Когда я была несознательной и мелкой и не хотела спать, мама пела мне усыпляющую колыбельную: «Меркнут знаки Зодиака над просторами полей. Спит животное Собака, дремлет птица Воробей...» и так далее до самого убедительного: «Спит растение Картошка. Засыпай скорей и ты!» Когда я стала сознательной, я уже знала, кто написал эти убедительные слова: такой смешной человечек в круглых очочках — Заболоцкий. Он жил в нашем дворе. Жил-жил и умер в 1958 году, за двадцать шесть лет до моего рождения.
УБИЛИ ДОМИК
А наш двор (на углу Беговой и Хорошевки) составляла целая толпа двухэтажных домиков, которые построили после войны пленные немцы для советских писателей. Получилась писательская деревня. Тут много поселилось знаменитых писателей. Папин любимый Ираклий Андроников, мамин любимый Гроссман, дедушкин любимый Казакевич и мой любимый Заболоцкий. Домики заросли кустами и деревьями, и получилась такая маленькая дача посреди Москвы.
Зелень была и за рельсами, идущими с Белорусского вокзала, там было много зелени, целое Ваганьковское кладбище, где похоронены мои прабабушки. Когда я стала сознательной, я сама стала петь: «Есть за Пресней Ваганьково кладбище, Есть на кладбище маленький скит, Там жена моя, жирная бабища, За могильной решеткою спит». Слова тоже написал Заболоцкий. Он жил в доме номер два на первом этаже, палисадник зарос смородиной, малиной, которые он и поливал прямо из окна, натянув шланг на кран в кухне. По этим кустам вокруг домиков мы еще прошлым летом шастали постоянно и кое-где натыкались на одичавшую смородину. То есть я ела ягоды с кустов, которые он когда-то поливал.
А напротив Заболоцкого в том же доме на первом этаже жил Казакевич, и мальчишка из семьи, которая поселилась там позже, рассказывал, что, роясь как-то на антресолях, они нашли там две золотые монеты. Казакевичи посеяли.
В этом же нашем дворе бегала когда-то и та самая некрасивая девочка, похожая на лягушонка. Она наверняка жива до сих пор, ей сейчас должно быть лет пятьдесят, я очень хотела бы на нее посмотреть, какой стала, но сколько ни всматривалась в теток из домиков, так ни на одной и не остановилась. Никакого «огня, мерцающего в сосуде» в них я не заметила. Может быть, она уехала, конечно.
Я понимаю, что было как бы два Заболоцких, первого жутко люблю я, потому что он писал про котов, которые «на лестницах упругих, большие рыла приподняв, сидят как будды на перилах, ревут, как трубы, о любви», второго, писавшего про то, как «зацелована, околдована, с ветром в поле когда-то обвенчана, вся ты словно в оковы закована, драгоценная моя женщина!», жутко любит моя бабушка. Я знаю, что между первым и вторым Заболоцким случились лагеря, где он выжил в отличие от своей компании, Хармса, Олейникова, которых я тоже люблю, потому что друг на друга похожи своей удивительностью. Их просто убили, а Заболоцкого нет. Но сломали. Вот сломанный, он тут и жил до смерти.
А вчера я шла из школы, был мороз, и треск, который раздавался среди домиков, я приняла именно за мороз, но это ломали домик, где жил Заболоцкий. Экскаватор уже разнес соседний дом, там осталась лишь груда кирпичей, а теперь он ломал дом Заболоцкого и уже добрался до его квартиры, я притащила фотоаппарат и стала это все снимать. Я такая дура, что не сфотографировала этот дом раньше. Но уж так вышло. Вот теперь смотрю на то, что осталось, обои драные, доски, мусор, хороший был домик, смешной, заросший смородиной, с дубом, который прутиком посадил Заболоцкий, а выросшего его уже не увидел, вчера дуб здесь еще стоял, возле бывшего дома, еще не старый, такой среднемолодого возраста. Вот.
Жил в домике смешной человек в круглых очочках, мой любимый поэт. Стихи писал: «На крыльце сидит собачка С маленькой бородкой. Целый день она таращит Умные глазенки, Если в доме кто заплачет — Заскулит в сторонке». А теперь от него ничего не осталось, что можно потрогать руками. Вот как в жизни получается.
Даша ЧЕРНОВА
школьница 16 лет