6 февраля в столице на Новинском бульваре открылся Институт Сервантеса. Россия стала 26-й страной мира, в которой появился этот испаноязычный культурный центр. Торжественное открытие почтил своим присутствием наследный принц Королевства Испания Фелипе. В скором будущем в культурном центре обещают провести фестиваль испанского кино. А уже сейчас можно насладиться выставкой великого Франсиско Гойи. Большой друг «Огонька», живой классик отечественной публицистики Юрий КАРЯКИН ее уже посетил, и вот что он нам написал:
В Москве открылся Институт Сервантеса. Надеемся — навсегда. Уверен, что прозываться он будет Домом Дон Кихота. Это и очень хорошо, и очень несправедливо. Мы почему-то больше знаем творения, чем творцов. Персонажей понимаем глубже, чем авторов (как нам кажется). Дон Кихота лучше, чем Сервантеса. Братьев Карамазовых — чем Достоевского, и, уж конечно, Одиссея — чем Гомера. Разве только Пушкин и Гете здесь исключение радостное. Творец все-таки выше своего творения. Творцу и первое слово благодарности.
Радостно и гордо вспомним, что «Дон Кихот», родившийся в Испании в 1605 году, заново родился в России XIX века: можно даже сказать, что из всей мировой зарубежной литературы этот роман (а еще, конечно, «Гамлет» и «Фауст») нигде не прижился так, как в России. Это самый русский иностранный роман. Наши гении Пушкин и Достоевский считали его — своим, самым родным. Достоевский даже готов был идти с ним на Страшный суд:
«Во всем мире нет глубже и сильнее этого сочинения. Это пока последнее и величайшее слово человеческой мысли, это самая горькая ирония, которую только мог выразить человек, и если б кончалась земля, и спросили там, где-нибудь, людей: «Что вы, поняли ли вашу жизнь на земле и что об ней заключили?» То человек мог бы молча подать Дон Кихота: «Вот мое заключение о жизни, и можете ли вы за него осудить меня?»
Без этого романа не было бы, наверное, ни «Идиота», ни «Сна смешного человека». Да, в сущности, оба эти произведения и есть наш собственный «Дон Кихот». Осмелюсь сказать больше: в самом, казалось бы, мрачном, «жестоком» писателе нашем Достоевском жил Дон Кихот и помогал ему как никто (из героев литературы) жить и творить, спасаться. И слова Смешного человека: «Я видел истину, я видел и знаю, что люди могут быть прекрасны и счастливы, не потеряв способности жить на земле. Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей» — слова эти были воплощены и в самом Достоевском.
(Не забудем также, что для Сталина «Дон Кихот» было словом ругательским. Тоже своего рода самоаттестация.)
Жаль, конечно, что Гойя побывает у нас недолго. Но зато само соединение этих имен — Сервантеса и Гойи — это, если угодно, настоящее открытие. Гойя называл своими учителями: «Природу, Рембрандта и Веласкеса». О Сервантесе, о Дон Кихоте не сказано ни слова. Не сказано? Сказано! Только другими словами. И когда будем смотреть «Капричос», поставим мысленно в этот ряд публикуемый здесь гойевский рисунок Дон Кихота, сопоставим его с сорок третьим, самым, быть может, знаменитым офортом «Капричос»: «Сон разума рождает чудовищ». Не является ли этот Дон Кихот еще и духовным автопортретом самого художника? (Есть даже гипотеза: сначала этот Дон Кихот и должен был быть поставлен как раз на место 43-го офорта — так сказать, скрытого автопортрета художника). Во всяком случае, в Гойе, как и в Достоевском, тоже жил Дон Кихот, тоже помогал ему жить и творить, помогал спасаться. Сколько понаписано о сумасшествии Гойи и Достоевского. Достоевский ответил: «Да моя болезнь здоровее вашего здоровья». Гойя ответил точно так же, только опять не словами, а всем своим творчеством.
Когда я впервые увидел «Капричос», потом — «Бедствия войны», серию гравюр об инквизиции, побывал в музее Прадо (особенно в зале «черной живописи» из «Дома Глухого»), я все более утверждался в мысли: «Да это же как «Бесы» Достоевского!»
Посмотрите на первый офорт «Капричос» — открытый автопортрет: Гойя повернулся спиной к бесам, которых он одолел. И сравните этот автопортрет с перовским портретом Достоевского, написанным в разгар работы писателя над «Бесами»: перед нами Достоевский, тоже одолевающий своих бесов...
Может быть, нам еще предстоит понять, что Гойя, как и Сервантес, Гойя, вершивший свой Страшный суд над злом, — тоже является нашим, родным, одним из самых русских иностранных художников.
«Дон Кихот» Сервантеса, гравюры и живопись Гойи, как и вся подлинная мировая культура, созвучны бесстрашной мысли Достоевского: «Бытие только тогда и есть, когда ему грозит небытие. Бытие только тогда и начинает быть, когда ему грозит небытие».
Дом Сервантеса в Москве — это еще один островок культуры. Культуры, которая и противостоит небытию, которая и утверждает, спасает бытие, которая и есть неприятие, сопротивление, одоление смерти. Культуры, которая одна, в отличие от политики и даже от религий, действительно не имеет границ.
|