ЗОНА ПРИРОСТА

Красивая северянка Ирина попросила меня: «Пожалуйста, не пишите, что мы самый богатый город России, а то об этом все журналисты пишут. Мы не самые богатые, мы только на третьем месте. Сначала Москва, потом Самара, а уже потом — Новый Уренгой»

ЗОНА ПРИРОСТА

«России могущество будет прирастать Сибирью»
М.В. Ломоносов

МЫ НЕ СЕВЕРЯНЕ

Говорят, что раньше летчики могли долететь до Уренгоя (отныне и далее для краткости я его буду называть именно так) без карты, по факелам. Правда, когда летишь над Сибирью, их сияние пробивается даже сквозь облачный слой. За время полета я насчитал пятнадцать маленьких звездоподобных точечек, которые возникали где-то на уровне восточного горизонта, а потом долго тянулись под нами в темноте далекой земли. Фотограф Юра рассказал, что Уренгой построен так, что из его домов выложено слово «СССР», которое можно свободно прочитать с самолета. Перспектива разглядеть старознакомую аббревиатуру показалась мне настолько заманчивой, что после объявления о снижении я просто прилип к иллюминатору. Из темноты проступила сначала ниточка дороги с чем-то светящимся, то ли стоящим, то ли едущим, которая постепенно переросла в длинные линии корпусов и хозяйственных построек. Никаких букв не складывалось, и я начал думать, что, может, первоначальный замысел архитектора, и правда, состоял в том, чтобы таким оригинальным образом прославить Страну Советов, но потом, когда в результате массовой застройки содержание в виде пустырей огромных площадок внутри букв стало вредить экономике города, от этого смелого архитектурного решения решили отказаться.

Главная и первая особенность, пожалуй, всех северных городов — это собачий мороз на улице и жуткая жара в помещениях. В то время как температура воздуха в районе аэропорта колебалась на уровне минус двадцать пять — двадцать семь градусов по Цельсию, температура в самом здании, наверное, зашкаливала за тридцать. Сибиряки не обманули наших ожиданий: они оказались именно такими, какими я их себе и представлял. Здоровые, плечастые, все в свитерах и огромных, раза в три больше, чем — тоже немаленькая — голова, шапках. В аэропорту их было много, еще бы, ведь основное население Уренгоя — вахтовики, проводящие месяц на добыче, а месяц — дома, с семьей, а единственный транспорт до добычи и с нее — вертолет. Они толкались, хмурились, что-то сердито обсуждали и тихо ругались. Улыбок было мало.

— Вы, парни, не северяне, — без какого-либо пренебрежения, а просто как бы констатируя факт, бросил нам плотного сложения бородатый коротышка, немного напоминающий сказочного гнома, только одетого не в колпак, а в лисью шапку. Впрочем, это было чисто риторическое замечание, во всяком случае, разговаривать с нами обладатель шапки явно не собирался.

ВЕЛИКАЯ СМЫЧКА

В январе 1966 года группа сейсмологов под руководством Владимира Лаврентьевича Цыбенко, выбирая место для установки сейсмической станции, заметила с вертолета, в районе фактории Уренгой, весьма неплохо сохранившуюся сталинскую «зону». Как место дислокации новой станции она подходила как нельзя лучше: здания, правда, казарменного типа, но уже стояли, дорога была проложена, колодец вырыт. Войдя в помещение бывшей лагерной администрации, Владимир Лаврентьевич увидел висящий на стене телефонный аппарат. Ни на что не надеясь (зона была мертва уже почти двенадцать лет), он снял трубку и вдруг услышал:

— Коммутатор слушает. С кем вас соединить?

Цыбенко назвал свой московский номер и почти моментально получил связь, не уступающую по качеству хорошей городской. Оказалось, несмотря на то, что лагеря были распущены еще в 1954 году, бригады связистов и обходчиков телефонных линий никто не распускал. Все они работали и сохраняли линии в полной готовности. Эта история с телефоном стала последним доводом, убедившем Цыбенко в том, что базовую станцию надо ставить именно здесь.

Спустя несколько месяцев рядом с сейсмологами поселились первые геологоразведчики. 6 июня 1966 года бригада мастера Полупанова пробурила первую на Уренгое эксплуатационную скважину. Тогда буровики еще не знали, что открыли на то время крупнейшее в мире месторождение благородного природного газа.

В сентябре 1973 года на месте центра будущего города был забит первый символический колышек. А к лету 74-го года на первой улице, названной улицей Оптимистов, уже были построены школа, магазин, библиотека и пекарня. Так появился на карте страны поселок с вполне созвучным духу времени названием Новый Уренгой, превратившийся 16 июня 1980 года в город.

ГОРОД В КВАДРАТИК

По всей видимости, чехарда переименований не коснулась северного города. Во всяком случае, гостиница, в которой мы с Юрой поселились, располагалась на улице, носившей имя XXVI съезда КПСС. Гостиница оказалась вполне приличной, мы взяли на двоих один «полулюкс», в котором, что меня несказанно удивило, стоял сверхсовременный, навороченный телевизор и отсутствовал даже намек на телефон. Кроме того, здесь знать не знали и ведать не ведали про то, что практически во всех отелях мира, а это заведение именовалось именно «отелем», в стоимость номера входит по крайней мере завтрак. Ну да ладно, как говорится, не завтраком единым жив человек. Поужинав в гостиничном буфете на скорую руку, я решил прогуляться по «родине российского газа», как именовали город многочисленные растяжки и плакаты, пешим ходом.

Спустя три минуты пребывания на улице в состоянии свободной прогулки я почувствовал, что у меня каменеет подбородок, и быстро нырнул в один из расположенных поблизости подвальных магазинчиков. В нем я почувствовал себя вполне уютно: отовсюду веяло Москвой, и от до боли знакомого ассортимента, и от цен, которые оказались выше московских всего процентов на 15 — 20.

Вся моя прогулка получилась составленной из пробежек от одного магазина к другому, а на одном из этапов у меня родилось правило, верность которого мне потом подтвердили местные жители: «В любом нормальном уренгойском доме имеется никак не меньше трех магазинов, и все они — продовольственные. Чтобы далеко не ходить: холодно».

В каждом северном городе дома разные. В Норильске они серые и мрачные. В Анадыре они с двух сторон покрашенные, с двух — ободранные постоянными однонаправленными ветрами. В Сургуте — все разного цвета. А в Уренгое каждый дом — разноцветный. Точнее, он как бы выкрашен разноцветными квадратиками. Белый дом ленинградской серии в красный квадратик или красный дом ленинградской серии в зеленый квадратик, или какой-нибудь еще дом той же серии в какой-нибудь квадратик. Когда идешь по городу, точнее, когда перебегаешь от одного магазина к другому, создается впечатление, что вокруг тебя крутится особым образом сконструированная архитектурная карусель.

Передвигаясь таким образом, короткими перебежками, я прошел местный торговый центр, напоминающий большой столичный универмаг, ГДК «Октябрь», напоминающий крупный кинотеатр, ДК «Газодобытчик», напоминающий Дворец молодежи, общественный центр «ООО УГП», ничего не напоминающий, и, таким образом, оказался довольно далеко от точки начала своего путешествия. Возвращаться обратно тем же макаром не было никакого настроения, и я решил вернуться в гостиницу на частнике.

НЕФТЕГАЗОВАЯ ГОРИЗОНТАЛЬ

Но главное, чем живет город, это все-таки газ. Это чувствуется во всем: в разговорах людей, в уличных плакатах, в телевизионных передачах. Цены на энергоносители в местной прессе печатаются рядом с курсами валют. Все в городе так или иначе связано с газодобычей.

А где газ, там и деньги, поэтому уровень жизни в городе, по российским меркам, неслыханно высок. Средняя зарплата здесь составляет 18 — 20 тысяч рублей. Даже учителя получают неслыханные для Москвы 6 — 8 тысяч, а легендарная техничка в «Газпроме», про которую почему-то рассказывают практически все, — вообще 12. Все это, плюс хорошая инфраструктура, минус несколько более высокие цены и минус собачьи холода, создает вполне приличные условия для вполне приличной жизни, чем уренгойцы и пользуются.

Главные проблемы, которые сейчас обсуждаются в городе, — это добыча десятого триллиона газа и введение платы за общественный транспорт. Еще бюджетников пугают предполагаемые фиксированные надбавки, но это дело еще нерешенное, тут еще бабушка надвое... А так все тихо и спокойно.

За время нашего пребывания в городе родилось восемь новых маленьких северян, из которых трое оказались девочками, а пятеро — мальчиками.

Валерий ЧУМАКОВ