ТРИ СОБАКИ ТОНИНО ГУЭРРЫ

Однажды поспорили два очень известных в мире кино человека. Один утверждал: можно сделать полноценный фильм с сюжетом в десять секунд. Другой категорически это отрицал. Через несколько дней сценарий был готов.«Женщина смотрит телевизор. Идет трансляция запуска космического корабля. По мере того как отсчитывается время до старта: 10, 9, 8... — женщина берет телефонную трубку, крутит диск. В тот самый момент, когда на экране показывают пуск ракеты, она произносит в трубку: «ОН уехал...» Придумал этот суперкороткий сценарийТонино Гуэрра

ТРИ СОБАКИ ТОНИНО ГУЭРРЫ

Он написал для Феллини сценарии к «Амаркорду» и «И корабль плывет». Сделал девять фильмов с Антониони. Был соавтором «Ностальгии» Андрея Тарковского. Всего в его коллекции около ста сценариев и помимо множества европейских наград шесть «Оскаров». Но и это не все. Еще он конструирует монументы, фонтаны, мозаики. Проектирует мебель. Рисует. Помогает восстанавливать церкви. Если к нему обращаются с челобитной, он становится мировым заступником. В Италии, в его родной области Романья этим очень даже пользуются. В общем, перечислять то, что по силам этому мастеру, можно до бесконечности. Но...

Гуэрра: — Представь, у меня есть три собаки — так я называю свое воображение. Естественно, время от времени я каждую из них должен выгуливать. Но не более того...

По-настоящему он ощущает себя только ловцом образов.

Эта верность слову, как объясняет Тонино, и удержала его от искушения стать режиссером.

— Могу ошибаться, но у меня всегда было такое впечатление, что слова старятся в меньшей степени, чем образы кино.

ФЕЛЛИНИ, ПАПА РИМСКИЙ И ДРУГИЕ

Небольшая квартира Гуэрры в Москве — словно дом живых вещей. Шкафы, по идее Тонино, сродни забредшим сюда вековым деревьям. В них есть та наивная простота, которая выдает доброе воображение ее создателя, когда жизнь воспринимается не как испытание, а как благо. И это чувствуется во всем, что придумывает Гуэрра. А еще он убежден, что нужно стараться делать нечто большее, чем банальное совершенство. Эта формула, найденная им в одной китайской книге, — теперь его девиз. «В моей мебели есть грация того, кто не владеет линией в совершенстве», — объясняет Тонино.

В доме нет ничего случайного. Продуманы даже скатерти, на которых выведен символ Гуэрры — разломленное яблоко. На стенах будто светятся чудные акварели Хамдамова. А вот картина — подарок Феллини. Маэстро устраивается на ее фоне и требует, чтобы фотограф сделал снимок. Как и прежде, они вместе — Гуэрра и Феллини. Лора (жена маэстро, она русская и помогает нам с переводом), пока идет съемка, напоминает: между прочим, Феллини, как и Тонино, начинал с того, что делал карикатуры.

— Когда Феллини умер, на его похоронах актер Роберто Бениньи замечательно сказал: «Феллини умер — это все равно что на земле умерло оливковое масло»... Для итальянцев оливковое масло — это сердце жизни. Как у вас хлеб... — по ходу замечает Тонино и уютно устраивается в кресле. Знаменитый мастер историй теперь, похоже, «на своем месте» и готов к беседе. Прошу его продолжить рассказ о Феллини.

Гуэрра: — Феллини был человеком просто ожесточенной пунктуальности. Помню, когда мы работали над «Амаркордом», он каждый день подъезжал к моему дому — я жил тогда в Риме — и ровно в восемь утра нажимал на двери кнопку домофона. Зная его пунктуальность, я вставал намного раньше этого часа и, так получалось, все время мучительно его ждал, ждал. Но вот однажды мне было так скучно сидеть в квартире, что я решил выйти на улицу минут на десять раньше восьми. И что же я увидел — Феллини уже стоял у двери. При виде меня он схватился за голову: «Ты испортил десять самых прекрасных минут в моей жизни!» Оказалось, он всегда приезжал до назначенного срока. Рядом с моим домом располагался Римский трибунал. Может быть, он наблюдал за многочисленными персонажами, которые ожидали там своих судебных процессов. Возможно, в эти минуты он вспоминал свои сны, которые каждый день записывал в дневник. Или просто о чем-то размышлял...

Вообще, то место, где я жил тогда в Риме, — очень красиво и исторично. Вот, допустим, что приключилось однажды со мной на площади, которая отделяла мой дом от трибунала. Я хотел купить в киоске газет. Для этого нужно было перейти улицу. Но из-за часа пик, там стояла огромная пробка машин. Я решил: пока машины не двигаются, успею пройти. Но в тот момент, когда я пересек уже полдороги, машины вдруг тронулись. Одна из них меня даже задела! Я стал кричать: «Что вы делаете!» И неожиданно в окне этой машины увидел лицо папы римского, это был Иоанн XXIII. На лице папы тоже был испуг. Я извинительно развел перед ним руками. Поняв ситуацию, папа перекрестил меня и благословил...

— Еще... спрашивай! — «дирижирует» маэстро.

А я вспомнила одну историю. Дело тоже происходило в Италии. Однажды Ростроповича и Вишневскую пригласил на аудиенцию сам папа римский. Как вспоминает Ростропович, когда встреча была уже фактически завершена, папа обратился к нему: «Теперь в вашей жизни будет лишь одна проблема». Ростропович, по собственному признанию, тогда был просто опутан суетой, поэтому с некоторой иронией попросил папу уточнить эту проблему. Папа сказал: «Есть некая лестница между небом и землей, между Богом и человеком. Вы находитесь где-то на ее середине. Теперь, прежде чем решиться на какой-то поступок, задумайтесь — это будет шагом верх или вниз по этой лестнице...» С того момента, со слов Ростроповича, жить ему стало намного легче.

Говорю Гуэрре, что читала его рассказ «Лестница в небо». Да-да, как раз о той самой лестнице. О том, что, прежде чем по ней шагать, ее нужно еще суметь выстроить.

Гуэрра: — Как бы я хотел быть уверенным в том, что эта лестница — к душевному спокойствию — вообще существует. Думаю, что глаза всех людей ее ищут. Но для кого-то она уже найдена, для многих же еще нет. Я один из тех, кто смотрит вверх. Но... во мне до сих пор живут сомнения: а есть ли она? Я часто рисую эту лестницу в воображении. Но это моя очень личная выдумка. Она только моя...

Однажды в деревне я наблюдал за одной старухой. Она шла куда-то, и казалась очень счастливой. Я спросил ее: «Куда идете?» Она ответила: «А вы разве не слышали — звонил колокол». Старуха направлялась в церковь. И я понял, что она знает тайну этой лестницы, она идет по ней. И она счастлива.

Тогда я даже почувствовал некоторую ревность. Мне бы тоже очень хотелось подняться по этой лестнице спокойствия и вечности. Потому что нелегко жить с мыслью о том, что после смерти, где-то там, нет ничего...

КРУГЛЫЕ СЛОВА О НЕЗАМЕНИМЫХ

Гуэрре было двадцать два года, когда он попал в немецкий концлагерь. Он не любит вспоминать об этом. И все же. Вот ирония жизни: именно там, чтобы хоть как-то подбодрить дух земляков, он начал придумывать истории. Один из итальянцев — немцы использовали его в лазарете, и поэтому он имел право иметь при себе бумагу и карандаш, — стал записывать рассказы Тонино. А после войны, вернувшись на родину, передал ему записи. Вышла книга. Критика была восторженной. По одному из рассказов Тонино сделал сценарий. Режиссер Элио Петри, тогда еще малоизвестный, снял по нему фильм «Один гектар неба». Это была первая киноработа Гуэрры. В ней, также впервые, главную роль сыграл Марчелло Мастроянни.

Гуэрра: — Да, в жизни все перемешано: горе соседствует с радостью и наоборот. Именно в лагере я начал писать стихи. Видишь, как все связано! Именно там я стал понимать, как важна жизнь. Помню, когда нас освободили, я был так счастлив, что смотрел на бабочку без желания ее съесть...

Конечно, мне очень повезло в жизни. Был большой успех. Но были и горе и разочарования. И именно последнее дало больший смысл и вкус тем словам, которые складывались в стихи.

Если будет позволено, я готов пережить все заново. У меня были замечательные родители. Я чувствую себя крепким и здоровым, притом что здесь, в России, мне сделали нейрохирургическую операцию. И жена у меня большой молодец. С ней очень трудно. Но заменить ее нельзя!

— Первый раз в жизни такое слышу, — Лора переводит последнюю фразу Тонино и смеется.

— О том, как с вами трудно?

— Да нет, это я каждый день слышу! Он первый раз говорит, что я незаменима.

— Лора, ты переводишь или говоришь что тебе нравится? — вдруг практически на чистом русском вопрошает Тонино. Контролирует ситуацию.

— Тонечка, я пытаюсь объяснить деточке...

ЛОРА. ОНА КРАСИВАЯ. РЫЖАЯ. С ЛАЗУРНЫМИ ГЛАЗАМИ

Когда я попросила Тонино почитать стихи, он согласился озвучить только одно:

«Воздух — это легкая вещь вокруг твоей головы, он становится более светлым, когда ты улыбаешься».

Это про нее.

Они встретились в середине семидесятых. За полгода до этого у Лоры (тогда Яблочкиной) умер муж, он был директором картин на «Мосфильме». Она закрылась, говорит, эти полгода просидела дома. А в тот день друзьям все-таки удалось вытащить ее в гости: ожидали приезда Антониони и его сценариста Гуэрры...

Лора вспоминает, что в ту первую встречу она, нет, даже не влюбилась. Скорее, просто восхитилась им. А главное, снова почувствовала интерес к жизни.

Гуэрра: — В тот раз мы даже не поцеловались. Вот как. А потом я приехал еще раз, уже с переводчиком. Я просил его: «Скажите ей, что она мне очень нравится». Он говорил. Я спрашивал: «А что она ответила?» Вот как общались.

Естественно, что очень скоро Тонино надоел «третий лишний». Тогда он купил на Птичьем рынке пустую клетку и повесил ее в доме Лоры. Написал самые разные фразы по-итальянски на маленьких бумажках. Бросил их в клетку. И уехал. А Лора, словно по иероглифам, стала учить по ним итальянский. Вот что было выведено на первой бумажке, которую она достала из клетки: «Сегодня я хочу тебе говорить круглые слова»...

Спустя почти два года коротких встреч они поженились. Свидетелями на их свадьбе осенью 77-го года были Антониони и Андрей Тарковский.

В Италии последние лет десять они живут в расчерченном холмами городке Пеннабилли. И каждый их приезд в Москву для Лоры сродни небольшому испытанию. Масса встреч, и она должна переводить Тонино, переводить для Тонино... Говорит, при таком ритме жизни она словно Цербер — делает все, чтобы Тонино не уставал.

Гуэрра: — Лора видит, что не то... — маэстро пробует русский, пока жена распоряжается чаепитием. — Говорит: «Тебе нужен массаж!» Вчера быль массаж!..

НЕМНОГО НЕЖНОСТИ В ХОЛОДНОЙ МОСКВЕ

Гуэрра целый месяц провел в зимней Москве. Писал либретто к опере «Ромео и Джульетта». Рассказывает, как некоторое время назад приехали к нему в Италию двое русских с парадоксальной идеей — написать либретто по пьесе, которая существует уже несколько веков в авторстве Шекспира. Новшество было таково: главные партии в этой опере должны исполнять известнейший итальянский тенор Андреа Бочелли и талантливая австралийская певица. Оба незрячие! Тонино пришел в ужас. Три дня думал: как для слепых исполнителей оправдать знаменитую сцену, когда Ромео оказывается у балкона Джульетты и они объясняются в любви, и вообще, какой должна быть их первая встреча?

Гуэрра: — На самом деле все можно решить. Главное — не нужно бояться думать!

Он все оправдает, уже придумал ход с масками... Маэстро пока не выдает всех тайн. Кроме той, что работой доволен. Остается ждать премьеры.

И все же, похоже, Гуэрра немного устал от Москвы. Ведь маленький Пеннабилли окружен горами. Там воздух не то что здесь. И вообще, там настоящая жизнь. Настоящая нежность.

Гуэрра: — В Москве карнавал. Это весело. Но иногда грубо. И совсем не нежно... Здесь, — сетует Тонино, — ну разве кто-нибудь смотрит на звезды? Зато запросто звонят по телефону и, не поздоровавшись, бесцеремонно требуют: «Лору!»

И он искренне обижается — вот раньше люди всегда говорили: «Здравствуйте, как дела?», а сейчас такие элементарные, но важные слова почему-то перестали произносить. Тонино всерьез озабочен.

Гуэрра: — Я этого не понимаю. Не понимаю! Вообще, в Москве сейчас очень многое меняется. Мои подруги, которых я знал давным-давно и с которыми мы когда-то рассуждали о поэзии, литературе, теперь со знанием дела рассуждают в основном только об Армани, Версаче, о том, где и как они путешествуют. Очень быстро все меняется. Я не осуждаю! Но странно, во всем мире эта мода на моду, на светскость ведь уже прошла...

За этот месяц он побывал на концертах Юрия Башмета, Натальи Гутман, Бориса Петрушанского. Тонино удивляется — он никогда не был особенно восприимчив к классической музыке. А вдохновленный нашими исполнителями и под впечатлением от московских сумасшедших перепадов погоды... написал поэму «Музыка и снег».

Поэма о том, как пожилой человек попадает в Москву. Он с трудом ходит по улицам — скользко, под ногами то грязь, то снег... Но для него это лишь повод для иронии. Главное — этот человек абсолютно захвачен музыкой. И по мере того как она звучит в нем, он вспоминает свое детство. Тот момент, когда отец вытаскивал из погребка свежие арбузы. И для маленького мальчика эти арбузы казались дирижаблями... Ветер музыки напоминает ему о саде, который окружал дом его родителей. В саду стояло абрикосовое дерево. Однажды был настолько сильный ветер, что сорвал с дерева все листья. Ворвался в дом и покрыл листьями обеденный стол. В тот день вся семья не обедала за столом, чтобы не нарушить так естественно случившейся его красоты...

ВСЕ В САД!

Кажется, будто Гуэрра придумывает истории с той же легкостью, с которой дышит, улыбается. Может быть, поэтому почти все его диковинные задумки так же естественно материализуются.

Как-то к Тонино пришла поэма про ангела с усами. Будто бы был такой ангел, который часто спускался на землю и кормил в сарае чучела птиц. Все святые и ангелы смеялись над ним. Но однажды эти птицы распрямили крылья и взлетели в небо. И вот теперь в Пеннабилли в небольшой часовенке возник музей, где хранится картина по мотивам стихотворения Гуэрры «Ангел с усами», есть там и чучела птиц. Тонино уверен, что, если у людей, которые приходят в это место, хватит воображения, чучела птиц обязательно взлетят.

В другой раз Гуэрра предложил нескольким художникам следующий сюжет для картины: что произошло, когда Тайная вечеря закончилась? Они написали. Появился еще один музей.

Еще. Тонино собрал больше 60 редкостных сортов фруктовых деревьев, описанных в старинных книгах времен еще Екатерины Медичи. И задумал в Пеннабилли на месте пустыря с мусором разбить Сад забытых фруктов. Так и вышло. Теперь все приезжают в этот музей под открытым небом попробовать невиданные фрукты.

А вот пример того, как вдохновленный своей фантазией, Тонино устраивает важные в своей жизни встречи, распоряжается судьбой жителей родного Пеннабилли (пеннесцев) и, можно сказать, даже историей мировых религий!

В Пеннабилли родился — речь идет о XVIII веке — известный миссионер падре Оливьеро. Двадцать пять лет он прожил в Тибете, где его называли Белым ламой. А когда он вернулся в Европу, привез оттуда тридцать две тысячи переведенных на латынь тибетских слов. Фактически благодаря ему иностранцы теперь могут изучать тибетский язык. В Пеннабилли и в наши дни распространен буддистский дух. Одно время в этом городке жили два человека, которые часто ездили в Тибет. Гуэрра рассказал им историю про падре Оливьеро. И сумел внушить: а почему бы по такому случаю пеннесцам не пригласить в гости самого далай-ламу? Прошло совсем немного времени, и тот действительно приехал!

Гуэрра: — Самое удивительное — когда далай-лама прибыл в Пеннабилли, я хотел поведать ему об Оливьеро. Но далай-лама остановил меня: «Да, да, я помню, как встречался с ним...» Все дело в реинкарнации, путешествии во времени... Я рад, что сумел тогда сделать далай-ламе поэтичный подарок. Незадолго до его приезда один мой знакомый ездил в Тибет. Я попросил его записать на пленку шумы, звуки, голоса главной площади Лхасы (там, до того как китайцы захватили Тибет, находилась резиденция далай-ламы) и звон колокола, отлитого в те времена, когда падре Оливьеро основал там свой монастырь. Вечером того дня, когда все жители Пеннабилли собрались на площади поприветствовать далай-ламу, я включил эту запись. Он был очень растроган.

КАК ВСЕГДА — ВЛЮБЛЕННЫЙ

— Тонино, вы столько работали с Антониони, дружили с ним. А сейчас встречаетесь? Говорят, он очень болен. Прикован к инвалидному креслу, но при этом продолжает снимать кино, путешествует — вот побывал в Индии...

— Антониони действительно болен. Он мало говорит. Но в его глазах ясно видно, что он хочет сказать. Мы не так давно были у него в гостях. Он пил вино. Ухаживал за девочками. Теперь уже осторожно, но... Он всегда любил женщин!

— Я знаю сорокалетних, которым скучно жить. И женщин любить им тоже скучно... Вроде бы добились всего, чего хотели, а радости нет. Жажда жизни — это нужно как-то заслужить, это подарок, откуда это?..

— Я встречал стариков, людей простых, неграмотных, — но они были озарены счастьем. Может быть, просто нужно увидеть свою лестницу, о которой мы говорили?..

У меня был друг. Крестьянин Элизео. Он жил на краю деревни, у реки. Как-то я его спросил: «Бог есть?» Некоторое время Элизео молчал, а потом произнес: «Сказать, что Бог есть, может быть неправдой. Но если сказать, что его нет, — это может оказаться еще большей неправдой...» Красиво, да?

Моя мама не умела ни читать, ни писать. Но однажды я услышал, как она вслух что-то произносит по-латыни. «Мама, вы понимаете латынь?» — спросил я ее. «Нет, не понимаю, — ответила она. — Но Бог поймет...» А не так давно я перечитывал Флоренского. Он пишет, что, если христианин будет читать молитву, пусть даже не до конца ее понимая, его слова все равно дойдут до Господа. Вот, пожалуйста, великий философ и неграмотная женщина по-разному, но пришли к одному пониманию жизни.

На самом деле даже в детях есть некое знание. Вчера мне позвонила одна знакомая, преподавательница. Она зачитала фразу, которую написал ей в сочинении маленький мальчик: «Мысли — это не что иное, как вопросы». И неважно, правда это или неправда. В этом — удивительная мистика!

Жизнь полна неписаных законов, каждый пытается их разгадать. И озарения могут прийти к человеку даже из грязи.

— И какие неписаные законы открылись вам?

— Многие. Слушай! Я знаю, что очень трудно прийти в жизни к тому, что действительно приносит радость. Для этого нужно тяжело потрудиться. Когда-то я решил стать сценаристом. Но после этого в течение десяти лет я жил очень бедно, я голодал.

Знаю, что величие дается человеку уж точно не за эрудированность, даже не за оптимизм духа. Да и время — строгий судья, может разрушить любой успех, любого человека, впрочем, как и наоборот, может сделать человеку славу, в общем, время все ставит на свои места. У меня самого такое было. Когда вышел фильм, который мы сделали с Антониони — «Красная пустыня», я чувствовал себя неловко, мне он не нравился. Но вот недавно у этого фильма — после реставрации — была вторая премьера. И я вдруг понял, что это гениальная картина! Единственный по-настоящему цветной фильм в мире. Раньше я скептически относился к тому, что Антониони красил переулки, в которых шли съемки, менял цвет пейзажа, деревьев, гранаты мог сделать белыми... Тогда мне это казалось диким. И сколько лет пришлось прожить, чтобы понять уникальность этой работы с цветом!

Могу сказать, что сейчас ко мне каждый день приходят какие-то озарения. Вот недавно был в Оружейной палате, там выставлены работы Фаберже. Среди прочих я заметил маленький стеклянный одуванчик. Я влюбился в него! И вот из этой находки родилась идея нового фонтана, который я подарил Москве. Я назвал его фонтаном четырех цветков ветра. В центре встанет сделанный из стекла стебель цветка. А трава у его подножия и шапка одуванчика будут из струек воды...

— Тонино, а когда проблемы, когда печально, как с этим справляетесь?

— Есть несколько книг, которые помогали мне выжить в разных обстоятельствах. Одна из них — американца Торо «Жизнь в лесу», о том, как человек в одиночку жил в лесу. Кстати, эта книга была настольной у Тарковского.

На самом деле сама жизнь помогает. Природа непрестанно дает нам великие представления. Я люблю наблюдать за снегом, дождем, смотреть на солнце, слушать шум падающих листьев. К тому же реальность полна гораздо большей фантазии и выдумки, чем люди. Происходят невероятные события. Слушай. Я собираю газетные вырезки. В свое время мы с Андреем Тарковским, когда он приехал в Италию, долго думали, что и как будем делать вместе. Начали перелистывать мои вырезки. Вдруг он увидел статью, которая буквально свела его с ума. Отец семейства решил, что наступает конец света. Вместе со всей своей семьей он забаррикадировался в собственном доме, будучи уверен, что грядут последние дни. Эта история стала основой сценария «Ностальгии»...

— В свое время вы с Лорой очень помогали Тарковскому, устраивали его жизнь в Италии. Что вас притягивало в нем, что удивляло?

— Он был религиозным мистиком. Его жизнь была полна внутренних трагедий, неприятных мелочей, трудностей. Но несмотря на это, всегда можно было увидеть берег его спокойствия. Меня завораживал его способ снимать кино, его образы. Он абсолютно переиначивал привычную действительность. Создавал свою реальность, со своими персонажами. И во всем этом был свой секрет.

Тут Гуэрра встал, вышел из комнаты, но уже через несколько секунд вернулся, держа в руках листы бумаги и цветные мелки. Начал рисовать.

— Тонино хочет сделать подарок, — объяснила Лора.

Вскоре мы с Юрой Феклистовым, фотографом, получили именные рисунки от Гуэрры. Вот мой: феллиниевский клоун, вовсю раздувая щеки, что-то свое наигрывает на трубе. По-моему, он знает какой-то секрет...

Прощаясь, маэстро протянул мне руку. Я как-то безвольно вложила свои пальцы в его ладонь.

— Но, — поморщился Тонино. — Ох. Это серьезнейшая проблема. Русские женщины не умеют подавать мужчине руку. Они подают руку так, будто это холодная рыба. Европейцу противно сжимать три пальца. Ему это напоминает остывшую креветку... Это тяжелейшая проблема для России. Тяжелейшая!

И тогда я крепко, очень крепко — за всех русских женщин! — пожала Тонино руку. Он снова поморщился. Но на этот раз, по-моему, Гуэрра был доволен.

Майя ЧАПЛЫГИНА