Сняв с женщины одежду, Хефнер, по его глубокому убеждению, подарил ей свободу
В ГОСТЯХ У КРОЛИКА
Главному «плейбою» современности Хью Хефнеру исполнилось 75. Как реагирует на сей непреложный факт Америка, пока не знаю. Но в нашей редакции это персональное долгожительство вызвало у мужской половины заметное оживление. «И это в то время, когда все прогрессивное человечество во главе с НТВ борется с наступающим на свободный капитал диктатом», — захлебывалась моя мысль негодованием.
Оценив мой полный укоризны взгляд, ничуть не смутившиеся коллеги стали выражаться. В том смысле, что политика переменчива и приоритеты в ней не постоянны, а весна и красота — ценности непреходящие. И, всучив мне «Плейбой», отправили с глаз долой освещать вехи большого пути его отца-основателя. Видно, чтобы не мешала им предаваться нахлынувшим до щекотки в носу воспоминаниям.
«Жила бы я в Америке, — по-доброму замечталось и мне, — запросто могла бы усадить по самую макушку своих старших редакционных товарищей. Обвинила бы их, выражаясь юридически, в вовлечении моего лица в визуальное лесбийское общение вопреки моему желанию. И дело бы с концами. Но, увы, мы не в Америке».
Держа в руках «Плейбой», я испытала примерно то же самое, что чувствует еврей перед «Майн кампф». И, выругавшись в сердцах, честно спросила себя: «Что ты знаешь о его создателе»? Вырисовавшийся ответ не вдохновлял. Единственное, что пришло на память, как года три назад 72-летний Хефнер в окружении семерых девиц вещал в телевизоре о чудодейственных качествах Виагры. Но подобная демонстрация гигантизма породила грустные размышления на тему скоротечности жизни и как следствие возможности возникновения маразма.
И еще одно упоминание о нем в читанной когда-то в детстве книге актрисы Лив Ульман, побывавшей по случаю на вечеринке у хозяина «Плейбоя». Помнится, что обилие сновавших по хефнеровским угодьям полуголых «крольчих» и фильм о большой зоофильской любви девочки к собаке нарушили тогда целостную картинку мира не только видавшей жизнь норвежской женщины, но и целомудренной советской девочки, то бишь меня. И если набожная Лив отделалась молитвой — чтобы ее любимая такса не узнала, что ей привелось увидеть, — то я, как натура младая и психически не сформировавшаяся, долгое время обходила стороной и стариков, и собак...
Подобного багажа более чем скромных знаний явно не хватало для объективного взгляда на предмет. Пришлось наверстывать упущенное и обратиться к хефнеровской биографии.
Оказалось, что этот большой оригинал смутил не только наши с Ульман умы, но и умы американские. Особенно поначалу. Больно уж рьяно, всего себя до последней капли принялся отдавать Хью делу публичного оголения дам. До него предаваться открыто этому увлекательному мужскому занятию было не принято, хоть и появились эротические изображения куда раньше первого печатного станка. Эмпирическим путем (а наш герой по всему видно не дурак, за 2,5 года окончил универ, искренние ему аплодисменты) Хефнер пришел к такому раскладу: если голый объект поместить в обрамление из неглупых мыслей, качественной литературы и юмора, то из неприличного объект превращается в приличный. А кто не согласен, пусть бросит в него камень. Однако на ухоженных американских двориках стояли еще 50-е, и желающих размяться обнаружилось предостаточно. Хефа привлекли к суду, инкриминировав ему растление 16-летней актрисы Джейн Мэнсфилд, принимавшей на «плейбоевских» снимках раскованные не по годам позы. К сожалению, история не сохранила стенограмм тогдашнего судебного заседания, но известно, что жюри присяжных (7 против 5) растлителя малолетней оправдало. Не будем задаваться наивным вопросом, что в королевстве было не так и почему? Сам Хефнер, судя по развитию дальнейших событий, ответ знал. Тираж «Плейбоя» сразу же подскочил на 4 миллиона экземпляров.
Благодаря этому, в общем-то, незначительному эпизоду с хеппи-эндом (в богатой биографии героя были события и покруче) Хефнера принято причислять к лику мучеников сексуальной революции. Да и сам герой не прочь невзначай обронить: мол, обидно было за людей, лишенных элементарной возможности предаваться естественным радостям по собственному желанию, а не по супружескому долгу и регламенту. А о революции, типа, и не помышлял, само получилось. Что-то мне это напомнило... Уж не знакомую ли историю про симбирского гимназиста, тоже когда-то хотевшего всего-навсего отомстить за любимого брата?!
— К «Плейбою» я отношусь отрицательно. Считаю, что для такого журнала у нас еще не наступило время. Не созрело еще наше общество, чтобы воспринимать его нормально. Мне неприятно, что и у нас в стране есть такое издание. Оно равносильно программе «Про это», которая, слава богу, сейчас исчезла из эфира.
— А американское общество для «Плейбоя» созрело?
— Те американцы, с которыми общался я, относятся к «Плейбою» снисходительно. Думаю, что особой погоды он и там никогда не делал. Так, обычный ширпотреб для людей определенного развития.
— Что бы вы могли пожелать Хефнеру к 75-летию?
— Ничего.
(Из разговора с диктором Игорем Кирилловым, под голос которого я росла.)
...Пролистывая книгу его жизни дальше, я отчетливо поняла: Хефнер — это редкий пример человека, которому повезло с рождения.
При других исходных из него наверняка ничего стоящего, причем стоящего на миллиарды долларов, не получилось бы. Судите сами.
Папа Хью, хоть и скромный бухгалтер, сильно гордился тем, что его предки из поколения в поколение, как благую весть, несли погрязшему в неведении люду пуританские ценности, и тем, что в анналах их родословной числятся такие столпы американского протестантизма, как Уильям Вредфорд и Джон Витроп. А это практически то же самое, что у нас иметь в дедах и прадедах митрополитов. Поэтому отношение к женщине в семье было сформулировано однозначно: женщина — мать, все остальное в ней от сатаны. Будущему выдумщику «Плейбоя» за такое однобокое отношение к женщинам было очень обидно, поэтому он все время старался о них думать иначе. Думать иначе со временем вошло у него в привычку. Так, благодаря впитанным семейным ценностям, в нем выработалась самозабвенная тяга к несправедливо униженному полу. Да и проповеднические гены не подкачали. Когда Хью возглавил дело «Плейбоя», ему оставалось только в знакомой с детства риторике расставить некоторые акценты в соответствии с духом собственного издания. «Я пришел дать вам свободу... Я дарю вам мечту... Рай... Я претворяю в жизнь множество чужих фантазий... Посмотрите на меня... Делайте, как я...» — примерно такими словами, а главное примером и делом вот уже сорок восемь лет собирает Хефнер под оранжевый флажок с кроликом (фирменный флаг «Плейбоя») свою паству.
Если бы его не было, то явился бы другой. Не в фамилии суть. Секс — это базовая потребность человека. А когда эту потребность сжимают до критического состояния, взрыв неизбежен. Либо мораль переписывается, либо потребность исчезает. Но потребность, как было уже сказано, базовая, поэтому измениться пришлось морали. Сняв с женщины одежду, Хефнер, по его глубокому убеждению, подарил ей свободу. Даже не подозревая, что голыми глянцевыми телами вымостил дорожку более радикальным последователям. Не ведая, что творит, он выпустил на свободу Ларри Флинта, создателя экстремально-сексуального «Хастлера». И когда тот начал освобожденную Хефнером женщину расчленять, выставляя самые незащищенные куски ее плоти на всеобщее обозрение, наш герой искренне возмутился: мол, «освобождал» он ее для чего-то более возвышенного. Так народ в лице Хью Хефнера оказался против Ларри Флинта. И седьмое десятилетие XX века ознаменовала Великая «лобковая война»... В ней, философски рассудил Хеф, по большому счету победителей не бывает. И тогда он решил применить к противнику оружие, испробованное уже однажды гражданином Бендером на зарвавшихся детях лейтенанта Шмидта. К тому же пуля, прочно засевшая в позвоночнике Ларри (кто смотрел фильм Милоша Формана, тот знает, о каком эпизоде речь, — нашелся-таки на похабника Флинта богоугодный гражданин), сделала хефнеровского конкурента более мудрым и сговорчивым. Конвенция была подписана, но сложившийся миропорядок оказался непоправимо нарушен. Так что, читатель, всякий раз теперь, понося «Клубнички», «Красные Шапочки» и прочие сермяжные «порноправды», принимай противоядием маленькими дозами американский «Плейбой» и радуйся. См. теорию Дарвина об эволюции и регрессе.
— Это классный журнал, с которым я вырос. Точно так, как я вырос с Аксеновым, например. Как другие выросли с Пелевиным или с газетой «Московские новости». «Плейбой» — знаковая вещь, статусная. И то, что это был «запретный плод», лишь повышало его ценность. «Плейбой» — это не только порнография и голые девки. Когда Хефнер начинал в 50-е годы, это была приманка. Он расширял допустимость полноты человека. Показывал, что частная жизнь, секс, тело так же интересны и важны, как культура, экономика, деньги, идеи — как все. В стостраничном журнале на секс отводилось полос 15 — 20. Там печатались первоклассные писатели, острые социальные репортажи, полезные советы и так далее.
— Что бы вы могли пожелать Хефнеру к 75-летию?
— Крепкого здоровья. И сказать: «Так держать! (Если бы это не звучало в данном контексте несколько вульгарно.) Я хотел бы быть, как вы».
(Из разговора с издателем Игорем Захаровым, книги которого я читаю.)
...Вот так, разбираясь с главным делом жизни Хефнера, не торопясь и обстоятельно, я приходила к пониманию того, что не такой уж он и распутник. Изобретательный, башковитый мужик. С помощью пары-тройки идеологических трюков увлекший за собой жаждущее раскрепощения население.
К примеру, рубрика, превратившая «Плейбой» из потенциально обыкновенного издания во всемирную знаменитость, — «девушка месяца». Ее Хефнер считает лучшим своим изобретением. Родилось ноу-хау по причинам сугубо материальным. Манекенщицы, которые снимались для первых номеров, требовали непомерную плату. Денег не было. Номер «горел». Надо было что-то срочно предпринимать. Роль ньютоновского яблока сыграла заурядная, но миловидная секретарша редакции Шарлен Дрэйн. Именно ей выпала честь пробегать мимо Хефнера в тот судьбоносный момент. За способность быстро раздеться перед объективом Шарлен в качестве гонорара получила машинку для наклеивания адресов, что сильно облегчило ее трудовую жизнь.
А каждая американка, при наличии фигуры и честолюбия, — имела возможность стать «девушкой месяца» (гонорар — 20 000 долларов) или «девушкой года» (100 000 долларов) и хоть ненадолго свои достоинства прославить. Неудивительно поэтому, что в своих интервью Хефнер позиционирует себя примерно так же, как советская власть педагога Макаренко. Человеком, который дает подрастающему поколению путевку в жизнь. Вот и задумаешься тут, кто больше прав — Хефнер со своим изобретением или многочисленные поборницы женских прав с лозунгами: «Долой женскую эксплуатацию!» Как будто уборка, готовка или укладывание шпал, извините за пафос, не та же эксплуатация при существенно меньшей зарплате.
Еще одно великое прозрение посетило Хью, когда он понял, какой потенциал нерукотворной радости для рядового читателя таится в раздевании на журнальных страницах не доступных в жизни звезд. Человека постоянно преследует искушение заглянуть в «замочную скважину», будь то полуоткрытая дверь или же вечность. И Хефнер великодушно предоставляет возможность удовлетворить свое запретное желание. Первой отдушиной для человечества стала ММ — хефнеровский талисман наряду с кроликом Банни. С нее начался «Плейбой». С нее когда-нибудь закончится и сам Хефнер. По крайней мере местечко на кладбище «Вествудский мемориал» возле могилы Монро он уже себе прикупил. Правда, друзья его долго от этой затеи отговаривали — раз уж собираешься тратить деньги, то лежать надо не рядом, а сверху. Но это частности...
Вслед за ММ были ББ, КК, Тейлор, Лорен... Всех сразу и не упомнишь.
Пытался ли действительно Хефнер, кроме банального зарабатывания, чего-то достигнуть? А если пытался, то чего?
— Может быть, «Плейбой» и хороший журнал, только я его не читаю. Конечно, пролистывал в молодости, когда на глаза попадался, но никакого особого впечатления он не оставил. В общем, его поклонником я не стал.
— Может, вам просто было не до девушек, как в песне, — «первым делом самолеты»?
— Ну почему же. У нас на борту станции висел снимок обнаженной девушки. Представьте: в осеннем лесу, среди листвы... Нам этот снимок нравился. Правда, однажды товарищи из добрых побуждений сунули нам с собой в полет порнофото — все-таки три месяца без женщин. Так мы эти фотографии порвали, мы же нормальные мужики, а не какие-то извращенцы. А вот ту лесную красавицу я помню.
— Вы могли бы что-нибудь пожелать Хефнеру к его 75-летию?
— Ну почему бы и нет. Есть такой анекдот. Один мужик жалуется врачу: «Мой сосед, еще старше меня, а говорит, что все еще может». — «Ну и вы говорите». А пожелать я ему хочу, как и любому стареющему человеку, чтобы у него при такой жизни с Виагрой сердце выдержало.
(Из разговора с космонавтом Георгием Гречко, который видел наш мир с высоты.)
Прокручивая выловленные в Интернете снимки плейбоевских голышек, я честно пыталась погрузиться в мир мужских грез. И хотя этому очень мешали не кстати всплывавшие воспоминания о женской бане, я вглядывалась в изображения блондинок, брюнеток, с пышными округлостями или по-мальчишески поджарых, знаменитостей и неведомых простушек. На пляже... в пустыне... в салуне... на яхте... Получалась какая-то однообразная фантазия мутирующего подростка, томящегося ожиданием полноценной эрекции и оргазма.
Ручки, ножки, пупики, лобки сливались в абсолютно безликую самочку. И тут меня осенила догадка: индивидуальность — это последнее, что волнует Хефнера и его адептов в дамах. К чему она им, если они до сих пор смотрят на женщин глазами живущих в них мальчиков.
Ну не повезло Америке на своих Петрония, Боккаччо, Мопассана, не было у темы достойных популяризаторов. А те, кто были, вроде Генри Миллера, старались от родных пенат держаться подальше и проникали на родину исключительно контрабандой.
Что было делать несчастному половозрелому американцу, как повышать свое сексуальное образование? Но процесс, как говорится, шел. Особо продвинутые использовали для подобных нужд социологические отчеты ученых мужей Кинси, Мастерса и Джонсона, для иллюстрации украдкой покупая из-под прилавка открытки фривольного содержания. Остальные довольствовались живописью неизвестных художников в общественно-полезных местах.
Неудивительно, что при таком безрадостном раскладе и.о. главного певца, и.о. главного выразителя многомиллионных чаяний у них оказался Хью Хефнер. Как всякий полноценный реформатор, присовокупивший к национальным добродетелям, успеху и деньгам, еще одну — секс. Завалив своим «Плейбоем» полмира, Хефнер до сих пор не устает доказывать оппонентам, что эти понятия связаны гораздо теснее, чем нам кажется. И очень расстраивается, когда к его фрейдистским адаптациям относятся без должного внимания.
— Роль «Плейбоя» в моей жизни? Никакой. Сколько у нас капитализм со своими свободами, десять лет? Значит, при старом, регламентировавшим все и вся режиме, как называют то время идеологи нынешних свобод, мне было лет 27. А девочками мы стали интересоваться лет с пятнадцати-шестнадцати. Без всяких «Плейбоев». Помню, как компанией с девочками мы часто купались обнаженными. И не стеснялись, и пошлости не было. А касательно «Плейбоя» и его роли... Роль эта слишком преувеличена. Вы же сами понимаете значение и пиара, и рекламы. Хотя это не ново. Посмотрите, например, на деятелей науки и искусства известной национальности, своих не ругают никогда, только хвалят. И все оценки только в превосходных степенях. Вот люди двигают товар! Нам бы у них научиться.
— А что бы вы могли пожелать Хефнеру к 75-летию?
— Нужно ли что-то желать человеку, у которого все есть!
(Из разговора с Сергеем, «частником», с которым везла этот материал в редакцию.)
Чем живет он сегодня, отошедший от дел проповедник наготы, возмутитель морали?
Известно немного.
Затворничает в своем особняке. А когда в его жилище появляются люди с телекамерами или фотоаппаратами, тут же, как по команде, его «великолепная семерка» (та самая, из рекламы Виагры) в профессионально соблазнительных позах устраивается вокруг патриарха. Когда же люди с телекамерами или фотоаппаратами из дома исчезают, что там происходит, никто не скажет наверняка — в одиночестве ли, в полигамии коротает свои преклонные вечера основатель самого тиражного и востребованного на Земле журнала.
Но, когда он изредка выезжает из своей обители на лимузине, на капоте «броневичка» по-прежнему гордо развевается флажок с кроликом, по многолетним наблюдением известного знатока зверей Брема, самым сексуально разнузданным животным.
Елена КУЗЬМЕНКО
|