«…И ТОГДА НАШИ РЯДЫ СТАНОВЯТСЯ ЕЩЕ БОЛЕЕ СПЛОЧЕННЫМИ»

Марианна МАКСИМОВСКАЯ:

«...И ТОГДА НАШИ РЯДЫ СТАНОВЯТСЯ ЕЩЕ БОЛЕЕ СПЛОЧЕННЫМИ»

Люди с телевизионных экранов почти всегда улыбаются и светятся здоровьем, их гримируют так. Когда я договаривался о встрече с Марианной Максимовской, она меня предупредила — не приводить с собой фотографа. Потому что в обычной жизни Марианна практически не красится, а фотографироваться так она не согласна. Максимовская очень устала за последние дни. У нее утомленное лицо, глаза прозрачные.
А еще я заметил, что, когда она подолгу рассуждает, невольно облокачивается и ложится на локоть... Это определенный признак утомленности! Устала девушка, сразу видно... Замучили ее все эти скандалы

— Ради статистики: сколько вы точно не спали?

— Разве это сейчас так важно? Нет, я не считала ни сколько я спала, ни сколько не спала, потому что это совершенно несущественно сейчас. Абсолютно! Дело не в этом. Я говорю — устала, значит, устала. Были на то причины. Речь идет не только о глобальных вещах — свободу слова душат в России и прочая, речь идет о том, что убивают компанию, которая для меня, например, была больше чем просто рабочим местом. Это была семья, наш дом, если хотите. А тут у меня отнимают эту семью. Смотреть на то, как пытаются разрушить все то, что тебе так дорого, — чрезвычайно больно. Очень сложно лечь... в десять вечера и заснуть, а утром спокойно проснуться.

Утомляло все. Такое неопределенное положение... митинги каждый день... А мне не нравится выступать на митингах, если честно.

— И бороться за свободу тоже не нравится?

— Нет, за свободу... У меня есть гражданская позиция, и за свободу я буду бороться, пока только могу. Но выступать на митингах мне категорически не нравится. То есть... Со своей гражданской позиции я за борьбу. Но ведь это не моя работа! Моя работа — рассказывать про митинги, а не быть их участницей. Я должна заниматься своим любимым делом, журналистикой я должна заниматься. Мне лично очень не нравится, что я должна выступать на митингах, мне не нравится именно этот факт, к тому же я не профессиональный оратор и тем более не политик... Но нас просто вынуждают делать это...

— Кто вынуждает? Руководство канала?

— Нет, конечно! Власть вынуждает! Власть настроена очень жестко нас задушить! Нас выворачивают! Нас душат! Это очевидно! Душат единственный независимый канал, проводят массированную атаку... Какая заманчивая перспектива у власти — уничтожить источник раздражения, то есть нас! Нас ведь некому — понимаете? — некому, кроме нас самих и наших зрителей, защитить... Коллеги даже нас бросили. Это же просто возмутительно, как на нашу ситуацию смотрят коллеги! Я десять лет на ТВ и знаю, как нужно освещать в репортажах митинги! Надо суть показывать! А они? О нас просто лгут на двух государственных каналах, нас просто «мочат»! 31 марта смотрю первый канал. Огромный ведь был митинг, к нам люди пришли за свободу слова бороться, и мы искренне говорили, и люди нам верили, потому что чувствовали, что мы искренне говорим (а если бы я соврала, то люди бы почувствовали и не поверили мне), — а по первому каналу рассказывают о бесплатных бутербродах, намекая, что ими, а не искренностью, мы привлекаем людей... Информация выворачивается наизнанку! Это не просто тенденциозный... это просто омерзительный по своей сути материал! Они искажают то, что произошло на самом деле! Наши государственные журналисты в этой ситуации не думают даже о том, что в этом свете они видны как на ладони! Видны все их намерения! Все их мысли! Это уже цензура!

У Марианны зазвонил мобильный телефон. Она вначале долго слушала в трубке, а потом с тяжелым вздохом сказала кому-то на той стороне: «Ну, ты понимаешь ведь, этого следовало ожидать... Ну... успокойся... я сейчас дам интервью, приеду домой и позвоню тебе, поболтаем. Не расстраивайся».

— Вот, — Марианна победоносно взглянула на меня. — Сами можете наблюдать, даже в выходные... Звонят моим коллегам с других каналов и за огромные деньги предлагают перейти. Элементарно подкупают. Некоторые уходят, конечно... Каждый человек делает свой выбор. Это его дело. Во время таких кризисных ситуаций коллектив объединяется, с одной стороны, а с другой — люди, которые хотят сделать свой выбор, его делают. Я ни на кого не намекаю. Но большинство поступают не так. Большинство приходят на следующий день в редакцию и всем об этом рассказывают. И тогда наши ряды становятся еще более сплоченными, потому что после таких ситуаций мы любим друг друга еще сильней. Так, постепенно настоящих журналистов в стране остается все меньше и меньше — и мы начинаем ценить себя. У меня нет настоящих друзей с конкурирующих каналов, потому что я с печалью замечаю, что среди них нет настоящих журналистов.

— А вам лично с пакостными предложениями звонили? Если да, то какую зарплату, если не секрет, предлагали?

— Нет, мне не звонили на этот раз. Так же, как и не звонили Киселеву, Осокину, Митковой, Сорокиной... Людям, по-настоящему связанным с НТВ. Нас не переманить. У нас здесь корни. К тому же мы настоящие журналисты...

Марианна Максимовская пояснила мне, что такое настоящий журналист. И это мне очень полезно, так как журналист я пока начинающий и, по выражению красавицы Марианны, в общем-то профнепригодный. Она мне так и сказала: извините, Саша, но вы профнепригодны. Я не обиделся. Что ж делать.

Главное, сказала мне Марианна, чтоб у журналиста всегда был так называемый свой message, то есть некое послание народу, тогда он будет настоящим. А настоящий журналист идет в СМИ работать не только ради денег, но и для того, чтобы что-то донести публике, какие-то свои идеи. Настоящий журналист определяется с профессией еще в школе... Марианна, например, начала заниматься журналистикой в шестом классе. В этом возрасте еще не думаешь о том, что журналистика — выгодная профессия в плане денег. Нет, конечно! Просто в этом возрасте на интуитивном уровне у него возникает желание что-то донести людям, какую-то правду, что ли... Тогда-то, как я понял из слов Марианны, у него и появляется свой message.

— Я с раннего детства определилась, что буду журналисткой. То есть классе в пятом еще поняла, что я, как говорится, гуманитарий. Мне нравилась история и не нравилась химия... Я думала идти на филфак, по стопам своей мамы, журналистов в нашей семье не было. Все решила в какой-то мере случайность. Я с детства, класса со второго, обожала читать политические газеты, а родители всегда смеялись, что я такая политизированная.

Марианна, например, выпускала в школе газету. И у нее, как мне кажется, уже тогда был свой message!

— Наша газета называлась «Школьная правда» — и в ней на перестроечной волне мы действительно писали правду, по нашим школьным меркам это было то же НТВ: про уроки, про учителей, приводили в газете цитаты из речей Горбачева, про рок-музыку ту же писали, это была просто революционная страничка. Я помню свою статью — единственная в жизни статья про культуру, она называлась «Браво «Браву»!» (очень оригинальное название), про группу «Браво», как вы понимаете. Да, молодость...

— Я в свое время тоже такую газетку в школе издавал. Писал, что учителя у нас алкоголики, а мы берем с них пример. Прикольно было! Меня за нее из школы выгнали...

— Меня, к счастью, не выгнали, потому что я хорошо училась, то есть учителям, кроме моей активной гражданской позиции, не к чему было придраться. Я хоть и не любила химию-физику-математику, однако ж с детства твердо для себя уяснила, что есть вещи, с которыми надо в этом мире смириться. Я учила все эти предметы, была почти отличницей — и это мне помогало. Я вообще не была внешне похожа на революционерку. Я была маленькой скромной девочкой. Учителя долго потом удивлялись, когда узнавали, чьему перу принадлежит «Школьная правда». Но выгнать не могли. Зато написали в одиннадцатом классе страшную характеристику. Из нее выходило, что я... ну, чуть ли не враг Родины.

Марианна Максимовская никогда не скрывала и не стеснялась того, что у нее в жизни было много учителей, было много людей, под чьим влиянием она находилась. Марианна на журфаке, да и по жизни тоже, была отличницей: всегда сидела на лекциях, и внимательно слушала Засурского, и делала выводы, и жила дальше на оценку «пять». Потом, когда молодой девушкой Марианна только пришла на телевидение, у нее тоже был свой учитель.

— Это был 91-й год, — вспоминает Марианна. — Первый канал, программа «ТСН», пришли мы тогда практически с улицы — без блата, без ничего... Мы оказались в нужное время в нужном месте! Тогда была вольница, которой сейчас нет, так как все места на телевидении уже заняты. Сейчас попасть на телеэкран гораздо сложнее.

Моим первым учителем на ТВ тогда стал Миша Осокин, в бригаду которого я попала на «ТСН». Потрясающий человек! Он меня просто сделал! Осокин научил меня спокойно и... по-философски, что ли... относиться к жизни. Легче воспринимать свои неудачи и всегда иметь перед собой цель.

Марианна с тех пор следует его наставлениям, но не всегда получается. Она ведь женщина все-таки. Эмоциональное очень существо, и порой ей не удается скрыть своих эмоций. Марианну, например, очень раздражают журналисты с отсутствующим message.

— У меня есть своя теория: если человек хороший, то и журналист из него выйдет прекрасный. Но в последнее время все чаще эта теория дает трещины, все чаще я вижу на ТВ гениальных журналистов, но при этом совершенных подлецов. Вот на первом канале один такой работал, врал все про всех.

— На кого намекаете?

— Ни на кого! Разве это так важно? Я один раз не вытерпела, позвонила ему после эфира и так и сказала: вы подлец. Понимаю, что мне не надо было этого делать... Это был эмоциональный женский всплеск, наверное... Следующим учителем был Женя Киселев. Женя... то есть Евгений Алексеевич, конечно, потрясающий человек!.. Он лидер в своей профессии, самый лучший журналист в России! Он тоже много чего мне объяснил.

После всех этих учителей Марианна, как мне кажется, и стала настоящим журналистом.

— Я очень счастливый человек, — считает Марианна. — Мое большое человеческое счастье, что я работаю в своей любимой профессии. Я работаю на потрясающей работе, где меня окружают друзья и учителя по жизни, у меня есть потрясающая семья. Хотя работа на телевидении нелегкая. Телевидение — работа, прежде всего связанная со стрессами, это колоссальная ответственность.

Мне нравится работать в «Герое дня». Человек там показывается крупным планом, это очень правильно. Некоторые говорят: если бы было телевидение в 30 — 40-х годах, то, может, и Гитлера бы не было, потому что крупный план показывает все, тут и слова не нужны. Сфальшивить на экране невозможно. А вообще, жанр телевизионного интервью — это действительно что-то новое. Поначалу было даже очень тяжело. Было много провалов.

— Провал на «Герое дня» — это как?

— Это... ну, естественно, когда не сможешь разговорить собеседника — это провал. Поначалу много таких было. К тому же жанр телеинтервью очень непредсказуем. Садишься в эфир с заготовленными вопросами, а получается все как-то спонтанно, само собой. Поначалу было очень тяжело. Первые месяцы работы в «Герое дня» — это был для меня такой стресс! Я просто была беспомощна! Я потом смотрела свои первые эфиры — и ужасалась. «Отчего у меня такое безразличие к собеседнику порой?» — спрашивала я себя. Вот здесь следовало поддакнуть, здесь нужно было промолчать секунды две... Вот так и училась, на своих ошибках.

Марианна молчит. Видимо, вспоминает...

— У меня вообще нет насчет себя никаких иллюзий. Я не волшебник, я только учусь... Журналистика для меня — ремесло. И, для того чтобы добиться чего-то высокого, я всегда себе напоминаю об этом, я должна упорно трудиться изо дня в день. Десять лет я на телевидении, и этого порой недостаточно, до сих пор в тех же теленовостях, хоть я себя и чувствую достаточно уверенно, у меня есть много недостатков. Например, я, наверное, слишком суха, что ли... и зажата, условно говоря, потому что у меня консервативный подход к новостям, я считаю, там ничего личного не должно быть вообще. А иногда еще бывают такие новости — полвыпуска, что и не улыбнешься нигде...

Вы посмотрите вокруг! — восклицает Марианна. Я послушно смотрю вокруг... Мы сидим в пиццерии. Здесь очень красиво и вкусно пахнет. Наверное, писать об этом не надо. Но что делать, если это правда!

— Я люблю Россию. За богатую историю люблю, за литературу... за то, в конце концов, что я здесь родилась. Но я достаточно рациональный человек, и как рациональному человеку мне многое здесь не нравится. Я хочу, чтобы государство у нас было сильным и справедливым, сильней и справедливей, чем оно сейчас! У нас в России... людей перевербовывают, людей пытаются согнуть... И люди молчат чаще всего, терпят! И мне в наших людях это не нравится! Меня поразила одна история в Приморье. Там у одних отключили тепло, а в соседнем доме не отключили. Дом без тепла вышел на митинг, а дом с теплом их не поддержал. Митингующие не давали людям из дома с теплом проехать на машинах, а люди из дома с теплом выходили из машин и били митингующих. Но ведь настанет день, когда и у людей из дома с теплом отключат электричество!.. Вот ведь в чем суть! Я ненавижу, когда все молчат о своих бедах! Это возмутительно!

— Вам не надоело быть революционеркой? Это же просто утомительно... да и время не то...

— Устала от всего этого. Точно, устала, замучилась. Но ведь для меня лично нет другого выхода. У меня с НТВ связана вся жизнь. Мне от этого не уйти. Что ж делать, буду продолжать митинговать, хотя, если честно, я уже перестала верить в нашу окончательную победу. Нас дожмут, выжмут... А что будет дальше — не знаю. Я не знаю, кем мне в этой жизни быть, кроме как журналистом. Это мое призвание, назначение, миссия, если хотите... Но работать в иных СМИ — ни за что. Вот и получается: мне остается только митинговать. Я вот на митинге 7 апреля даже свой день рождения отметила, 31 год... Никогда бы не подумала! Дома ждали друзья, муж... — а я выступала. На митинге мне все дарили плюшевых таких большущих собачек. Наверное, потому, что эти собачки очень радостно выглядят, а мне в последние дни радости на лице не хватает...

— Жалко мне вас немного, Марианна. Плачете, наверное, много...

(Марианна резко-бодро подняла голову, и ее глаза заблестели.)

— У меня установка такая: никогда не плакать из-за работы! Это неправильная эмоциональная реакция. Плач не помогает, а только расслабляет! Я должна исправлять свои ошибки и бороться дальше. Нужно просто сесть и трезво поразмыслить, решить, что делать дальше. А плакать — это как алкоголь, как транквилизатор, временное забытье. Я ведь еще и не пью и не курю. Мне все говорят: это помогает расслабляться. Но я ненавижу транквилизаторы. Я даже во время всего этого нервного кризиса ни разу не приняла успокоительного (потому что мне не хотелось себя как-то искусственно подавлять).

Марианна помолчала немного. Я тоже. Говорить, наверное, было больше не о чем. Так как говорить нам было больше не о чем, Марианна порассуждала напоследок о погоде.

— Я очень простой человек. Люблю, когда светит солнце и тепло. Люблю позднюю весну, лето и раннюю осень. На улице тогда тепло, все ходят в футболках легких и широко улыбаются. Жизнь в России тогда — как в радостных солнечных европейских странах.

И нет никакого НТВ, никакого «Газпрома», никаких акций и политики. Есть только солнце и радость... «Быстрей бы уж лето пришло!» — наверное, думает в такие моменты Марианна. Этого она не говорила. Это я за нее домыслил.

Саша ИВАНСКИЙ