Когда-то эта любовная историянаделала много шума в Полиграфическом институте.Преподаватель влюбился в студентку.Причем преподаватель свою карьеру завершал, разница в возрасте его и студентки была внушительная — тридцать пять лет
ЛЮБОВЬ ЛЕКАРСТВО ОТ ВОЗРАСТА
С тех пор прошло двадцать лет. Художники Юрий Бурджелян и Ольга Акулина неразлучны как Дафнис и Хлоя. Друзьям надоело подшучивать над их странным союзом. Наверное, скажут скептики, такое возможно, если оба не от мира сего, выше всех земных неразрешимых противоречий. Одно слово — художники! Для них жизнь заканчивается за дверями мастерской, и круг основных интересов ограничен поиском свежего колорита. Может, и так. Ну и что? И кто знает, как правильно. Результат-то — простое и тихое человеческое счастье налицо
Местом встречи «простое человеческое счастье» выбрало чердак (поближе к небу), мастерскую на последнем этаже старого дома у Белорусского вокзала.
Два подрамника, картины в ряд, круглый стол для чаепитий. Огромные окна, растения в кадках, которые растут здесь как в ботаническом саду. Рай, одним словом, сильно смахивающий на шалаш.
Юрий Константинович показывает свои картины. «Ню». Они замечательны. Это такой Модильяни, всю жизнь проживший в СССР. 14 февраля в галерее «Юнион» у Бурджеляна открылась выставка. Московские галеристы, пресытившись концептуализмом, видео и прочим актуальным артом, «уперлись» в его живопись как в новые ворота. Удивились, что у нас в стране есть такое чувственное искусство, и сделали выставку. Как знать, будь у Бурджеляна другая жена — ну, такая, какую советуют психологи, ровесница или чуть помладше, — и картин бы таких не было.
С Юрием Константиновичем безумно интересно разговаривать. «Вы ничего не понимаете, — печально говорит он, — я же ископаемое, динозавр. Я в детстве ездил на извозчиках. Когда разгорелся конфликт вокруг КВЖД, мне было восемь лет — я эту стройку смутно, но помню. И как открыли московское метро и пускали в него по пригласительным билетам. Как в домах появилась горячая вода. Как в 37-м из нашего дома по ночам забирали «врагов народа».
Он уже воевал и был ранен под Воронежем, а родители Ольги еще даже не встретились друг с другом. Она родилась, когда он первый раз развелся. Она пошла в школу — он стал преподавать. Шансы, что они когда-нибудь встретятся, а тем более поженятся, были призрачно малы. И вот невероятным образом пасьянс сложился.
Ольга Акулина: — Вначале, в институте, он доводил меня до слез, запрещал пользоваться черной краской и надевать рабочий халат во время рисования.
Юрий Бурджелян: — Это неряшливо, начинают о халат руки вытирать. Мне нравится, когда человек пишет и не пачкается. А когда все в краске... Вот Ира Иванова — хороший художник, но это черт знает что. Оля, покажи ее тапочки.
Людмила Лунина: — Она что, у вас в мастерской живет?
О.А.: — Мы рисуем вместе, нам позируют натурщицы. Каждый художник приходит со своими тапочками. У Иры они особенные.
Л.Л.: — Я боюсь быть банальной, но как ваш роман начинался?
Ю.Б.: — Это было в институте, я сидел на кафедре, что-то там делал. Прибежала стайка девчонок просить за своего преподавателя Косынкина (его собирались перебросить на другой курс). Тогда я впервые Олю заметил.
О.А.: — Юрий Константинович был любимым учителем, его весь наш курс просто обожал. Добрый, спокойный, интеллигентный, искренне в нас заинтересованный — влюбиться было очень легко.
А потом мы поехали на практику в Судак. И однажды ночью пошли гулять. Вдвоем.
Ю.Б.: — Ну это почти случайно получилось. В последний момент все отказались составить нам компанию.
О.А.: — Нам было достаточно одного раза, чтобы все друг о друге понять. Юрий Константинович проявил себя с такой стороны, с которой я совершенно не ожидала.
Л.Л.: — И с какой?
Ю.Б.: — «А из зала кричат: «Давай подробности!» Ничего не было, все в рамках приличий.
О.А.: — Наши отношения развивались по нарастающей. Только одно омрачало радость Юрия Константиновича — мое нежелание слушать стихи. Он их знает массу, Есенина, Лорку. А я не люблю, когда читают вслух. Первое время терпела, пока была в эйфории, но потом робко попросила: «Может, не надо?» И Юра запел. Романсы Вертинского. И я огорчилась еще больше.
Ю.Б.: — В 1936 году я поселился в доме в Староконюшенном переулке, в котором два раза в неделю давали горячую воду. И когда я принимал ванну, от переизбытка чувств декламировал стихи и пел. С тех пор состояние счастья прочно ассоциируется у меня с поэзией.
О.А.: — У нас даже вопросов не было — жениться или нет. Мы сразу знали, что обязательно поженимся. Весь мой четвертый курс мы ото всех скрывались. На пятом новость облетела институт, и в группу стали ходить любопытные — на меня смотреть.
Наш роман проходил под пристальным наблюдением общественности, обрастал невероятным количеством слухов. Через год на практике мы поселились вместе. Я сомневалась, стоит ли так демонстрировать отношения, но у Юры была четкая установка: «Разговоры? Ну и что? Они обязательно будут. Я ничего скрывать не желаю». Но постепенно все успокоились.
Я Юру много лет, даже когда мы уже были женаты, называла по имени-отчеству и на «вы». Все удивлялись. Но видимо, у меня в подсознании сидело, что он безумно авторитетная фигура, к которой на «ты» невозможно. Я долго не могла эту ситуацию «проглотить». А что было с моими родителями...
Ю.Б.: — Сначала было трудно. Мама Оли как-то меня поймала: мы сидели на скамеечке во дворе, и она долго объясняла, что Оля мне не пара. «Сделайте что-нибудь, чтобы она вас разлюбила!» А что я мог сделать? Я так не умею. Вы знаете, что надо предпринимать, чтобы тебя разлюбили?
Л.Л.: — А вы, Юрий Константинович, были холосты?
Ю.Б.: — Да, к тому времени я уже несколько лет один жил в мастерской. И вот глубокой ночью — звонок.
О.А.: — Это было не однажды, много раз. После того как я объявила дома, что у нас роман, мы любим друг друга и собираемся пожениться, родители... сказать, что они были в шоке, — не сказать ничего. Они валялись «в кусках». Первое время мы с мамой безумно скандалили. Заканчивались наши разговоры тем, что я хватала в охапку подушку, звонила Бурджеляну и говорила: «Юрий Константинович, заберите меня отсюда!» Он приезжал на такси, забирал меня всю в слезах, а вдогонку мама тем не менее передавала сверток с курочкой. Через пару дней я возвращалась. И еще через неделю ситуация повторялась. Мы уже поженились, и все равно, когда я шла в гости к родителям, то обручальное кольцо прятала в карман, чтобы лишний раз их не травмировать.
Л.Л.: — Юрий Константинович, чтобы влюбиться в студентку, надо не брать в расчет много обстоятельств. Только восхищаться избранницей и больше ни о чем не думать.
Ю.Б.: — Обстоятельства всегда будут против. А то, что я могу женщиной восхититься, видно даже по моим работам.
Л.Л.: — Партком, местком и прочие общественные организации не вставали на пути ваших чувств?
Ю.Б.: — Проблемы с властями у нас возникали дважды. Уйдя из института, я стал работать в молодежной комиссии МОСХ. И вдруг звонок, вызывают к МГК. Оказывается, на меня написали анонимку: дескать, я был трижды женат и сейчас развращаю молодежь.
О.А.: — Меня развратил.
Ю.Б.: — «Да, я трижды был женат, — сказал я инструктору. — Но это мое несчастье, что два раза пришлось разводиться. Я бы с удовольствием прожил с одной женой всю жизнь, зачем мне такие перипетии?!» Обошлось без санкций.
Второй раз дело было в Париже. В начале 1990-х мы чуть не уехали навсегда во Францию. У меня там давно живет сын, он эмигрировал еще в советские времена. Нам сказали, что я могу получить «карт резиданс», а Оля — «карт де сежур». Мои документы оформили быстро, а с Олей случилась заминка.
О.А.: — Такой дискриминации, с какой мы столкнулись во Франции, мы не встречали нигде. Отвечала за наши документы одна мулатка. «Это чья жена? Ваша или вашего сына?» — говорила она, указывая на меня пальцем, и смеялась вслух. Она думала, что я приехала во Францию искать теплой жизни. Мы были потрясены ее хамством. В России (при том, что люди у нас бывают достаточно бесцеремонные) я никогда не слышала в свой адрес ничего подобного.
Но у Юры по всему миру ученики. Мы встретили одну из них, Лилю, рассказали ей о своих злоключениях, она поговорила с мужем-бизнесменом, тот — со своим шофером, который когда-то возил самого Миттерана. По цепочке история дошла до первых лиц Франции. Жена президента написала письмо (у нас хранится его копия): г-жа Миттеран кровно заинтересована в судьбе г-жи Акулиной. И только после этого в префектуре с нами стали разговаривать по-человечески. Все формальности были улажены, мы получили документы и вернулись в Москву. Думали, что на время, денег заработать. Но как-то с Парижем не вышло.
Л.Л.: — Юрий Константинович не подавлял своим авторитетом?
О.А.: — Вначале сильно подавлял. Мы как-то писали один и тот же вид, стояли на жаре спина к спине. Получились два совершенно одинаковых по стилю пейзажа. Я приложила массу усилий, чтобы из-под его влияния вырваться.
Л.Л.: — Вы обмолвились, что вам модели позируют. А зачем?
Ю.Б.: — Это традиция. Ей уже двадцать пять лет. Раз в неделю в мастерской собираются три-четыре художника, иногда больше, приходит модель — и мы ее несколько часов рисуем. Пробовали рисовать мужчин — не пошло. Девушки пластичней. Мужское тело тупее.
О.А.: — У нас все модели, как только мы с ними расстаемся, встречают своих избранников, беременеют и уезжают за границу. Так что, если кому надо...
Л.Л.: — Раскрепощаете, наверное?
О.А.: — Да уж, приходят зажатые. Мы можем рассказать множество историй о своих моделях. Например, Соня Хазина. Некрасивая, но удивительно пластичная. Или Рита, поэтесса, студентка Литературного института. Красоты необыкновенной. Дело в том, что, пока женщина не разденется, нельзя понять, красивая она или нет. Рита была рыженькая, не очень большого роста, но дивных пропорций. И тело жемчужного цвета.
Ю.Б.: — Женщины любят раздеваться. Это у них черта характера. Но все равно сидеть полтора часа обогреваемой с двух сторон рефлекторами, тяжело.
О.А.: — Были очень терпеливые. Ее как поставишь — она так и замрет на час. Одну мы просто со стула снимали, у нее руки-ноги деревенели.
Людочка была из группы правозащитников. Когда СССР подписал Хельсинкские соглашения, они с братом, восприняв все буквально, подали заявление на эмиграцию в Канаду. Ее выгнали из университета. Они ходили митинговать на Пушкинскую площадь, их забирала милиция. Брат Люды отказался идти в армию, его посадили на два с половиной года и потом еще на три с половиной. Их отца упрятали в психушку — она подняла на ноги всех западных журналистов в Москве, чтобы его оттуда вытащить. Уехали они всей семьей уже при Горбачеве. В США она окончила университет, вышла замуж за американца и уехала в Австралию. Живет сейчас в православном монастыре. Но где бы она ни была, 11 марта, в день рождения Юры, звонит и поздравляет.
Ю.Б.: — Сейчас натурщиц к нам направляет один знакомый, у которого, наверное, связи в варьете — девушки все рослые, ладные. Одна пришла с мобильным. Так и стояла — обнаженная и с телефоном.
К слову о танцовщицах. В 1980-е я рисовал Плисецкую. Два года ходил в Большой, у меня был специальный пропуск.
Майя Михайловна была совершенно замечательная. Однажды три девочки разучивали русский поклон с приглашением. Она за ними долго наблюдала, потом не выдержала — поклонилась сама, чтобы показать, как надо. Разница в движениях была грандиозная. Потом она подошла ко мне: «И это я им должна показывать русский поклон!»
Когда она садилась, или разговаривала с кем-то, или стояла — неважно, — она всегда была готовым произведением. Скульптурой. Никогда больше я таких людей не встречал.
Л.Л.: — Если подытоживать, в чем секрет счастья?
Ю.Б.: — Видимо, что-то совпало — необъяснимое. Со временем наши отношения только улучшались, стало больше понимания.
О.А.: — Я часто задаю себе вопрос: почему мы с Бурджеляном, такие разные — по возрасту, опыту, характеру, — нашли общий язык? Наверное, нам всегда было о чем поговорить. Даже до наших романтических отношений мы все время беседовали — за искусство, за жизнь. Я помню, всей группой рисовали на ипподроме — он ко мне подсел, и мы долго что-то не торопясь обсуждали. Очень содержательное времяпрепровождение было.
Л.Л.: — А круг общения у вас какой?
Ю.Б.: — Наверное, больше мой, хотя на все праздники приходят Олины однокурсницы.
О.А.: — Но ведь не ко мне — к нему. У нас всегда первый тост — за живопись, а второй — за любимого учителя.
P.S. Гости в этом дом собираются часто. И вот какая закономерность. Друзья Юрия Константиновича и подруги Ольги с годами как-то притираются друг к другу, выравниваются и в опыте, и в суждениях, и в облике. И только эта пара, как двуликий Дориан Грей, самым наглым образом обманывает время и выглядит так же, как и двадцать лет назад.
Людмила ЛУНИНА
|