ЕГО БОРЬБА ЗА НЕПОРОЧНОЕ ЗАЧАТИЕ!

На естественный вопрос, насколько это все серьезно, Нестеренко ответил: более чем серьезно. Это жизненное кредо. И разделяют его около пятнадцати тысяч человек... Сегодня на планете порядка тридцати процентов людей, которым секс не нужен, которые вполне способны обходиться без него. И количество их будет расти

ЕГО БОРЬБА ЗА НЕПОРОЧНОЕ ЗАЧАТИЕ!

«Какой-то вы маньяк... несексуальный»
Поэт Владимир ВИШНЕВСКИЙ

Я много страдал в жизни из-за любви. То есть вообще, пока жив, человек не имеет права сказать о себе, что он много страдал. Если живой еще — значит, мучился недостаточно. Но наиболее сильные треволнения мне причиняла именно любовь.
Поэтому я с радостью запал на Нестеренко.
Мне показалась очень увлекательной его антисексуальная, антилюбовная концепция. Я с наслаждением ознакомился с его сайтом. Все это показалось мне грандиозным приколом — как и вся конференция на сайте, участники которой на полном серьезе (?! — это я насчет полного серьеза) доказывают, что любовь вредна, а секс особенно.
И я позвал Нестеренко к себе в гости.
И он пришел.
И я испугался.
Именно испугом продиктован нижеследующий текст, самым простодушным детским ужасом, ничем иным. Я не хочу пугать читателя, навязывать ему свое отношение к проблеме, смущать его мысленный взор чудовищными картинами будущего... Но я его предупреждаю о том, что будущее уже наступило. Оно — вот оно, тут. И в нем нам с вами, привычно размножающимся половым путем, нет места.

О существовании Юрия Нестеренко я вообще узнал в достаточной степени случайно — прочел в интернетовском альманахе «Сетевая словесность» его очень удачный триллер «Черная топь» и вступил с автором в сетевое сношение, каковая возможность предоставляется в Интернете всякому. У нее есть свои издержки, но есть и плюсы: уже через полчаса автор отозвался.

Эту книгу вообще хорошо бы издать в бумажном виде, говорю не для рекламы. Там речь идет о маленьком городе, затерянном среди тайги, и об ужасных вещах, в нем происходящих. Бывшие хозяева города удумали там совершить нечто настолько чудовищное, что я и рассказывать не буду, дабы не портить вам впечатление. Нестеренко отослал меня к своей авторской странице, и тамто я узнал, что он не только атеист, рационалист и космополит, но и убежденный противник секса.

Убежденных противников секса я до этого времени никогда не встречал. По моему глубокому убеждению, человеком с такими взглядами может быть безнадежный импотент, хотя безнадежных в наше время не бывает — решила-таки мировая медицина эту роковую для Кьеркегора проблему!

Поэтому я и задал естественный вопрос: насколько это все серьезно? Нестеренко ответил: более чем серьезно. Это жизненное кредо, ответил Нестеренко. И разделяют его около пятнадцати тысяч человек.

В жизни он оказался двадцативосьмилетним программистом, сочинителем статей для сетевой и оффлайновой прессы, довольно высоким и, как может читатель судить по приложенному фоторяду, вполне симпатичным. «Даже с бородою». Бывают ли у него судороги после коитуса, не знает никто, включая его самого. Потому что нет контрольного эксперимента. Он еще ни разу никого не... — и не собирается.

— Я уже множество пари заключил. Пока все проигрывают.

— Один мой приятель, диссидент, назвал любовь «результатом черного пиара», разнузданной рекламы. Ты согласен?

— Согласен абсолютно, у тебя неглупый приятель. По подсчетам американских социологов, пятнадцать процентов людей вообще не занимаются любовью, а еще пятнадцать занимаются ею только потому, что так принято, что их к этому подталкивают... Так или иначе сегодня на планете порядка тридцати процентов людей, которым секс не нужен, которые вполне способны обходиться без него. И количество их будет расти. Существовали во все времена честные мыслители (у нас на сайте больше сотни высказываний, от Бэкона и Свифта до Лэма и Карлейля), которые отдавали себе отчет в том, что любовь — форма несвободы, духовного рабства, удел слабых душ, нуждающихся в руководителе либо, напротив, в самоутверждении за счет доминирования. Любовь только маскировка, своего рода камуфляж для откровенного сексофильства. Возможна высокая дружба между мужчиной и женщиной, и со временем, когда равенство полов окончательно станет реальностью, все отношения между мужчиной и женщиной будут выглядеть именно так.

— А ты веришь в равенство полов?

— А ты полагаешь, что женщина не человек? Ну, с аргументами такого рода вообще смешно иметь дело...

— Скажи, ты пришел к этой... программе после неудачного опыта или теоретически?

— Теоретически, причем задолго до всякого возможного опыта. Еще в детстве. Меня всегда смущало, отчего Иван Царевич делает столько глупостей. Как выяснилось — все из-за любви.

— А мысль о том, что он борется с мировым злом, тебя не посещала?

— Мировое зло не более чем предлог, досадная помеха на пути полового инстинкта. Иван Царевич борется за Василису или за лягушку свою несчастную. Ради нее он отправляется в странствие и всем мешает жить. В сексофильском, гедонистическом мире, каков наш, — то есть в мире, где главной ценностью является наслаждение, — человек только к наслаждению и стремится, прикрываясь всякого рода красивыми лозунгами. Никто не борется со злом из ненависти ко злу.

Да и что значит — мировое зло? Представления о нем всегда субъективны. Иван Царевич устраняет Кощея не потому, что Кощей объективно вреден, а потому, что он похитил его распрекрасную.

— Погоди, погоди! Но феномен самопожертвования... это что, тоже все ради наслаждения?

— А в чем ты видишь феномен?

— Как же! Способность поступать вопреки своей выгоде — главная загадка человека!

— Никакой загадки человека не существует. Чем человек так уж принципиально отличается от животного? Способностью к абстрактному мышлению? Но она присуща и обезьяне, и зачатки языка у высших приматов тоже есть. Их вполне можно развить. Феномены самопожертвования сплошь и рядом наблюдаются в животном мире, только животные не строят себе иллюзий. Они понимают, что действуют в конечном итоге всегда ради своей выгоды. Человек иногда совершает и бессмысленные поступки, согласен, — но лишь тогда, когда ложная система ценностей, принятых в обществе, позволяет ему самоублажаться за счет довольства собой: «Вот как я хорошо поступил!» Весь феномен самопожертвования сводится к повышению самооценки.

— Да мне в радость бывает чем-нибудь пожертвовать ради любимой!

— Жертвуя ради любимой, ты действуешь только ради себя. Ради своего наслаждения в конечном итоге.

— Ага. И если и впрямь существует Господь, то он есть только вид кислорода.

— Никакого Бога нет. Человек может сам стать высшим существом, но это будет означать лишь, что он поднимется на высшую ступень эволюции. Это будет означать расширение возможностей его разума.

— И бессмертия души тоже нет?

— Смешно, честное слово... Бессмертие вполне достижимо, но физическое. В течение ближайших ста лет, я думаю, эта проблема решится. Развитие человечества — это развитие разума. Сегодняшний наш разум еще не объясняет мира, но ведь эволюция не стоит на месте...

— Извини, Юр. Но вот одиноко тебе разве никогда не бывает?

— Одиночество — нормальное состояние мыслящего человека. И заметь, что умному в обществе глупцов всегда тошнее, чем глупцу в обществе умных.

— Не сказал бы. Мы, умные, умеем мучить очень изобретательно.

— Но не занимаемся этим, как правило. Что нас останавливает? Разум. Мысль о том, что самоценное мучительство нерационально. Никакой морали нет — есть рассудок. Разумный эгоизм, до которого еще Чернышевский додумался.

— И что же, одиночество тебя не гнетет?

— А почему оно должно меня угнетать? Мир движется по пути индивидуализации. Это у меня в одной ранней повести довольно подробно доказано. На первых этапах развития человечества люди нуждаются во взаимопомощи, теперь можно отдаться нормальному индивидуальному бытию. И чем дальше, тем более мы будем обособлены.

— Скажи, пожалуйста: разве тебе никогда не хотелось приласкать понравившуюся девушку, погладить ее, я не знаю, по щеке?..

— Нет. Зачем? Существуют в конце концов более убедительные коммуникативные средства... В обладании женщиной (а предварительные ласки только ведут к этому обладанию, маскируют желание поскорее перейти к главному) всегда есть что-то от каннибализма. Это научно доказано. Не говоря уж о том, что всякая близость с женщиной — всегда проекция отношений «палач — жертва».

— Фрейд писал что-то подобное...

— Фрейд не более чем старый сексуальный маньяк. Как еще можно охарактеризовать человека, который в каждом продолговатом предмете видит фаллос, а в каждой дырке — вагину?

— Но разве наслаждение так уж греховно? Что плохого в том, чтобы получить удовольствие?

— Привыкание, в нем-то вся и беда. У нас на сайте есть фотография, где та самая знаменитая крыса жмет и жмет без конца на клапан, вызывающий раздражение того участка ее мозга, который отвечает за наслаждение. И забывает о еде, и умирает от голода. Человек, занимающийся «любовью», — точно такая же крыса. И вообще любовь — это выдумка людей, ищущих прикрытия для своего типично животного желания бесконечно наслаждаться. Мы живем в мире гедонистов, больше всего озабоченных поиском оправданий для лени, праздности и проявления низменных инстинктов.

— Но ведь все мировое искусство некоторым образом...

— О, какие вы все одинаковые, какие у всех однообразные аргументы! У нас же на сайте на все уже дан ответ. Микеланджело говорил: «Все, что я отдам женщине, я не отдам статуе» — и считал секс отвратительным, Леонардо да Винчи находил его бессмысленной тратой времени, он вызывал отвращение у Руссо... Все эти люди не имели отношения к искусству?

— Имели. Но Пушкин...

— Лучшее, что создал Пушкин, приходится на его зрелые годы, когда он с отвращением вспоминал юношеский безудержный разврат. Не забывай, из-за чего он погиб. И вообще, я к Пушкину отношусь прохладно. Предпочитаю Лермонтова, а у него тема секса практически отсутствует, да и в жизни он отнюдь не был сладострастником. Любовь его скорее тяготила...

— Но решение темы женщины как темы Бога? Разве ее не было в мировой литературе? Разве то же лермонтовское «Благодарю»...

— Идеальная женщина — такая же фикция, как и Бог. Обожествлять женщину, чтобы наслаждаться ею и в конечном итоге доминировать, — небывалая фальшь и лицемерие. Секс, вообще любовь мешают нормальным товарищеским отношениям. Хотя среди противников секса есть и несколько супружеских пар, которые живут чистой, товарищеской жизнью, избегая этих отношений...

— Хорошо. Кто твой любимый писатель?

— Достоевский.

— Хо! «Буйной плоти был человек», — говорил про него Толстой.

— Его человеческая ипостась меня совершенно не интересует. А в прозе у него любовь — всегда темная сила. Источник страданий и даже мост к чему-то дьявольскому. Женщина может быть товарищем, как была Лиза Хохлакова товарищем для Алеши Карамазова, а Аглая — для князя Мышкина. А Настасья Филипповна, которую мужчины изуродовали своей похотью и убили? А Грушенька, из-за которой в «Братьях Карамазовых» все и случилось? Достоевский ненавидел похоть!

— Но соблазны... Жить рядом с женщиной и не хотеть ее... того... этого...

— Я вижу, ты ищешь глагол. Видишь, даже глаголы для этого акта в основном отвратительны либо лживы (вроде «спать с ней». Спишь — так и спи, мне случалось спать с девушками, когда они приезжали ко мне из других городов. Никакой близости не возникало, я умею подавлять такие импульсы). Любовь не зря так тесно связана с матом.

— Ты и мата не любишь!

— Ненавижу и ненавижу, когда его при мне употребляют. Это словесная блевотина. Ты выплескиваешь на собеседника свои негативные эмоции — и он вынужден слушать...

— Подожди, подожди! Когда я выхожу из бани, хватаю пивка холодного и, завернувшись в свежую простыню, говорю, долго пытаясь найти точное слово: «Эх, блин, хорошо!» — это тоже блевотина?

— Разумеется. Это недостаток слов, незнание языка. Ведь можно выйти и сказать: «Как великолепно!»

— Так и вижу себя, говорящего нечто подобное... Но ваш же идеолог Толстой, который в «Крейцеровой сонате» впервые поставил проблему во весь рост, вынужден был признать, что без этого самого и род людской прервется!

— Не прервется, отвечает герой «Крейцеровой сонаты». Далеко не все еще поняли, что секс на самом деле унижает человека, превращая его в животное. И потом, существует же искусственное оплодотворение... Не следует делать размножение оправданием всей этой грязи. В конце концов бесконечное увеличение человечества — кому оно нужно? Мы вообще во многом проигрываем из-за того, что фактически отказались от естественного отбора...

— А чем же, по-твоему, хорош естественный отбор?

— Тем, что не позволяет выживать слабым или больным особям. Скажи, кому лучше от того, что бесконечно живут и страдают рядом с нами всякого рода уроды, дебилы — существа, обреченные на неполноценное, мучительное существование?

— Эдак ты, Юра, дойдешь до оправдания смертной казни.

— Смертная казнь не нуждается ни в каких оправданиях. Убийство за убийство — закон любого общества. Единственно рациональный закон.

— Стоп, стоп, стоп! А как же «отдача», как же неизбежная расплата за убийство? Ведь тогда убийцей становится само общество!

— Не надо путать кровь на халате врача и кровь на руках убийцы. Это не я сказал.

— Так, стало быть, бывает убийство во благо?

— А спасение общества от маньяка — разве не благо? Довольно фарисействовать в конце концов.

— Если речь идет о маньяке — ладно. Но неужели ты смог бы убить имбецила, неполноценное существо?

— Думаю, что рука бы не дрогнула.

— Слава богу, что не дошло до практического опыта. Но тебе не кажется, что последствия для собственной твоей психики были бы необратимы?

— Не думаю. А почему они должны быть необратимы? Я же тебе говорю, никакой морали нет. Это придуманное понятие. Есть разум, и разум призван решать, что полезно для человечества, а что вредно. Мой идеал государственного устройства — технократия, причем к выборам и вообще политической жизни должны допускаться только люди с определенным IQ. Скажем, не ниже ста пятидесяти. Эти люди будут нравственны, как ты выражаешься, по определению.

— А что будут делать остальные? У которых IQ ниже ста пятидесяти?

— Работать. Заниматься жизнеобеспечением страны, простейшими видами труда.

— То есть пролы такие, да?

— А что, разве сейчас не так? Только в основу карьеры положен не интеллект, а всякого рода криминальные способности...

— Послушай, я после всего этого совершенно уже не понимаю, что отличает тебя от коммунистов. Ты же пишешь: я антикоммунист. Коммунисты у тебя и в «Черной топи» оказываются виновниками всего...

— Нет, от коммунистического мое мировоззрение отличается по главному принципу. Коммунисты поставили во главу угла коллективизм. Все — во имя массы, толпы, другого! Я ненавижу толпу, не нуждаюсь в людях, не принимаю никаких жертв и не хочу жертвовать собой. Человек должен заботиться о себе. Но не о своем наслаждении, а о том, чтобы развить свой разум.

— Юра, утешает меня по-настоящему только одно. Что все, кто когда-либо обожествлял разум, кончали тем, что его лишались. И начинали, в частности, поедать свои испражнения...

— Вот уж нет! Таким образом кончают обычно именно сексофилы. Поедал свои испражнения сумасшедший Мопассан, которому чувственность заменила все. Да я мог бы множество примеров привести, они все есть на сайте.

— Ты не куришь, не пьешь, никогда не пробовал водки?

— Не курю, не употребляю наркотиков и прекрасно обхожусь без алкоголя. Пробовал пиво — никакого удовольствия.

— А компьютерные игры, которыми ты занимаешься профессионально, — это что, не наркомания?

— Это явление пограничное. Если они сводятся к повторению нехитрых действий, простейших манипуляций — да, наркомания. Если помогают расширить кругозор и обрести новые навыки — это способ познания. Я, например, специализируюсь на симуляторах и стрелялках.

— Хорошо, что на компьютерных.

— Хорошо.

Собственно, я ровно ничего не имею против Нестеренко. Более того, он талантливый писатель. И проза его в массе своей попросту увлекательно написана, не говоря уж об очень любопытных философских дискуссиях в некоторых повестях.

И прообразы у него были, прародители если угодно, — русские мальчики шестидесятых годов позапрошлого теперь уже века. Базаров, Рахметов, Кирсанов.

И в наибольшей степени чеховский фон Корен, которому ни дьякон, ни Лаевский так ничего и не сумели противопоставить. Вот почему «Дуэль» представляется мне и самой лучшей, и самой безнадежной из чеховских повестей.

Всякой религии ничего противопоставить нельзя — она замкнута в себе, совершенна, внутренне непротиворечива. А мировоззрение Нестеренко и его единомышленников, верящих в разум и в новую ступень эволюции, — типичная религия. Бог ведь для религии необязателен и чаще всего попросту излишен. Для спасения души нужен, а для религии — нет.

И когда я смотрю на Нестеренко — а взгляд у него, надо заметить, довольно тяжелый, — я вижу то будущее, которое уже среди нас. И в приходе его не в последнюю очередь будем виноваты мы с нашим культом наслаждения и вседозволенности.

Вспоминается мне, в порядке самоутешения, только одно. Как во время путча-91 мы с тогдашней женой демонстративно (хотя что и кому мы демонстрировали?) все ночи проводили на баррикадах, а днем занимались любовью. В знак протеста. И были в этом такая свобода, такой восторг, такое гибельное и вместе жизнеутверждающее начало...

Молодые были, ничего не понимали.

Андрей ГАМАЛОВ