11 апреля, воскресенье
— Это не то, что вы подумали, не мимолетные встречи и бурные романы, о которых, даже если они и имели место, взрослые люди обычно молчат. И что такое роман? Эмоций масса, но хочется поскорее забыть. Любимые же женщины — тоже масса эмоций, но при этом всерьез и надолго. Те, кто перепахал, о ком не забудешь.Николая Сванидзе «пахали» все, начиная с бабушек и заканчивая женой. В боях он, как пишут, закалился, окреп и возмужал
— Это моя бабушка по отцовской линии. У нее очень извилистая судьба.
Родилась под Минском, потом семья переехала в Луганск. Отец был сапожником. Детей — десять человек. Нищета страшная. Любимая еда — арбуз с хлебом.
Все девочки были очень хороши собой: хрупкие, тонкокостные. Несмотря на абсолютное отсутствие базового образования, тянулись к культуре, очень любили театр.
Бабушка была самая старшая. Она рано пошла работать — в шляпную мастерскую, где дослужилась до мастера. Но тут связалась с революцион-э-рами. Вначале с эсерами, в 1916 году вступила в партию большевиков. После революции работала в женотделе ЦК под руководством Александры Коллонтай.
Одно из семейных преданий гласит, что однажды, летом 18-го, к бабушке в Кремль пришла ее младшая сестра, тоже революционерка. У нее было ангельское лицо, за ней ухаживал Карл Радек. Бабушка выходит — стоит Муся, в длинной юбке, в кожаной куртке, в платке, босиком... и вот с таким маузером.
— А почему босиком?
— Лето было, жарко. Как все простые люди деревенского происхождения, сестра привыкла с весны и до осенних морозов ходить босиком.
Потом бабушку направили на партийную работу в Грузию, где она познакомилась с дедом. Он был совсем из другой семьи — из грузинских дворян, образованный человек. Окончил Петербургский политехнический институт — и ушел в революцию, угораздило его. Они поженились. Дед одно время был первым секретарем Тифлисского обкома партии.
— А бабушка — первой леди при муже?
— У нее была своя жизнь, она работала секретарем райкома. У деда не сложились отношения с Берия. Когда Берия стал большим начальником в Закавказье, деда перевели на Украину, министром. Его прикрывал Орджоникидзе. Но после того как Орджоникидзе не стало, деда арестовали и через неделю убили. Начался новый этап в жизни моей бабушки.
Она тут же уехала в Москву, спасая себя и сына, моего отца. И правильно сделала, потому что буквально на следующий день за ней пришли — и поцеловали закрытую дверь.
Она жила у своей сестры в «Доме на набережной». Вернее, отец жил. А бабушка прирабатывала где-то уборщицей, меняла квартиры, фактически была на полулегальном положении. Но именно это позволило ей выжить.
После войны бабушка работала в Московском экскурсионном бюро, дослужилась там до начальственных постов. Хотя биографию свою, что муж «враг народа», вынуждена была скрывать.
Я помню ее уже пенсионеркой, в компании подруг. Это были все крепкие, могучие, мудрые старухи. Многие отсидели по семнадцать лет в лагерях. Жены крупных партийных и военных начальников. У всех мужья погибли. Дружные, спаянные, с по-хорошему мужскими отношениями, с колоссальной взаимной поддержкой. Потом они одна за одной уходили из жизни. Бабушка была одной из последних, она умерла на 96-м году.
— А по характеру она была эмансипированной дамой?
— Эмансипе ее назвать нельзя. Революционной дамой она была, но не фанатичкой. Идеалы у нее были, но не такие, что «долой стыд». Она обожала оперу и неплохо в ней разбиралась. Для человека с четырьмя классами образования — просто потрясающе. Много читала, память была феноменальная, хорошее чувство юмора, вообще голова прекрасная.
Она меня научила в шахматы играть. Я в пять лет играл на уровне взрослого любителя. Правда, и сейчас играю приблизительно так же, потому как не занимался специально. Но тогда, в детстве, она меня тренировала.
— О революционных буднях вспоминала?
— Довольно отстраненно. Однажды принесла какие-то бумаги Александре Коллонтай в гостиницу «Метрополь», где тогда жило все партийное руководство. Коллонтай встретила ее в пеньюаре. Представляете? Это в 1921 году. По пути обратно бабушка вспомнила, что аналогичный пеньюар видела еще до революции, когда работала в Луганске. Ей велели отнести шляпку в дорогой для местного уровня бордель. И вот мадам в борделе была в точно таком же наряде.
Что касается идеологических вещей, я помню, как она в старости — маленькая старушка была, быть может, потому что с годами люди сутулятся, — и вот она ушком — к «Голосу Америки». Слушала.
Ее взгляды в целом — шестидесятнический набор. Сталина ненавидела. Это было личное — он убил ее мужа. Очень ценила Хрущева, презирала Брежнева и правящую партию. У нее было замечательное настроение, когда началась реабилитация ленинской политической элиты при Горбачеве, пошли публикации о Бухарине, напечатали воспоминания его жены Анны Лариной. Они дружили семьями.
Она не любила Троцкого, но очень уважала и ценила как политика и как оратора. Говорила, что, когда Сталин выступал, все шли в буфет, потому что тускло, серо, с грузинским акцентом. Не очень любила Зиновьева, но жаловала Каменева. Нам это сложно представить, они в нашем сознании идут парой, но ведь это два совсем разных человека.
Она не любила Ельцина — за то, что он коммунистов придавил и при нем Ленин фактически был приравнен к Сталину и стал восприниматься как его предтеча. Поскольку мои настроения были гораздо радикальней, чем ее, она, будучи мудрым человеком и очень меня любя, на такие темы не разговаривала.
— Это бабушка моей жены Марины. Мы познакомились в период моего бурного за Мариной ухаживания. Это все происходило у нее на глазах, и она несколько испугалась. Один раз прямо и сказала: «У вас, Николай, темперамент бешеный, через седло перекинете и увезете!» Насчет темперамента мне польстило, а насчет седла я попытался ее успокоить. Позже мы хорошо понимали друг друга, насколько это было возможно при разнице в возрасте и биографиях.
Зинаида Васильевна Ершова — самый легендарный человек в нашей семье. По преданиям, с нее писали профессора Никитину, сыгранную Любовью Орловой в фильме «Весна». Что-то действительно там есть похожее, хотя Зинаида Васильевна никогда не говорила с умным видом слов типа «масса Солнца составляет...»
Ее и сегодня называют русской Кюри. Профессор, женщина-радиохимик, получившая первый уран. Причем голыми руками. Это нормальная была практика. И перевозила экспериментальные образцы в сумочке, в поезде клала под подушку.
Физфак МГУ она окончила году в 1926-м. Причем говорила, что, не будь революции, позволившей ей получить такое образование, все равно стала бы физиком-экспериментатором.
На первом курсе университета она познакомилась с сыном знаменитого русского фабриканта Второва. В одном из домов этого фабриканта живет сегодня американский посол. Это знаменитый «Спасо-хауз».
Так вот сын этого Второва учился на физфаке МГУ. Отец его в революцию пропал при загадочных обстоятельствах, мать убили большевики. Сестра младшая, которая все это видела, сошла с ума и умерла в сумасшедшем доме.
У нас сохранились фотографии 1920-х годов: по-голливудски красивый молодой человек. Они с Зинаидой Васильевной поженились и поехали в Сочи. В гостинице спали на рояле — кругом крысы бегали. На обратном пути оба заболели тифом. Их привезли в Первую градскую. Она выкарабкалась, а у него начался дифтерит, и он умер.
Через несколько лет последовало второе замужество с еще более трагическим финалом. Второй муж Зинаиды Васильевны Андрей Филиппов был прокурором Москвы и Московской области. В 38-м его расстреляли.
Недавно вышла книга о московских прокурорах. Об Андрее Филиппове там только хорошее. Человек был уникально порядочен. Причем к нам авторы не обращались, информацию нашли по своим источникам. Я помню, одно время жена и теща нервничали: Филиппов занимал такой пост в 30-е годы. Вдруг выяснится, что, перед тем как погибнуть, он сам руки по локоть замарал. Но ни одного дурного слова про него никто не сказал.
— И как же бабушка после расстрела мужа? Тоже убежала куда глаза глядят?
— Она, когда все это случилось, была в Париже, в научной командировке. После защиты кандидатской диссертации ее отправили в институт к Ирен Кюри. Ирен и Фредерик Жолио-Кюри были ее личными друзьями. И там всерьез обсуждали, стоит ли ей возвращаться обратно. Но в Москве оставалась ее маленькая дочь, и она вернулась.
Это был любимый сталинский ход: одного в семье расстреливали, а второго миловали. Зинаида Васильевна была очень хорошим специалистом. У нее были все шансы поработать на шарашке, в лагере. Но судьба уберегла.
С замужествами в ее жизни было покончено. Хотя после войны к ней сватался Завенягин, руководивший всей советской атомной промышленностью.
— Но она отказала, решив, что это плохая примета?
— Да. Надо сказать, что вскоре после этого он умер. Перед войной она работала в Гиредмете начальником большого отдела. Кстати, в радиохимии было очень много женщин. Зинаида Васильевна воспринимала эту бурно развивающуюся область науки как женскую вотчину. Может быть, потому что основателем радиохимии была Мария Кюри, единственный кумир профессора Ершовой.
— А что русская Кюри делала во время войны, работала над атомной бомбой?
— Да, но только с 1943 года. А до этого в эвакуации в Казахстане руководила свиносовхозом. И совершенно нормально у нее это получалось. Талантливым была менеджером: надо — физическим институтом «рулила», надо — свиносовхозом.
— Ну а всяких там мук совести по поводу создания смертоносного оружия она как дама, существо чувствительное, не испытывала?
— Атомная бомба ее не пугала. Но в мае 1945 года она, руководствуясь какими-то своими моральными представлениями, отказалась ехать в Германию вывозить оборудование. А насчет чувствительности... Она знала, что такое советские урановые шахты и рудники. Ощущение опасности было для нее нормой.
После войны была заместителем директора Института неорганических материалов — это одна из «дочек» курчатовского НИИ. Женщин директорами не ставили. Но она, по сути, этот институт создала. На пенсию ушла в восемьдесят семь и продолжала числиться консультантом.
— А внешне?
— Хрупкая, стройная. Всегда на каблуках, даже дома. Подтянутая и властная. Но не поверхностно, то есть: «Поди, подай и пошел вон» — а по характеру.
К туалетам относилась очень тщательно. Одно из семейных преданий гласит, что, когда она ехала в Париж, выбор нарядов шел отдельной статьей. Ей полагалось быть витриной советского образа жизни, иметь весь гардероб с маркой «Сделано в СССР». Помимо прочего у нее была сработанная в Москве кротовая жилетка, пользовавшаяся в Париже большим успехом.
— Для общей благостной картины надо рассказать, как она стояла у плиты...
— Готовить она не умела. Единственное, пекла тонкие блинчики и любила делать вареники, которые в семье по причине их малой съедобности называли атомными галушками. И еще Зинаида Васильевна классно варила варенье, но это был процесс, технология, это было похоже на экспериментальную химию.
Дома она не командовала, но я догадывался, как она могла это делать. Я думаю, боялись ее до смерти.
— Николай! Поскольку каждое поколение развивается немного в пику предыдущему, следует ожидать, что мама и теща ваши — женщины в высшей степени домашние.
— Домашних женщин в нашей семье вообще нет. Теща моя, Ксения Андреевна, физик. И тесть покойный был физиком-теоретиком. Для советских людей они немало поездили, несколько раз бывали в длительных командировках в Дании, в Институте Нильса Бора, дружили с его сыном, тоже нобелевским лауреатом.
А мама моя профессор истории, специалист по западному Средневековью. У нее масса учеников, учебников, книг. Сейчас она часто выступает по «Эху Москвы», рассказывает об истории средневекового костюма, об отношениях между мужчиной и женщиной в Средние века, о быте викингов. Все что угодно. Может рассказать на уровне научного совета, а может — на уровне школьника.
Мама родилась в Одессе. С отцом познакомилась в МГУ: ей было семнадцать, отцу — лет двадцать пять. В семье моих родителей, как и у нас с Мариной, нет ярко выраженного лидера: в разных ситуациях каждый выступал в качестве такового.
— Вы, когда с будущей женой познакомились, не испугались?
— А чего бояться? Я, в общем, тоже был не с мороза пришедший. Никаких комплексов — ни социальных, ни интеллектуальных — я не испытывал.
— Вы не думали, что, раз у мамы и бабушки такие судьбы, то и будущая жена... не то что будет верховодить, но... человек с характером?
— Что будущая жена человек непростой, я понял еще до того, как познакомился с ее родными. Ясно было, что наследственность серьезная, чтобы не сказать драматическая. Но в семье было четкое распределение ролей, всегда было ясно, кто за что отвечает. Меня никто не обижал. Даже тогда, когда в карьерном плане я имел только богатые перспективы.
— В одном интервью Марина с царственными интонациями рассказывала, как вы за ней ухаживали, — очень старались. А у нее чувства проснулись далеко не сразу...
— Все так и было. Действительно, ухаживал, она была замужем. В результате она сделала тот выбор, который сделала.
Марина, как и я, историк по образованию. Уже лет пять мы работаем вместе, она главный редактор программы «Зеркало». По характеру, да и внешне, она больше похожа на бабушку Зинаиду Васильевну. И интонации у нее соответствующие проскальзывают. Я понимаю, что феминистские штучки могут быть необратимы. Но в моем случае никаких сомнений в поле окружающих меня женщин у меня не возникает.
У меня есть старая песня, которую я готов вам тоже исполнить. Я считаю, что история нашей страны очень здорово перемолола мужской генофонд. Тоталитарная система больше подминает мужчин. Они от природы более активны, агрессивны. И, когда эти качества из поколения в поколение подавляются, мужчины вырождаются даже физически.
Независимые образованные женщины — это очень хорошо. Но это не дает мужику права расслабляться. И если он остается в тонусе, осознает свою роль и действует сообразно ей, никаких проблем в семье не возникает.
Людмила ЛУНИНА
На фотографиях:
просмотров: 256182
просмотров: 228485
просмотров: 144066
просмотров: 117267
просмотров: 90323
