ВАСИЛИЙ К.

Он считал, что у него не было выбора, что это была вынужденная мера. К тому же в самом начале было сделано так, что он замарал себя кровью

ВАСИЛИЙ К.

Про него много писали последнее время — про российского прапорщика-предателя, который должен был по заданию Шамиля Басаева взорвать плотину в Волгограде и которого обезвредили. Но поскольку везде этот террорист оказывался бесфамильным Василем К., создавалось впечатление, что этот Василий К. — с которым никто из журналистов так и не встретился, не поговорил, не спросил его, как же тебя, родимый, угораздило с динамитом-то на плотину? — террорист не существующий, а выдуманный военными для отчетности. А он существующий, его зовут Василий Калинкин. Наш корреспондент, военный журналист капитан Юрий Бородин получил возможность встретиться с ним.

— Я не предатель, — говорит Василий Калинкин, жадно затягиваясь горьким дымом «Примы». — Иначе я не согласился бы помогать спецслужбам России, а выполнял бы задания чеченских командиров. Если бы я был предателем, то пошел бы до конца...

До конца он не дошел. Но сегодня сложно гадать, что же послужило этому причиной: его активная «разработка» военными контрразведчиками, страх возмездия или здравый расчет. Возможно, все вместе взятое. Кто он — подлый и хитрый предатель, несчастная жертва обстоятельств или, может даже, благородный спаситель мирных горожан? Решайте сами, читая это интервью.

— Василий, почему же некоторые средства массовой информации назвали вас предателем?

— Наверное, потому, что в начале девяностых я служил в вооруженных силах Ичкерии, был завербован чеченским Департаментом госбезопасности и западными спецслужбами, прошел подготовку в диверсионной школе в одной из арабских стран, а затем был направлен в Волгоградскую область для сбора сведений военного характера и проведения террористических актов.

— Давайте по порядку...

— После того как «отбарабанил» срочную службу, с Урала решил не уезжать. Понравилось там, да и ехать особо некуда было. Родился и жил по малолетству я в Грузии. Затем меня увезли в Семипалатинскую область — там и школу окончил. Я ведь при живых родителях сиротой рос — чужие люди воспитывали. Отец с матерью очень сильно пили. Не до детишек им было. Поэтому меня обратно не тянуло.

После дембеля поработал немного. Чувствовал — не мое. Решил снова в армию идти, сверхсрочником. Тогда ведь еще контрактников не было. Устроился без проблем — благо на руках специальность электромонтера, опыт какой-никакой. Стало получаться. В восемьдесят пятом отправили в Харьков — в школу прапорщиков. Оттуда вернулся в родную часть — в Нижний Тагил на должность командира взвода связи. Там и служил до поездки в Чечню...

— Зачем же в Чечню понадобилось ехать?

— Сослуживец мой (он сам чеченец по национальности) предложил съездить. Говорит, мол, природа у нас красивая, воздух свежий, поживешь, отдохнешь. Вот я в отпуск с ним и со своим сыном махнул туда...

По данным военных контрразведчиков, и прапорщик Калинкин, и его гостеприимный однополчанин подозревались представителями компетентных органов в хищении узлов и агрегатов вверенной техники. Дальнейшее разбирательство не сулило ничего хорошего. Поэтому и было решено уехать от греха подальше.

— А в Чечне природа-погода так понравились, что решили остаться?

— Когда мы у него дня три пожили, он сказал: «Вы кушаете, надо немного поработать. Поедем к нам на фазенду...» Так мы очутились в другом его доме, где приходилось много работать по хозяйству. Возможно, так бы мы там и остались навечно. Но через несколько дней из Шали приехали двое парней (один из них родственник Лабазанова), которые мне подсказали, что я нахожусь у очень нехороших людей и мне необходимо отсюда всеми правдами и неправдами уезжать. Они же мне и подсказали как.

Прошло еще несколько недель, и я придумал, что мне нужно проведать живущих неподалеку родственников жены и отвезти им сына. И уехал. В Шали уехал, где устроился в местный танковый полк. Хотел заработать денег и вернуться в Россию. Тогда же приезжала жена и забрала пацана. Плакала она очень, просила с нею ехать, но я отказался. Понимал, что не дадут нам уехать. И жить спокойно не дадут. Даже в России. Я ведь у них уже тогда на крючке был.

— Кем вы устроились в полк?

— Пришел я как связист — по своей родной специальности. Меня посмотрели в деле, «пощупали» и назначили командиром связного батальона. Началась моя служба. Правда, службой это нельзя назвать — везде разброд и шатания. Кто что хотел, то и делал. Все растаскивалось, продавалось. Командиром и назначали кого ни попадя. Дисциплины никакой. После службы в армии для меня это дикостью было. Подчиненный к начальнику по имени обращается, по плечу дружески похлопывает, обнимается с ним. А после этого какой спрос может быть?

Я свою работу делал — технику восстанавливал, ремонтировал. Неплохо получалось. Меня даже приглашали в Главный штаб — там я командный пункт для Дудаева собирал. Он меня хвалил, все говорил: «Нужно наших орлов учить, а то они только в грудь себя кулаком бить могут...» После этого ко мне Басаев начал присматриваться.

— А что, до этого вами никто не интересовался? Неужели с самого начала доверяли?

— Нет, с первых дней ко мне очень внимательно присматривались. И новые сослуживцы, и сотрудник Департамента госбезопасности Сайпудин Мадаев. А вскоре и Гелаев, который перевел меня в свой спецназ «Борз».

— Василий, неужели вы не осознавали, что дело нечисто?

— У меня не было выбора. Если б я не пошел служить, не знаю, что и было бы. Возможно, я бы и с вами сейчас не разговаривал. Это была вынужденная мера. К тому же в самом начале было сделано так, что я себя замарал кровью.

— Как же вас завербовал ДГБ Чечни?

— Встречались и общались со мной не только Мадаев и Басаев. В ДГБ было четверо иностранцев. Один из них, Билл по кличке Хирург, очень чисто говорил по-русски. Остальные — только по-английски. Я английский в школе учил, потому отличаю его от других языков. Кто они и откуда — не объяснялось. Говорилось только, что помогают восстановлению справедливости. Под этим понимался не только суверенитет Чечни. Мне много раз рассказывали, что я должен помочь России. Ведь настоящих русских в ней почти не осталось. У власти одни евреи, а русские у них в холопах ходят. И если я желаю помочь своей Родине, то должен выполнять их указания. Не один час и не один день со мной общались...

— Как вы попали в учебный центр по подготовке террористов?

— Все это время я не терял надежды попасть в Россию. Когда мне предложили выехать на «священную учебу», после которой меня отправят с каким-то заданием на мою Родину, я согласился. Мне говорили, что я буду иметь все, что пожелаю, мне будет заплачено много денег. Но деньги мне были не нужны. Я хотел в Россию. И я отправился на учебу.

— Вам объясняли, куда вас везут, чем будете там заниматься, сколько будет идти подготовка?

— Куда везут и на сколько, мне не сказали. Сказали лишь, что там я буду изучать современные средства связи — спутниковую связь, моторолы, каких я раньше не видел.

— А что же в действительности произошло?

— Помимо изучения средств связи, нам преподавали минное дело, основы конспирации, захват и удержание заложников, их уничтожение...

— Вам рассказывали, как убивать?

— Не только рассказывали — показывали и заставляли это делать. Если кто-то не мог убить, его обкалывали какой-то «дурью». Когда я не смог убить первого человека, мне вкололи в вену эту гадость. После этого я уже ничего не чувствовал. Мне кажется, в этот момент я мог убить кого угодно — хоть жену, хоть собственного ребенка. Думаю, что это были какие-то сильные психотропные вещества, которые притупляли не только чувства, но и память. Я ведь до сих пор многого не могу вспомнить.

— Что представлял собой центр?

— Сверху стояли ветхие домишки, сарайчики прямо-таки. В них — вход замаскированный. А там, под землей, — все коммуникации, удобства.

Жили мы по отдельности. В каждой комнате были кровать, столик, умывальник, туалет. Там же и видеокамера, которая следила за тобой. Между собой общаться не разрешалось. Хотя я и не смог бы — в нашей группе из 14 курсантов я один был русский.

— А в других группах были русские?

— Не только русские — украинцы, белорусы, молдаване. В общем, со славянской внешностью. Наш инструктор по средствам связи Николай (бывший офицер ВДВ, попавший во время афганской войны в плен) тоже был русским. Все расспрашивал меня об одном уральском городке, где я был проездом, как он, что там. А я только вокзал и помню. Николай, кстати, тоже говорил, что сюда часто привозят славян.

— Что же этих людей заставляло становиться террористами и наемниками?

— У каждого свое. Одни, как Николай, оказались жертвами обстоятельств, другие позарились на большие деньги, кому-то уже попросту нечего было терять — они были по локоть в крови.

— Сколько велась подготовка и что было дальше?

— Готовили нас около полугода. А после завершения учебы были контрольные занятия: нас переодели в российскую форму песочного цвета (до этого мы носили одежду цвета кофе с молоком) и дали задание уничтожить находящееся неподалеку селение. Когда мы убивали людей, это фиксировалось на видеокамеру. Каждый убил больше десятка жителей — всех без разбора: женщин, стариков, детей.

— Где находился центр?

— Я думаю, на границе Афганистана и Пакистана, с пакистанской стороны. Более подробно сказать сложно. Туда нас доставили из Чечни самолетом. Затем на автомобилях.

— Здесь вы были повторно завербованы?

— Да. Билл вылетел с нами. Он вместе с еще несколькими иностранцами неоднократно беседовал со мной. Мне было предложено сотрудничество. Для этого дали подписать два контракта стандартного размера — один на английском, второй на русском языке. Фамилий тех людей, которые меня вербовали, не было. Стояла лишь моя.

— Какую спецслужбу они представляли?

— Они не сказали. Но в левом углу была изображена статуя Свободы. В правом было написано — диверсионная школа Осамы бен Ладена.

Сложно определить, были ли иностранцы представителями ЦРУ. Разведывательные службы часто используют чужие «фирменные знаки» как прикрытие. К тому же ЦРУ и бен Ладен — понятия несовместимые.

При вербовке мне хотели присвоить псевдоним Дворник. Но я не согласился. Тогда я стал Вахидом.

— Как вы попали в Волгоград?

— После учебы доверие ко мне возросло. Мне было дано задание выехать в Волгоградскую область и устроиться служить в одну из воинских частей. Вскоре я уже проходил проверку. Я думал, что попаду в батальон связи, но меня направили в другую часть.

— В военкомате, прежде чем дать «добро» на подписание контракта, делают множество запросов. Как же вы прошли эту проверку, ведь в Нижнем Тагиле вы значились в дезертирах?

— На меня тоже делали запросы: в МВД, ФСБ, другие инстанции. Но, думаю, военкоматчикам были заплачены большие деньги, и они особенно не копались в моем прошлом. Хотя в Чечне мне были оставлены настоящие фамилия, имя и отчество.

— Вам объяснили, почему едете именно в Волгоградскую область? Посвящали ли вас в дальнейшие планы? Была ли здесь подготовлена почва для работы?

— Почему именно Волгоградская область, я не знаю. Наверное, потому, что эта область входит в Северо-Кавказский военный округ. Этот регион близок к войне. И это их интересует. Кроме того, здесь живет много чеченцев, на них они надеялись опереться. Здесь находятся принимающие участие в боевых действиях воинские части. И это их тоже интересует.

Когда я приехал, то уже были подготовлены тайники, где мне оставлялись сообщения, приказы. Но что я буду делать в дальнейшем, я не знал. В это меня не посвящали. Единственное, что перед нападением на Дагестан визитеры из Чечни мне сказали: «Скоро Дагестан будет наш. А затем и Россия...» Волгоградскую область они, кстати, считали исконно своей землей.

— Какие задания вам довелось выполнять?

— От меня требовали точные схемы расположения военных городков, смену караулов, местонахождение постов. Кроме того, просили найти возможность доставать оружие, боеприпасы, взрывчатку. Но я говорил, что это очень сложно, и увиливал.

Первые полгода после устройства на службу я жил в казарме, поэтому никаких контактов со мною не было. Связаться со мной было очень сложно. Да и они, возможно, не хотели обнаруживать меня.

— В Чечне вам удалось побывать вновь, но уже с нашей стороны. Как это было?

— Наша часть принимала участие в контртеррористической операции на Северном Кавказе. Несколько месяцев и я со своими подчиненными был там.

— Как же случилось, что вы пришли в органы военной контрразведки?

— Когда в декабре прошлого года ко мне пришли пятеро «гостей» из Чечни (троих я знал по «Борзу», двоих — по диверсионной школе), мне была поставлена задача — достать большое количество взрывчатки и боеприпасов. Зачем им это? Ведь все это несет горе, страдания. Тогда я решил помочь нашим товарищам из армейской ФСБ...

«Товарищи из армейской ФСБ» активно разрабатывали Калинкина. Уже в течение полутора лет. Правда, у них не было конкретных доказательств его шпионской и террористической деятельности. Как говорят чекисты, им довольно долго пришлось склонять своего «клиента» к признанию, к явке с повинной. Ему это решение далось нелегко. Хотя, вероятно, Василий понимал, что явка с повинной принесет ему хоть какие-то послабления. В то время как дальнейшее препирательство может привести к печальным последствиям.

— Почему же вы не сделали признания раньше?

— Я боялся. Меня постоянно держали в поле зрения. Это мне объяснили еще при вербовке в Чечне. В дальнейшем в этом мне довелось убедиться лично — Басаев предложил съездить в Нижний Тагил. Он мне сказал: «Проведаешь родных, а заодно выполнишь наше задание...» Мне нужно было отвезти пакет с деньгами и выяснить кое-что о заводе взрывчатых веществ. Деньги я отвез, а вот о заводе узнавать не стал. То, что за мной следят, понял, когда на обратном пути встретил своего попутчика-чеченца. В поле зрения держали и меня, и моих родных...

В 1996-м, в ходе проверки военнослужащих-контрактников, Калинкиным заинтересовались «особисты» — многое в его биографии вызывало недоумение. Уже тогда удалось выяснить, что он какое-то время находился в Чечне. Проверка продолжалась, но активно им стали заниматься в 1998-м. Вот тогда он был конкретно взят в оборот.

— Чем же вызвана ваша явка с повинной?

— Были задержаны прибывшие ко мне чеченцы. В ходе разбирательства выяснилось, что на Волжской ГЭС планировалась диверсия, в результате которой могло погибнуть множество безвинных людей. Я против насилия, против смерти, страдания и горя. Поэтому я сделал то, что сделал.

— Как ваши близкие отреагировали на известие, что вы агент чеченских спецслужб?

— Меня поддержали, мне помогли в трудную минуту. И я благодарен за это. Благодарен своим сослуживцам, своим командирам, офицерам ФСБ.

— Хотели бы вы что-то изменить в своем прошлом?

— Это, к сожалению, невозможно. Если бы можно было что-то изменить, я бы не стал совершать того, что сегодня мучает меня, терзает...

— Считаете себя предателем, как называют вас журналисты?

— Нет, я не предатель. Если бы я был предателем, то пошел бы до конца. Я бы не согласился помогать спецслужбам России, а выполнял задания чеченских командиров. А те, кто меня так называет, порой больше меня предатели. Я ведь видел в Чечне, как журналисты за деньги работали на чеченцев.

— Вы считаете себя спасителем мирных горожан?..

— Я не знаю. Знаю лишь, что поступил правильно.

— Вспоминаете ли убийства, которые совершили?

— Конечно, даже психотропные вещества не очистили мою память, не убили совесть. Порой даже среди ночи просыпаюсь — всплывают видения. Закурю, разнервничаюсь. Чтобы отвлечься, пытаюсь думать о другом.

— Думаете ли вы, что заслуживаете какого-либо наказания?

— Я уже наказан. Разве у меня жизнь? Я потерял жену, которую бесконечно любил, и сына, я изломал свою судьбу. Я сорок пять дней пролежал в «психушке», восемь дней отсидел в ИВСе. Да и что будет дальше — неизвестно. А я чувствую: не через неделю, так через месяц, через год чеченцы расправятся со мной, отомстят.

— Но ведь в Волгограде и области живут не только русские, но и чеченцы — здесь самая большая их диаспора. А значит, вы спасли и их жизни. Неужели для боевиков это ничего не значит?

— Думаю, для тех, кто готовил и пытался совершить теракт, это неважно. За деньги — большие деньги — они готовы на любое злодеяние. И неважно, что погибнут мирные люди, в том числе и чеченцы.

Юрий БОРОДИН

Выражаем благодарность С. Бабкину за помощь в подготовке материала