Эротические чувства были заложены эволюцией в глубины генома человека еще в период формирования homo sapiens. Как и почему это произошло? Свою гипотезу предлагает главный научный сотрудник Института человека РАН
HOMO SEXUS
Однажды судьба занесла меня в замбийский городок Ливингстон, находящийся вблизи известного водопада Виктория и славящийся небольшим музеем с редкими археологическими находками. Мое внимание приковал муляж изящного черепа австралопитека, похожего на череп ребенка. В него были вмонтированы костные фрагменты оригинала, найденные поблизости. Ваш покорный слуга рассматривал экспонат, а за окном, на опушке небольшой рощицы, занимались любовью обезьянки. Вот именно «занимались»: рутинно, механически, одновременно вычесывая блох. Таинство, без которого немыслима человеческая культура, вершилось на моих глазах без видимого удовольствия, не говоря уж о вдохновении.
«И это — мои предки?!» — с обидой подумал я. Было над чем задуматься человеку, считающему себя специалистом в области философской антропологии...
Рядом в музее были останки неандертальца. Жизнь его существенно отличалась от беззаботного времяпровождения безнравственных обезьян. Да и сам он был крупнее и умнее. И, судя по характерным вмятинам и трещинам на черепе, гораздо избирательнее в своих не только гастрономических, но и эротических пристрастиях. Не исключено, что подспудно он мог хотя бы частично оценить их самоценность.
Хотя науке известно об этом очень мало.
И все же. Доказано, что родовые пути самой древней ископаемой леди — прямоходящей Люси — больше напоминали женские, нежели обезьяньи. Американские ученые Шаллер и Гордон завершили бесстрашную научную одиссею, экспериментальную «игру в австралопитеков», и сумели в течение нескольких недель выжить в танзанийской саванне. Выявилось главное из невидимых отличий человека от приматов: уменьшение числа половых хромосом от 48 до 46. Люди с аномальными 47 хромосомами в меньшей степени владеют собой и гораздо чаще становятся преступниками. Те же, у кого половых хромосом всего 45, кротостью своей напоминают библейских ангелов и, как правило, неспособны ни к сильному чувству, ни к деторождению. Были опубликованы и результаты радиационно-биологических опытов над лабораторными шимпанзе, давших комплекс специфических признаков, названный синдромом Бьюси — Клювера.
Короче, материала для начала «мозговой атаки» было достаточно. Именно с преобразований, происходивших в такой маленькой головке, легко умещавшейся на моей ладони, по сути дела, началось изменение поведения поставленного на грань вымирания предкового вида.
Наш изящный подвижный растительноядный предок был похож не на обычных, а на миниатюрных шимпанзе, иначе называемых карликовыми. Гораздо более пластичные, «праотцы» наши на ночлег и в случае опасности прятались в пещеры, блаженствуя от легкого, едва заметного и даже комфортного тепла. Его давала мягкая ионизирующая радиация, поскольку именно по восточной части континента прошел Великий Африканский рифт — мощный разлом земной коры, «выдавивший» почти к самой ее поверхности расщепляющиеся материалы. Имитация такой ситуации в лаборатории выявила ее воздействие на медиальную сторону больших полушарий головного, а также на ствол костного мозга — и через них на позвоночник. В результате произошло огрубление нижних конечностей. Они постепенно потеряли гибкость, аналогичную пальцам рук, и теперь годились лишь для передвижения по поверхности земли. Это стало толчком к выпрямлению тела, освобождению рук для добывания пищи, устройства жилищ и орудий, общения и объятий.
Однако прямохождение не было миллионом на блюдечке с каемочкой, преподнесенным эволюцией оказавшемуся на грани вымирания зоологическому виду. Непривычное положение тела в первую очередь сказалось на самках, стало их «эволюционной трагедией». Оно увеличило травматизм родов, осложнило жизнь в период удлинившейся беременности. Да и шансов остаться в живых после появления на свет потомства больше имели те самки, в матке которых формировалось меньше эмбрионов. Кстати, и сами новорожденные были в таких случаях более жизнеспособными. Видимо, здесь — генетические истоки моноплодия, характерного для людей. Не случайно ключевой проблемой современной биоэтики стал вопрос об искусственном удалении из матки третьего и последующих эмбрионов при искусственном оплодотворении бесплодных женщин яйцеклетками с внедрившимся в них сперматозоидом «из пробирки».
Так уже на заре человечества возникло противоречие между размером бедер матери и величиной мозга новорожденных.
Самки, рожавшие «башковитых» малышей, были особенно ценны для популяции, но нуждались в поистине рыцарской защите со стороны мужской части стада. Это стало предпосылкой нового типа межполовых отношений. Прежний стереотип доминирующего самца по принципу преобладания звериной силы отступил на второй план. Наши праматери стали ориентироваться на индивидов, не только способных обеспечить мать и дитя пищей и надежной защитой, но и наиболее подходящих для воспроизведения полноценного потомства (собаки, между прочим, до сих пор угадывают такого рода совместимость по запаху гениталий, запрограммированному предположительно в 38-й хромосоме).
Жесткая борьба за выживание с помощью мутаций и отбора сломала прежние сезонные циклы воспроизводства себе подобных и периоды течки. Наш ископаемый предок стал гиперсексуальным в смысле способности к совокуплению в течение всего года. Это качество стимулировалось мощной гормональной перестройкой и переходом от успокаивающего плоть вегетарианства к возбуждающей мясной пище, связанной с охотой и усиленным развитием нервной системы и ее флагмана — головного мозга. К тому же детеныши с «четвертинкой» будущего мозга стали рождаться преждевременно по сравнению с животными предками, что увеличило период их «молочного паразитизма». Это вело к психологической взаимопредставленности друг в друге индивидов, связанных узами родства и свойства.
Окружающий мир не только расширял горизонты, но и как бы раздваивался на внешний, чужой, наполненный неведомыми опасностями простор экологической ниши и на уютное, спокойное, благоустроенное и освещенное трепетным пламенем костра пространство пещеры. Вне ее стен предок «человека разумного» развивал в себе синдром «двуногого хищника». Внутри пещеры буйным цветом стали расцветать эмоции нежности в отношениях между половыми партнерами, родителями и детьми, а также поддерживаемый уже первыми табу психологический климат взаимной терпимости однополых индивидов друг к другу. Он был призван подавить наиболее опасные проявления сексуальной конкуренции и зарождавшейся на почве избирательного телесного тяготения эротической ревности, уже тогда способной соперничать с инстинктом самосохранения.
Родовая память о пещерах закодирована в древнейших мифах.
Вход в пещеру, как на территорию безопасного соития и рождения детей, сравнивается в них с женским влагалищем, а выход вовне — с родами. Первые скульптурные изображения людей посвящены женщинам. Они оснащены мощными бедрами и громадными грудями. «Эталоны» женской красоты зари человечества названы «Венерами палеолита». Замечательное двустишие посвятила им поэтесса Вера Павлова:
Только у Венер палеолита
Ничего не может быть отбито.
Из числа наших современниц к этим Венерам наиболее близки представительницы малочисленной консайской расы — южноафриканские готтентотки и бушменки, наиболее желанные невесты этого континента, постепенно заселяющие все его регионы.
Как-то в Эфиопии я двигался с колонной кубинского добровольческого корпуса в сторону сомалийского театра военных действий в пустыне Огаден. Вдруг караван остановился. Водители одновременно нажали на клаксоны, а солдаты восхищенно загудели и захлопали в ладоши. Оказалось, дорогу переходила женщина именно такой комплекции. Возможно, эту демонстрацию эротического восторга спровоцировала генетическая память темнокожих кубинцев, далекие предки которых попали в Новый Свет как раз из тех мест.
На протяжении всего периода формирования и закрепления на планете нового биологического вида интенсивно шла неведомая остальным животным дифференциация функций и структуры полушарий головного мозга. Правое ориентировалось на мир движущихся предметов и действий. В нем группировались витальные функции, включая битвы самцов за право оплодотворить самку, бледными копиями которых стали позднее кулачные бои, гусарские дуэли и современные разборки. Левое полушарие тем временем обретало способность к обобщению и абстракции, вербальной коммуникации и речи. Виртуальный образ предпочтительного сексуального партнера все более отчетливо прорисовывался сквозь туман слепых зоологических инстинктов. Складывался, по винтику, по шестеренке, механизм «поощрения» сексуального контакта гормонально-иммунными средствами, положительными и отрицательными эмоциями.
Естественный отбор подстегивал выживание популяций и стад, в которых интимные отношения носили наиболее регулярный характер. Жесткие табу резко обозначили групповых субъектов эротических отношений, а также ритуальную ритмику оргаистических праздников. Они же минимизировали возможность сексуальных оргий. Да и о каком особом выборе достойной пары в те далекие времена позволительно вести речь, если на всей территории сегодняшнего Крыма могли прокормиться всего три-четыре первобытных стада общей численностью 150 — 200 человек?!
Эволюционная «необходимость» эротической любви складывалась как форма поведенческой адаптации биологического вида homo sapiens к условиям, в которых регулярные интимные отношения становились одним из условий его выживания и развития. Недаром Дарвин связал в названии своей книги «Происхождение человека» и «Половой отбор». Льюис Морган особо выделил на рубеже животного и социального миров стадию «полового общества».
Удивительно, что чуждые мещанских стереотипов Маркс и Энгельс именно в этой части начисто проигнорировали мнение своих великих научных предшественников.
Одним словом, любовь — в том смысле, какой придавали ей Петрарка и Пушкин, — есть закономерный результат биологической эволюции, а вовсе не химера, которую нельзя потрогать руками и облечь в четкую формулу. Благодаря дифференциации полушарий мозга стало возможным строить на грешной земле райские кущи, воздушные замки и радужные дворцы сладостных предчувствий и убаюкивающего послевкусия, ну а заодно также удовлетворять естественное желание любящих повторить себя в потомстве.
Только благодаря любви «недостаточное животное», каким был наш зоологический предок, преодолело стоявшие на пути его эволюции преграды и стало поистине Человеком Любящим, а не только (и далеко не всегда) разумным.
Игорь АНДРЕЕВ,
доктор философских наук, профессор