекрасно понимал, что русская актриса, такая как Оксана, должна играть только на русской сцене. И вытащить ее из этой среды — все равно как рыбу из воды.

— Оксана, и как же Джон вас «вынимал из скорлупы»?

О.: — Это было очень страшно и очень больно. Я дошла до того, что собиралась просто броситься со скалы и все этим закончить. Меня настолько переклинило всю внутри. И Джон начал просто вытаскивать из меня каленым железом какие-то слова. С первой попытки это не удалось. Потом мы уехали на море, и все постепенно наладилось.

— А как родители Джона отнеслись к появлению русской невесты?

Дж.: — Я просто позвонил маме и сообщил, что собираюсь привезти свою будущую жену. Мама сделала на том конце провода небольшую паузу и сказала: «Ну что ж, тебе лучше знать!» Она понимала, что от меня можно ожидать чего угодно.

— Вы заслужили в своей семье славу отчаянного человека?

Дж.: — Да, но я тихий отчаянный человек. Я тихо всегда делаю все, что мне нужно.

— И как Оксана познакомилась с будущей свекровью?

О.: — Мама Джона приехала к нам в Бостон из Калифорнии, и Джон тут же отправился за продуктами, оставив нас одних. А я вдруг начала ей петь русские песни. Я пела, она смеялась, хлопала в ладоши, и потом мы начали болтать. Я училась в английской спецшколе, и, хотя разговорного опыта у меня никакого не было, мы прекрасно понимали друг друга. Потом я внезапно почувствовала, что мне с этой женщиной так легко, как никогда ни с кем не было. Она что-то журчала, я половины не понимала, но она стала для меня удивительно родным человеком. Очень красивая, улыбчивая. Джон похож на нее.

Дж.: — Я знаю, что мама тоже безумно влюбилась в Оксану и все родственники тоже.

— Но вы вернулись в Москву и дружно живете здесь на Пятницкой. Оксана репетирует и играет, а что делает Джон?

Дж.: — Работаю с очень необычными людьми. Например, с Камой Гинкасом. Вместе с Женей Лунгиным мы сейчас написали совместно сценарий фильма, который будет называться «Аллегро модерато», где Оксана вместе с Юлей Рутберг сыграют двух сестер.

— А кто у вас занимается домашним хозяйством при такой творческой занятости?

Дж.: — Я здесь домохозяин. Я посудомоечник и заведую пылесосом. Готовит в основном Оксана, хотя я все умею, но получается не так вкусно.

— А что особенно удается Оксане?

О.: — Кажется, куриное белое мясо с соевым соусом и крахмалом. Все должно немного потомиться и потом — на сковородку вжик, вжик — и готово! Недавно научилась готовить суп всего из трех компонентов, вкусный безумно! Цветная капуста, сливки, петрушка и вода. Варится капуста, потом взбивается в миксере, заливается сливками и засыпается мелко нарезанной зеленью. Такой суп-пюре диетический.

Дж.: — Я когда-то показывал Оксане, как готовить омлет по-американски. Но она меня настолько переплюнула, что я уже и не подхожу к плите. Словом, все, что она ни делает, она делает хорошо!

— Вы живете вдвоем, и у вас нет никакой живности?

Дж.: — А что мы будем делать с этими кошками-собаками, если мы оба постоянно работаем? Однажды какая-то кошка случайно вбежала в наш дом, обнюхала всю квартиру, увидела себя в громадном зеркале, испугалась и убежала. Все — это было единственное посещение. Потом у нас была крыса, она завелась в пианино, но эту идиллию пришлось быстро прекратить. На самом деле я настолько занят Оксаной, а она занята собой и мной, что места ни для кого больше не остается.

— А может, когда-нибудь Оксане надоест ее работа?

Дж.: — Однажды мы путешествовали по Северной Калифорнии. Потрясающе красивые места. Я показал ей громадное пространство над Тихим океаном и сказал: «Ксюша, когда ты выйдешь на пенсию, давай поселимся здесь!» Она мне гордо ответила: «Актрисы никогда не уходят на пенсию. Я умру на сцене!»

О.: — А вообще, жизнь так переменчива, что я не уверена, что в эту самую минуту я так бы сказала. Судьба постоянно преподносит какие-то сюрпризы. Вот, может быть, уйду в рок-музыку, стану рок-музыкантом...

Дж.: — Скажу вам по секрету: с Оксаной происходят удивительные метаморфозы, она молодеет с каждым годом и становится красивее. Я это просто вижу. Она сложнейший, труднейший человек, но она проста и открыта. Территория Оксаны — это парадоксальное пространство. Это интересно и режиссерам и партнерам и мне как мужу. Она просто не может надоесть. Знаете, почему Оксана никогда не постареет? Потому что в ней нет ни грамма цинизма и зависти.

О.: — Да ну, ерунда все это! Я просто люблю шершавое искусство и не люблю гладкое. Мне очень нравится постоянно все ломать и переделывать. И еще — иногда встречаться с ветряными мельницами...

ОТ АВТОРА:

Недавно я узнала, что на замоскворецком подоконнике неожиданно расцвел американский кактус

Елена ТРИШИНА