ВОТ ОНА, СВОБОДА!

ВОТ ОНА, СВОБОДА!

Для сравнения ощущений от художественной жизни столицы мы обратились к представителю молодого поколения художников, к нашему хорошему знакомому Акмалу Миршакару. Мы встречались с ним в 1996 году, при подготовке первого специального выпуска «Огонька», посвященного Таджикистану. Теперь пришло время узнать о переменах, произошедших за это время. Акмал по-прежнему заражает энергией, азартом и радостью жизни, что здорово вдохновило уже несколько подуставших журналистов:

— Знаешь, самый потрясающий момент в жизни — это когда ты сидишь с кистью перед холстом. Все это напоминает глубокую медитацию. Я включаю магнитофон, но не слышу его и только в какой-то момент вдруг понимаю, что щелкнула кнопка и кассета закончилась.

— И давно ты стал получать такое удовольствие от работы?

— Наверное, где-то после института. У нас же как происходит: в детстве ты рисуешь все, что хочешь, — полная свобода, анархия. Потом наступают годы ученичества, и тебя обязывают что-то делать. А вот когда все это закончилось, я взял в руки кисть и почувствовал — вот она, свобода!

— Но ведь свобода — понятие опасное. Не страшно, что люди не оценят и не поймут ее?

— Естественно, когда кто-то, кто живет не так, как ты, покупает машину или дом, невольно начинаешь думать: зачем мне нужна эта творческая стихия? Но дальше мыслей такая крамола не идет. И потом, если ты работаешь над картиной качественно, самоотверженно, иногда не один месяц, ты точно сам знаешь, что такой труд оценится. Вот если начинаешь работать на конъюнктуру, стараешься подстроиться и халтурить — это гиблое дело. Люди чувствуют халтуру.

— А что можно назвать сегодняшней конъюнктурой?

— Сегодня, например, популярны реалистичные умиротворяющие пейзажи: горы, речка... Это естественно после всего пережитого. Первую выставку после распада Союза мы провели в 1993 году. Мы хотели показать, что в то время, когда все воюют, искусство продолжает жить, хотели показать кусочек мира. На этой выставке было столько народу, сколько ни разу не приходило в спокойные времена. Получился праздник.

— Но нестабильность, наверное, как-то отодвинула формирование таджикского направления в современной живописи?

— Все получилось как раз наоборот. Пока у меня не было возможности увидеть, чем живут художники соседних республик, я никак не мог объективно определить происходящее у нас. Когда же я выехал за пределы Таджикистана и посмотрел, что делается в Средней Азии, понял, что таджики стали очень индивидуальными мастерами. За время войны мы сидели каждый у себя в мастерской и что-то экспериментировали. Получилась совершенно уникальная ситуация: когда в других стабильных республиках живописцы от скуки уже начинают друг друга копировать, у нас каждый — оригинален. Но в то же время в этом разнообразии уже можно просмотреть и черты, свойственные именно таджикской живописи. У нас раньше как было? Тракторист в тюбетейке — живопись Средней Азии, тракторист без тюбетейки — русская. Сегодня же таджикская самобытность просвечивает очень тонко. В ней есть какая-то утонченность от миниатюр, от орнаментов, росписей, фресок.

— А чего тебе сегодня по-настоящему хочется?

Акмал рассмеялся:

— Мне всегда очень хотелось наконец-то найти себя в живописи. На сегодняшний день я приблизился к этому совсем чуть-чуть.