ШТИРЛИЦ-МЫРЛИЦ

Наш человек в Плезантвиле

ШТИРЛИЦ-МЫРЛИЦ

Есть особый вчерашний шарм черно-белого телевизора. Того бабушкиного «Темпа» под салфеточкой, так похожего на ящик для рукоделия. В нем все в три раза медленнее, дикторы похожи на психотерапевтов и в детское время называются «тетя» и «дядя». В нем нет новостей, нет взмыленных ведущих, реклама холодильника «Бирюса» раз в день, и все рано ложатся спать. В кабачок «13 стульев» захаживают сексапильные куколки и взъерошенные идиоты из Театра сатиры, а «а-ну-ка-девушки» с толстыми коленками соревнуются в замесе теста для кулебяки и танцах «ча-ча-ча» с красивыми партнерами только что с витрины парикмахерской. Лепота.

Русского человека от этой ностальгии худо-бедно удерживает советская власть. Убожество дневной сетки, мамина школа и встреча юнкоров телестудии «Орленок» с Урхо Калева Кекконеном.

У американцев и того нет. Им, нервным, иногда так охота соскочить из дикого сегодняшнего дня туда — к улыбкам, кухонным рецептам и большим рекламным пузырям вокруг тюбика зубной пасты.

Так появился фильм «ПЛЕЗАНТВИЛЬ» — про современного мальчика, сбегающего в черно-белый сериал 50-х. В мир без унитазов, пожаров, катаклизмов, мир, где мама ничего не знает о сексе и утверждает, что нет такого слова — «клево». Где на книжной полке стоят одни обложки (содержание в кадр все равно не попадет), кобура у полицейских пустая (она ж только для виду), а черно-белые девушки от внимания смущаются и внезапно расцветают розовым к ужасу окружающих.

Туда мы с тобой непременно должны однажды вернуться.

Только вот бытовых сериалов у русского человека нет. Одна ему дорожка — к черно-белым разведчикам: Тульеву, Клоссу, Кольцову.

Лучше всего — к Штирлицу.

Вообще-то сюжет «Хождение пионера в сказку» придумали русские. Новый Гулливер, Волька ибн Алеша, Оля и Яло, Петя и Красная Шапочка здорово потрудились, чтобы реформировать былинный средневековый абсолютизм в более-менее пристойную республику здорового детского смеха. Русский всегда больше сердился на прошлое и будущее. Когда за тот же сюжет взялись недовольные современностью американцы, получился «Плезантвиль». Эскапистская утопия о бегстве двух тинейджеров из гнусного сегодня, в котором СПИД, сплин, смог и Саддам, в черно-белый сериал 50-х, где мама ничего не знает о сексе и зовет старшеклассницу-дочь «моя тыквочка». В мир с рулетиками, отличными отметками и кисиками по имени Настурция.

ОРТ показало фильм через день после отличных украинских стрельб и за сутки до второй «бури в пустыне». Русский человек понял, что некуда ему бежать от родных пожарищ, кроме, как в берлинскую весну на подмогу к Штирлицу.

Самое здоровское — там все говорят по-русски, не надо повторять всякие спряжения и плюсквамперфекты. Затем в «Элефант», «фрау Заурих, мое почтение, Герман, пару светлого» — и к окну, никому до тебя дела нет. Можно было бы газету взять, но они почему-то все на немецком, а прочее чтиво — либо шифровальные книги, либо личные дела штандартенфюреров — однообразно очень.

Зато там есть фрау Набель, замечательная такая фрау Набель, беленькая ласточка-молчунья в черной шали. Она, конечно, влюблена в Штирлица, но он все время занят отторжением Восточной Европы от НАТО, а она все время печатает на машинке, есть о чем поговорить. Что дальняя канонада, которую она слышит всю свою 12-серийную жизнь, — это только цветочки, и пусть молится, что серий всего двенадцать и войска Второго Белорусского для нее навеки затормозились в районе Пилау, а танки Баграмяна все никак не проедут Восточную Пруссию. Что, вообще-то, немцы совершили великую гнусность, и отдельные обаятельные штандартенфюреры, засланные Генштабом РККА, не меняют общей нелицеприятной картины. Ну и дальше про погоду — она, кажется, раннюю весну любила, лиризм-журавли. Видимо, фрау Набель, как и все сериальские, по-прежнему уверена, что любовь — это прогулки по лесу со вздохами и смиренное прослушивание штирлицевских ноктюрнов, когда он дома и в кофте (радисткины бейбенки не в счет, их приносит аист-медсестра, чтоб жалостней было и еще чтоб можно было выдать себя вологодским акцентом). В общем, если грамотно подойти, девушку ждут великие открытия. А если она под это дело вдруг расцветет розовым румянцем на общем сером фоне и прохожие группенфюреры станут оглядываться, всегда можно сослаться на тяготы войны и недоедание.

Больше все равно делать нечего. В кино идет сплошное «Дойче вохеншау» и «Девушка моей мечты», причем не целиком, а только эпизод, где толстая Марика танцует на лестнице. В шестом ряду непременно сидит Штирлиц, все никак связника не дождется. Немцы давно привыкли и ходят туда, как в церковь, ритуально: «Гутен абенд, герр Штирлиц». В самой церкви стремно, туда постоянно со стаей врывается Кальтенбруннер хоронить своего почечного доктора, который по совместительству брат Плейшнера и предыдущий связник Штирлица. Все очень, очень переплетено, как и положено сериалу. На самом деле вон та белокурая тетка, которая каждую седьмую серию приходит в «Элефант» поглядеть в глаза Штирлицу, — его жена. Все это знают и отворачиваются, чтоб не мешать. В этот момент, кстати, всегда нужно сваливать — Штирлиц непременно расчувствуется, будет много курить, не продохнешь. Сходить, что ли, в Зоологический музей, Борман туда все равно не приедет. Из других развлечений — одна подземная тюрьма гестапо, но это, спасибо, уж лучше вы к нам.

Гестапо можно совершенно не бояться: у них у всех пустая кобура, а у патрулей реквизитные автоматы из цельного куска железа. Пистолеты стреляют только у положительных, у Гельмута да у Штирлица, если б Штирлиц об этом догадывался, он давно бы всех перестрелял и водрузил Красное знамя над Рейхстагом. В смысле темно-серое со светленьким серпом-молотом. Но не стоит его разочаровывать, пусть еще погеройствует. Недолго осталось, апрель на носу.

С прочими надо что-то делать, однозначно.

К радистке не лезть, а то кто ж потом по Берлину будет с детскими кульками бегать, надо же и Штирлицу когда-то поволноваться, не дома. Все у нее и так будет отлично — понервничает и перестанет. Мальчик не простудится, а всех, кого надо, шлепнет Гельмут.

Вот Плейшнера спасти следует, вреда от него все одно никакого, а старика жалко. Тем более до Цветочной улицы от Александерплац рукой подать: завернул за угол — и на месте; главное, не споткнуться о белые буквы «Швейцария, Берн», а там — гуляй не хочу. Улица безлюдная, хозяин книжного магазина ко всему привычный — то цветочные горшки туда-сюда переставляют, то добрым людям проходу не дают, то профессор Плейшнер из окна выпадет, нехорошая улица, что поделаешь. Входишь в подъезд, где эти жлобы в шляпах раскуриваются, ствол вперед, они синхронно хвать за под мышки, а там в крайнем случае реквизитная накладка, чтоб оттопыривалось, — вот удивленные у них будут рожи, как у Клауса, Рольфа и Барбары, когда их будут валить каждого с одного выстрела (нечего патронами сорить); ах-ах, «вы ошиблись адресом» — нет, сука, это вы ошиблись, по чужим явкам шастать. Надо было мне еще раньше прийти, когда вы профессора учили кофе холодной водой запивать, вместе бы оттянулись.

На обратном пути завернуть к Даллесу, сказать, что усы с трубкой — признак не мужественности, а короткого ума, тому примеров тьма, хотя бы Говорухин. Что наши его в этот раз сделали, как мальчишку, и еще десять раз сделают — хоть в Карибском кризисе, хоть со стеной, и Гафт с Эйбоженкой ему не помогут. И чтоб не думал в мемуарах звать ЦРУ самой выдающейся разведслужбой мира, терпеть не могу вранья. Он, конечно, спросит, что такое ЦРУ, но на это надо сказать: «Ты, мужик, запомни мои слова, а в 49-м поймешь». Даллес там по-русски тоже отлично догоняет.

Обязательно плюнуть в Сталина — он в 12-й серии диктует шифровку для Рузвельта и всячески корчит из себя порядочного. Ему тоже сказать про усы и трубку — пусть помучится. Пусть бубнит: «Абыдно, паньмаишь, абыдно. Ну ничего еще в этом фильме не сдэлал, только вошел...»

Катю с бейбятами — в Швецию, пастора на лыжах — в Швейцарию, физкультура полезна, провести с ним разъяснительную беседу о поп-музыке — помнится, старик как-то не по делу катил на Эдит Пиаф. Научить Габи песенкам Sweet dream baby и Crazy man, crazy («Девочка созрела»), а то она в каком-то сплошном миноре. Проследить, чтоб физика Рунге близко не подпускали к работе, в кино всякое случается, еще придумает Гитлеру бомбу. За этими «членкорами по фамилии Петров» (как пел Борман) глаз да глаз.

Не забыть взять автограф у Тихонова с Табаковым, пусть черкнут что-нибудь на салфетке по-арийски.

Потом выставим на видном месте в «Планете Голливуд».

Денис ГОРЕЛОВ